Я сглотнула ком в пересохшем горле.
— А когда вы поняли, что это заболевание вызывает врожденные дефекты у детей?
Нет ничего хуже наблюдать за человеком, который от растерянности и страха уходит в себя. Он сидел, съежившись, и пялился на печать на столе. Потом и вовсе уронил голову на грудь. Он все молчал и молчал и вдруг, шумно всхлипнув, разрыдался.
Мы с Томми потеряли дар речи, только изумленно смотрели на него.
— Я не знал, что все так получится. Я не знал! Вы должны мне поверить!
Кантуэлл провел рукой по лицу и отвернулся, скрывая стыд.
— Линда Гарсиа. Она заболела, потеряв ребенка.
— Какого ребенка? — еле выдавила я.
— Он родился на девять недель раньше, с глубокими неврологическими патологиями, и умер вскоре после рождения. — Доктор резко повернулся к нам на вращающемся стуле, глаза его покраснели от слез. — И вы не вполне правильно поняли. Речь шла не о врожденных дефектах, а о вещах, гораздо более страшных.
Я схватилась за подлокотники. Томми озабоченно взглянул на меня.
— Тератогенезис. Знаете такое слово? — спросил Кантуэлл.
Я покачала головой, хоть слово и показалось мне знакомым.
— В древнегреческом «teras» — это «чудовище», «зверь». Если перевести буквально, то получится «рождающий чудовищ».
Томми яростно сжал кулаки:
— Что-о?!
— Антиболевая вакцина, — сказала я.
Кантуэлл кивнул:
— Да. Эта вакцина может вызывать злокачественные врожденные новообразования, но не только. Она не просто тератогенна, но и мутагенна.
— То есть вызывает мутации? — уточнил Томми.
— Вызывает мутации у носителя на хромосомном уровне. Я никогда не имел доступа к ее фармакологической формуле и не знаю точного механизма, по которому она действует. Но подозреваю, что она воздействует на митохондриальные ДНК, благодаря чему вживляется в генетический код и потом передастся по наследству следующему поколению.
— Вот сукин сын! — рявкнул Томми. — И как давно ты это знал?
Кантуэлл покачал головой:
— Не был уверен до недавнего времени.
Я схватилась за голову.
— Но некоторые из нас абсолютно здоровы и имеют здоровых детей. Не все, подвергшиеся воздействию этого препарата, оказались заражены. Так ведь?
— Точно ничего не могу сказать. Заболевания нервной системы, вызванные вирусоподобными протеиновыми агентами, могут не проявляться десятки лет. — Он поймал мой взгляд. — У вас ведь нет детей, не так ли?
Лицо Томми сделалось каменным.
— У меня есть! У меня их пятеро, ты, ублюдок!
Кантуэлл беспомощно смотрел на него.
— Как вы не понимаете? Я же ведь почти ничего об этом не знаю! Кроме того, что это заболевание в миллион раз хуже любой разновидности коровьего бешенства, патологической бессонницы или куру.
— Почему? — спросила я.
— Те болезни не так-то легко приобрести. Например, болезнь Крейцфельда-Якоба поражает только после неоднократного повторного соприкосновения с возбудителем заболевания, но достаточно устранить зараженное мясо из пищи, и эпидемия стихает. То же самое относится и к болезни куру. Ее эпидемии приобретали повальный характер в течение нескольких десятилетий и были напрямую связаны с разгулом ритуального каннибализма среди населения Папуа-Новой Гвинеи. Но когда миссионеры убедили племя отказаться от этой порочной практики, эпидемия заметно уменьшилась. — Он развел руками. — Но куру не передавалась генетически. А эта болезнь передается. И притом очень легко.
Доктор пригладил жиденькие волосенки, отчего они еще больше вздыбились и теперь напоминали перепуганных насмерть глистов.
— Недуг пагубно воздействует на геном. Вам вряд ли понятно, но я объясню. Эта болезнь становится неуправляемой.
— Псевдонаучный бред! — буркнул Томми.
— А как, по-вашему, коровы заражаются бешенством? Когда вместе с травой на пастбище к ним в пищу попадают остатки овечьих мозгов. Вот это как раз псевдонаучный бред. А «Южная звезда» была глубоко засекреченной государственной исследовательской программой, и никто не знает, чем они там занимались.
Голос мой звучал едва слышно.
— Так вы говорите, что эта зараза может распространяться со скоростью лесного пожара?
— А вы знаете, как устроены протеиновые агенты? Они не похожи на вирусы и бактерии. Протеиновые агенты — это единственные известные науке возбудители, не имеющие ДНК. Они состоят из чистого протеина, поэтому не могут самовоспроизводиться. Они просто превращают другие протеины в протеиновые агенты.
