все поняла, когда смотрела на нее с улицы, тогда, под ливнем. И эта тварь тоже поняла, что ее разгадали! Вот что было. Пошла за ней, забралась в окошко, заползла, как змея, и убила.
– Мы обязательно возьмем ее, когда у нас будут прочные доказательства.
– А когда они будут?
– Когда мы их соберем – я работаю над этим и Костя Яшин тоже. Только он пока ничего не знает про сверхъестественные дела, просто не верит в них. Я-то был готов к такому повороту дела – а он нет.
Марина села на постели, подобрав под себя ноги.
– У меня вопрос…
– Слушаю, детка.
– Ну хорошо, она вводила себя в состояние этой каталепсии. Это то, что она проделывала с собой. Мало ли, какие у нее способности, у городской ведьмы. Но как у нее получилось это – с ним, Владиславом? Он же буквально переродился? Стал другим!
«А ты умная девочка, – думал Крымов. – Зря тебя этот нарцисс Владислав называл дурой. Никакая ты не дура и вопросы задаешь правильные: не в бровь, а в глаз».
– Вот это нам и предстоит выяснить, Мариночка.
Она понимающе кивнула.
– Он всегда хорошо рисовал – лучше других, я видела это. Мы давно занимались в одной студии. У него был особый талант. Но чтобы вот так, будто он окончил десять академий? Как это понять? Она что же, эта тварь Давыдовна, способна раскрывать в одаренном человеке все заложенные в нем тайные способности? – Марина вопросительно посмотрела на него. – Это так?
– Видимо, да.
– Но как он мог измениться внешне за эти месяцы? Что, под гипнозом тощий может превратиться в толстяка? Или наоборот? Не поверю я. Ну ладно, похудеть еще можно, – согласилась Марина, – и растолстеть тоже. Но как он из стройного молодого человека переродился в этого суператлета? У него же и лицо другим стало – киногерой, Тарзан, ему только по скалам лазить.
– Тарзан лазил по деревьям в джунглях, – поправил ее Крымов.
И вновь подумал: «Ты умничка, девочка моя, ничего не скажешь. Зришь к корень».
– Такое бывает, когда человек пьет анаболики и другие гормональные препараты, – попытался объяснить он перерождение Владислава. – У него мышечные ткани гипертрофируются.
– И сколько же заразы он выпил за эти полгода? Цистерну? Или две?
– Увижу его – спрошу, – попытался отшутиться Андрей.
Марина вздохнула.
– А чего они хотят? Эта ведьма и Владислав?
– А чего хотят все люди? Ну, большинство? Славы и денег, я думаю. Большой славы. Возможно, мировой. И очень больших денег. И с такими талантами, как я понимаю, он может все это получить. Что скажешь, художница? В этих вопросах ты разбираешься лучше меня.
Марина посмотрела ему в глаза, усмехнулась:
– С такими талантами может. Хоть вставай на лунную дорожку – и вперед, к звездам. – Она потянулась к нему, обняла: – Мне страшно, Андрей, если честно; очень страшно…
2
– Я разослала презентационные буклеты и приглашения в двадцать самых известных галерей мира, – входя в мастерскую, сказала Лилит. – Все получили твои работы. И что бы ты думал? Откликнулись все. Семнадцать из них уже готовы предложить тебе свои залы. Каково?
За мольбертом, ничего не замечая и никого не слыша, Владислав Ольшанский работал кистью – и каждый удар, каждый мазок, каждое тонкое прикосновение попадали в самую точку. Он создавал воистину совершенство. Сейчас это была Венеция, ночной город во время карнавала, с тысячами лодок, плывущими по каналам, фейерверками, и маски, маски – носатые, страшные, имитирующие клювы злых богов, и миловидные – ангельские личики, за которыми скрывали свою похоть юные, зрелые и пожилые венецианки, бросавшиеся в этот омут карнавала с головой, точно не зная, где вынырнут из него, как это случится и вынырнут ли вовсе. Праздник безудержной любви, дикой, не скованной никакими запретами. Только свобода, только страсть!..
– Ты меня слышишь, дорогой? – переспросила она.
Наконец он обернулся.
– Увлекся, милая, что ты сказала?
– Мировые галереи жаждут увидеть тебя и твои шедевры, вот что я сказала.
– Отлично! – легко ответил он. – Я рад!
– Отлично, он рад, – усмехнулась она. – Ты только послушай. Тебя зовет к себе музей Орсе в Париже, каково, а? – Она перебирала листы. – Тебя приветствует и желает с тобой поскорее познакомиться Музей современного искусства в Нью-Йорке на Манхэттене. Ты станешь соседом Ван-Гога и Сезанна. Тебя зовет Центр искусств королевы Софии, Прадо и Национальный музей Тиссена-Борнемисы в Испании – все три составляют «Золотой треугольник искусств»: Галерея Соломона Гуггенхайма в США тоже будет рада тебе, Музей современного искусства Стеделийк в Амстердаме, центр Помпиду в Париже, там тебя ждет в соседи и товарищи Пикассо. Кстати, в Чикаго перед тобой открывает двери Галерея Института искусств, а в Австралии – Музей современного искусства… Ты слушаешь меня, Владислав?
– Да, моя богиня, – делая точечные, выверенные удары кистью по холсту, ответил он.
– Не относись к этому легкомысленно: обретать славу – тоже великий труд. И впереди у нас много боев, которые я, несомненно, помогу тебе выиграть.
– Отлично, милая, я рад!
– Что-то не так? – подходя, спросила она.
Он обернулся.
– О чем ты?
– Любой другой художник запрыгал бы от счастья, узнав, какие у него перспективы на ближайший год. У нас весь мир в кармане. А ты будто бы и не замечаешь своих выгод.
– То есть не прыгаю? – рассмеялся он.
– Именно – не прыгаешь.
– А я не любой другой художник, любовь моя. Ты меня сделала «не любым другим». Когда-то я думал, что слава – это высшая благодать для творца. Признание, овации. Триумф! Оказывается, нет.
Она оставила распечатанные листы на столе, подошла к нему, положила руки на его обнаженные рельефные плечи.
– И что же высшее благо для творца?
– Само творчество.
Лилит снисходительно улыбнулась:
– Ну, это несомненно, процесс – великое дело. Но у каждой работы должно быть окончание. И радость завершения. Представь нашего чудесного Хозяина на небесах, который бы так увлекся процессом, что забыл о его завершении. Так бы и не дождался седьмого дня – до сих пор гонял воды по континентам и метался над ними. Нужен и результат, и отдых. Заслуженное удовольствие!
– Скучно – я о концовке.
– Ах, вот как? Какой же ты гурман?
– Творчество – это и есть сама жизнь, полет; когда я работаю над холстом, когда открываю перед собой те глубины, которые недоступны никому более, когда путешествую по временам, а потом со всеми знаниями возвращаюсь. Я как ловец жемчуга – ничто не заменит счастья увидеть в раковине сверкающую перламутровую звезду. А что дальше? Что можно купить на нее? Земные удовольствия,
