– Так что же делать? – убито спросила большая Берта.
– Сейчас – молчать! – отрезал Мышкин. – Тишина! Хоть слово скажешь – изнасилую!
Клементьева потеплела и улыбнулась с легким кокетством.
– Ой, мужчина, вы только на словах такой смелый. А как до дела – ведь обманете, как всегда?
Он погрозил ей кулаком, закурил, откинулся в кресле и стал наблюдать за бабочкой. Она по-прежнему описывала резкие круги вокруг раскаленной лампы и вдруг коснулась ее и тут же мягким комочком медленно, кругами, упала на пол.
– То-то же, – проворчал Мышкин. – В следующий раз умнее будешь. Хотя следующего раза у тебя уже не появится.
Он стукнул кулаком по столу:
– Слушай мою команду! Иди в кабак да не опаздывай. Сейчас кавалеры не то что в мое время – по два часа ждать девчонку на свидании не будут. Там лопай, как можно больше и дороже, пей исключительно марочные коньяки, но не нажирайся, иначе погубишь всё. Нас погубишь. Так что прими, дорогая, взятку в виде ресторана на всю катушку, а козлу скажи так: дело ты сделала, но все материалы забрал шеф, то есть я, а он такая скотина, что может и не отдать – такой вот модус. Пересказать результаты ты не можешь, у тебя вообще нет памяти на документы и коньяк уже в голове… Да и вообще, без подписи шефа документы недействительны, а нести заказчику без подписи – плохая примета. Потому и не принесла. Вот видишь, и врать ничего не надо. А когда хорошенько поднапьешься, и вовсе скажи: пусть идет в прокуратуру – ведь все равно придется. А теперь давай мне все, что у тебя по этому Туманову, и вали отседова! Да и чтоб я тебя здесь никогда больше не видел с зареванной харизмой!
– Он… – робко произнесла Большая Берта. – Он сказал, что в прокуратуру никогда не пойдет.
– Это почему же?
– Говорит, у нас все законники продажные. От полицая до генерального прокурора.
– Так и сказал?
– Так и сказал.
– Что ж, здравом смысле ему не откажешь… Впрочем, нам еще лучше. Иди! То есть нет, стой! Самое главное: забудь про этого жмура все. Абсолютно все! Тогда и врать на допросе не придется. Закон не заставляет тебя все на свете помнить. Забыла – такой ответ любой прокурор примет.
Когда Клементьева убежала, оставив после себя шлейф французских духов, он полез в ящик стола к Литваку – в самый нижний и в самый дальний угол. Здесь Мышкин хранил свои ключи от спирта, справедливо рассуждая, что в таком месте Литвак точно искать их не будет. Налил в химическую реторту ровно сто граммов, опрокинул и запил квасом из холодильника – старым и уже кислым. Включил компьютер, отсканировал все клементьевские бумажки, переписал файлы на тот же компакт-диск, где хранились программы Ладочникова, и стер с винчестера не только файлы, но и их следы. Бумаги сложил на секционном столе, щелкнул зажигалкой, но поджечь не успел.
Загрохотала дверь. На пороге стоял Литвак – веселый, шустрый, сверкающий улыбкой. С ним реаниматолог Писаревский – он тоже излучал бесконечную радость. И незнакомый мужик лет сорока, с огромной, как у Фридриха Энгельса, рыжей бородой и в белом грязноватом халате. Здесь Мышкин его никогда не видел, но борода показалась знакомой – большая редкость. Где он видел рыжего, Мышкин вспомнить не успел, потому что радостный Литвак вдруг оказался рядом, резко оттолкнул Мышкина от стола и схватил документы.
– Отлично! Великолепно! Просто замечательно, – приговаривал он, разглядывая бумаги. – Везде подпись Большой Берты. Твоей визы, мосье Кошкин, здесь нет. Очень хорошо! – одобрил он. – Молодец, Полиграфыч, ты всегда был сообразительным пацаном. Не стал визировать всякий бабский бред. Даже спалить их хотел. Но ведь этим бумажкам, вообще-то, цены нет, точнее, есть и немаленькая. А ты так по-дурному… Не быть тебе, Дима, президентом России. Так и помрешь честным и нищим дураком. Божий человек, понимаете ли…
Мышкин молча пошел к своему столу и выключил компьютер. Компакт-диск Ладочникова оставался в дисководе.
– Эй, эй! – закричал Литвак. – Что так торопишься? Порнуху, небось, смотрел? Я тоже, может, хочу посмотреть голых баб.
Он подмигнул. Внезапно Писаревский и рыжий схватили кресло вместе с Мышкиным и оттащили в сторону. Рыжий, словно клещами, впился Мышкину в плечи, а Писаревский деловито и ловко коричневым скотчем примотал Мышкина к креслу. Теперь руками Мышкин пошевелить не мог. Ноги остались свободными – скотча не хватило.
Литвак включил компьютер. На мониторе появился запрос на логин и пароль. Литвак обернулся к Мышкину.
– Ну, друг наш бесценный, что я должен вписать? Диктуй.
Мышкин молчал.
– Вот ты какой! – с детской обидой протянул Литвак. – Плохой человек. Не хочешь давать доступ в систему. Пароль у тебя, конечно, сверхсекретный, год надо подбирать. Столько ждать я не могу. Но… мы тоже кое-что умеем. Гениальность твоего пароля в том… – Литвак сделал сначала печальную паузу, но потом с неожиданной радостью закончил: – В том гениальность, что никакого пароля не существует вовсе!