Псевдонаучный бред. В голове у меня вихрем пронеслась целая уйма примеров из кино и литературы.
— Протеиновые агенты — это деформированные протеины. Когда один из них соприкасается с нормальным протеином, тот тоже деформируется и превращается в очередной протеиновый агент. Потом те новые протеиновые агенты соприкасаются с другими протеинами и тоже видоизменяют их. И так до тех пор, пока вместе они не образуют в мозгу целый однородный комок. — Он теребил заколку на галстуке. — Крахмалистые бляшки — это не что иное, как протеиновые отложения. Конечно, у мозга имеются защитные механизмы, но протеиновые агенты образуют свои комки с такой скоростью, что мозг не успевает бороться. Они превращают мозг в рыхлое месиво, и тело человека становится беззащитным.
— Ну и как же убить эти протеиновые агенты? — спросил Томми.
— Никак. Они не живые, поэтому убить их нельзя, — объяснил Кантуэлл.
— Значит, их можно как-то разрушить.
— Они полностью не поддаются разрушению. Обычные способы стерилизации оказываются перед ними бессильны. Автоклавирование при высоких температурах, обработка ультрафиолетовыми и рентгеновскими лучами, высушивание, воздействие холодом и дезинфицирующими веществами органического происхождения — все это не приносит результатов. — Он смотрел на нас, и во взгляде его читалась беспомощность. — Антиболевая вакцина подвергла вас, получивших ее дозу, большой опасности. Вы могли стать носителями протеиновых агентов и подвергнуть заражению ДНК человека.
Мне сделалось дурно.
— Это как «лед-девять».
Кантуэлл кивнул:
— Вы не первая, кому пришла в голову такая аналогия.
Я посмотрела на Томми и пояснила специально для него:
— Курт Воннегут, «Колыбель для кошки». Там один ученый изобрел формулу заменителя воды и назвал ее «лед-девять». Соприкасаясь с каплей воды, он превращает ее в новый «лед-девять». — Меня расстраивало то, что Кантуэлл согласно кивал. — Так и эти протеиновые агенты. Соприкасаясь с обычными протеинами, они превращают их в новые протеиновые агенты, порождая цепную реакцию. Процесс происходит до тех пор, пока они окончательно не пожрут мозг человека.
— И что? — растерянно спросил Томми.
— В романе «лед-девять» в конечном счете пожирает все водные запасы. Обращает в лед все океаны. — Я устало откинулась на спинку кресла. — А мы как эти океаны. Мы, люди. Эти протеиновые агенты могут стать неуправляемыми и подвергнуть разрушению геном человека.
— Да ну, бред. Быть такого не может!
— Может, и бред, но Койот в это верит. И пытается предотвратить, — сказала я.
— А как нам предотвратить это? — озадаченно развел он руками. — Ну, я имею в виду процесс превращения в протеиновые агенты. Как нам остановить его?
Кантуэлл продолжал теребить заколку на галстуке.
— Никак.
Томми вскочил, словно его ударило электрическим током.
— Я вам не верю! Должен быть какой-то способ! Обязательно должен!
— Ну, например, можно прекратить размножаться.
— А еще что?
Холодный спокойный взгляд.
— Еще вариант, принятый Койотом. Избавиться от тех, кто размножается, и их детей.
Томми бросился к нему через стол и схватил за грудки:
— Ах ты, сволочь! У меня есть дети! Почему же ты ничего не сказал нам? А если они теперь заболеют? А если Койот уже охотится за ними?
Я вскочила и потянула Томми за рубашку:
— Перестань!
Но он буквально душил Кантуэлла галстуком. Я попыталась оттащить Томми за шиворот, тогда он резко обернулся ко мне со сжатыми кулаками.
— Не смей меня трогать! — Я отскочила, загораживая одной рукой лицо, другой живот.
Томми отпустил Кантуэлла и поднял кверху руки:
— Ну ладно-ладно, все!
Доктор рухнул в кресло, тяжело дыша. Дверь распахнулась, и в кабинет влетела перепуганная мымра-секретарша.
— Доктор!..
Кантуэлл махнул рукой:
— Все в порядке, Хелен.
Она недоверчиво смотрела на него, но он поправил галстук и пригладил жиденькие волосенки, еще раз жестом успокоив ее. Секретарша, подозрительно косясь на нас, вышла, закрыв за собой дверь.
Томми сел.
— Прошу прощения.
Кантуэлл покачал головой:
— Да нет, я это заслужил. — Он рассмеялся, но смех постепенно перерос в новый приступ рыданий. — Я заслужил все, что получил. — Он внимательно посмотрел на нас. — Вы, видимо, совершенно забыли, но моя семья тоже находится в группе риска.