И он нажал на ввод. Система открылась.
– Ну, какой хакер способен подобрать пароль, которого нет? – усмехнулся Литвак. – Нет такого хакера во всем свете.
Первым делом Литвак запросил список недавних документов. Мышкин едва не застонал – как он мог забыть! Только бы компакт-диск не запустился автоматически. Правда, автозапуск Мышкин запретил, но кто знает, как поведет себя старый компьютер.
– Список есть, а где файлы? Стер, что ли? Скрыть решил от хороших людей? – огорчился Литвак.
Он дал компьютеру команду на восстановление файлов. И получил отказ.
– В два прохода, стер, конечно… Оригиналы решил спалить, а копии все-таки сделал. И где они? Куда записал? Где диск? Зачем записал? Для продажи? Или для шантажа?
– Никому твои дерьмовые файлы не нужны, – угрюмо заявил Мышкин. – Их и за копейку никто не купит. Они не имеют юридической силы.
Литвак умолк и впился взглядом в его лицо.
– Так, значит, ты решил, что товар неликвидный? – недоверчиво спросил он.
– Сам подумай: какой дурак возьмет липу? Ты, что ль? Больше она никому не нужна. Даже прокурору.
– Как знать, как знать… – покачал головой Литвак. – Говоришь, не имеют силы…. Сейчас нет, а завтра могут и поиметь.
И он отправил весь список в компьютерную корзину, потом очистил ее. Поразмыслил и дал команду на полное форматирование всех жестких дисков. В считанные секунды винчестер стал абсолютно чистым.
– На всякий случай, – будто извиняясь, пояснил Литвак. – Мало ли что там у тебя спрятано…. Может, троян какой-нибудь. А теперь точно знаешь: вирусов у тебя нет.
Он выключил компьютер, и Мышкин снова едва удержал вздох – теперь облегчения. Диск остался в приводе.
Литвак тем временем рылся у Мышкина в ящиках стола. В глубине самого нижнего обнаружил конверт с двумя дисками.
– Что здесь? – спросил он.
– Так, кино… – нехотя ответил Мышкин. – «Титаник» на английском. Да ты же видел.
– Да, хороший фильм. Только ни хрена не понять.
– Учи языки, – хмуро посоветовал Мышкин.
– Куда мне до тебя! – сказал Литвак, снова включил компьютер и тут же плюнул на пол.
– Тьфу, нахес тохес! [45] Систему-то я уничтожил! Ладно, дома посмотрю твое кино. Буду учить иностранный язык.
– Что тебе вообще надо, Женя? – тихо спросил Мышкин. – Ты не спятил случаем? Диски взял, результаты вскрытия тоже. Меня вот привязал. Зачем? Дальше что? То, что сделал со мной, не вернешь.
Литвак подошел к нему вплотную.
– Ты хочешь знать, что мне нужно? – спросил он. – Нечто очень важное. Мы с тобой друзья, так, Димон? И мне прежде всего нужно, чтоб у тебя было все в порядке – и душа, и мысли, и одежда…
– Антон Павлович Чехов! – хохотнул Писаревский.
– И одежда, – повторил Литвак. – Чтоб ты не пострадал по своей глупости или наивности.
Он кивнул рыжему. Тот взял с секционного стола скальпель и одним движением разрезал скотч на Мышкине. И тут Дмитрий Евграфович вспомнил: это же патологоанатом из Петропавловской. Он принялся срывать с себя остатки прилипшей ленты.
– Все у тебя? – мрачно спросил он Литвака. – Может, освободишь помещение?
– Сию минуточку! Сию секундочку! – весело заявил Литвак. – Я и тебя освобожу от лишних хлопот. Берите жмура! – приказал он.
Рыжий и Писаревский вошли в морг и вынесли на носилках труп Туманова. Он был уже зашит.
– Большая Берта шила, – посмотрел на шов Литвак. – Ее стежки и в Африке не перепутаешь.
– Зачем тебе покойник? – хмуро спросил Мышкин. – Ведь ответить придется за похищение.
– А кого тут похитили? Дочь Путина? Или шлюху Березовского? – удивился Литвак. – Просто покойный возвращается туда, где он помер и где ему надлежит быть. К родным пенатам, в родной морг. Ну, будь здоров, Кошкин-Мышкин, сходи в пивную. Денег дать?
И, не дождавшись ответа, двинулся за носилками. Поднявшись на три ступеньки, остановился.
– Дима, – неожиданно вполне человеческим голосом сказал Литвак. – Ты знаешь, я к тебе очень хорошо отношусь, и мое отношение, думаю, не изменится, хоть ты и сидишь в моем кресле… Знаю, знаю! Молчи! Не твоя интрига – Демидов на мне отыгрался, а ты, я знаю, не хотел, сопротивлялся и согласился тогда, когда Демидов пообещал привести к нам чужака. Так вот, дам я тебе совет на прощанье. Последний. Потому что мне кажется, мы скоро с тобой распрощаемся. В конторе грядут большие перемены. Ты полез туда, куда лезть не следует. Ты стоишь посреди минного поля. Без карты. Любой неосторожный или даже осторожный шаг – и … – он воздел руки к небесам и посмотрел на Мышкина, ожидая ответа. Однако Дмитрий Евграфович тоже ждал.
