встань, встань…
Кажется, подействовало. Я не встаю, а цепляюсь за его штанину:
– Прошу тебя, заклинаю, это же твоя жена, ты давал ей клятву, ты говорил, что будешь заботиться о ней, я свидетель, Володенька, прошу…
Я начинаю умолять, как религиозные фанатики молятся своим божествам, я вхожу в раж и почти сама в это верю. И вижу, как ему нравится, как расправляются его плечи, как самодовольная улыбка появляется на лице. И сейчас это лицо кажется мне невыразимо уродливым.
Он скрежещет зубами, переминается с ноги на ногу и наконец говорит:
– Хорошо! Ладно!
Я замираю:
– Правда? Ты отвезёшь её в больницу? Правда, родной?!
– Ладно, – кивает он, – скажи мне, что нужно, я съезжу в аптеку и всё куплю. Будешь делать операцию. Ты. Тут, дома.
– Что?!
– Что? Что ты говоришь? – Глеб выглянул из ванной в прихожую. – Я не слышу, иди сюда, мы купаемся.
Кира переоделась и зашла в ванную уже в домашних штанах и тапочках.
Лялька обожала купаться и могла сидеть в ванной часами – плескаться с любимыми игрушками.
– Ну, что, рыжик, как дела? – Кира мыла руки. – Слушалась дедулю?
– Ага, – не раздумывая, кивнула дочь.
Кира посмотрела на Глеба.
– Ну почти, – он кивнул в точности так же, как Алика, – так что ты говорила?
– А, слушай, – она вспомнила и снова заговорила быстро, – я сегодня ехала в метро, и рядом две студентки болтали.
– Откуда знаешь, что студентки? – удивился Глеб.
Она отмахнулась:
– Сессионные допуски вперемешку со сплетнями. Так вот… У них в универе девушка пропала.
Глеб сразу насторожился:
– А в каком универе? И что значит пропала? Ты с ними пообщалась?
Кира на него внимательно посмотрела:
– По порядку, да?
– Давай.
– Сначала я слушала внимательно, потом сказала, что у меня в университете тоже пропала девушка, мы разговорились, ну, и дальше они выложили всё, что знали. Их пропавшая барышня внезапно сбежала с ухажёром в другую страну или что-то в этом роде, вроде не бог весть что, но дело всё равно завели. – Она повернулась к дочке: – Как лягушечка делает, а, Ляля? Ква-ква-ква! – тёплой резиновой игрушкой дотронулась до крошечного носика.
– Ква! – Девочка плеснула по воде рукой, и брызги веером разлетелись и на Глеба, и на Киру.
– Ква-ква! – подхватила Кира, плеснув в ответ.
– А что за заведение, как зовут девушку? И сама ты что по этому поводу думаешь? – Глеб встал, отряхиваясь.
– Если честно, я понятия не имею. – Кира ответила нарочито беспечно. – Думаю, что ерунда это всё, мало ли совпадений? Да и не совпадение это вовсе. Просто какая-то молодая девчонка сбежала куда-то с кем-то… Ничего конкретного. Технологический институт, факультет физической химии. А имя девушки не знаю.
– Скорее всего, ты права, ерунда, конечно, но проверить стоит. С именем было бы легче, но факультет – это уже много! Ладно, давайте-ка домывайтесь и укладывайтесь спать, а потом, – он посмотрел на малышку, – мама будет ужинать.
– Я не голодная, – отмахнулась Кира.
– Без разговоров. Когда тебе к врачу?
– На следующей неделе. Спрошу, может быть, мне можно уже уменьшить дозировку. – Кира поставила Ляльку на стиральную машину и обернула её полотенцем.
В первый год исчезновения матери Кира почти совсем перестала есть и похудела настолько, что Глеб едва ли не силой повёл её к врачу. Гастроэнтеролог направила к психологу, психолог – к психиатру, сказав, что с такой глубокой депрессией лучше справляться медикаментозно.
Вот они и справлялись, заодно пытаясь выправить режим питания.
Кира очень повзрослела за эти мучительные три года и перестала походить на ту смешливую и немного наивную девушку, какой её узнал Глеб.
Сейчас и выглядела она совсем иначе – короткая, почти мальчишеская стрижка и очки. Из-за худобы казалась ещё выше, взгляд был прямой, а смех стал редкостью и приятной неожиданностью как для Глеба, так и для самой Киры. Она часто улыбалась, только разговаривая с дочкой, но больше автоматически и, скорее, потому, что так нужно, а не потому, что весело.
За эти три года она успела похоронить и бабушку, и дедушку, живущих во Владивостоке: они не смогли пережить исчезновение дочери и умерли с разницей в семь месяцев. Из родных у неё остались только Глеб и Алика.
Теперь она водила машину, училась на заочном, подрабатывала барменшей и приучала Ляльку к детскому саду. От юной девочки ничего не осталось, вместо неё появилась молодая женщина, которая много чего пережила и мало чего боялась. Она стала похожа на Елену: отрывистыми движениями, поворотом головы и силой духа.
Уже вечером, когда внучка угомонилась, а Кира наскоро поужинала, Глеб сказал ей, задумчиво отрываясь от окна:
– Знаешь, я подумал, мы с тобой почти больше ни о чём не разговариваем. Совсем.
Она сполоснула тарелку и поставила её в посудомойку.
– А о чём ещё говорить?
Так или иначе, все их разговоры сводились к тому, есть ли продвижение в расследовании, есть ли новые факты, есть ли новые зацепки, люди, похожие случаи и теории… Есть ли, есть ли, есть ли…
– Не знаю, – он пожал плечами, – может, хоть о том, что осень в этом году тёплая. Или… давай в эти выходные возьмём Ляльку и сходим в парк, пошуршим осенними листьями.
Кира посмотрела на него недоумевающим взглядом и сказала почти зло, растягивая слова:
– Чего? По-шуршим? В субботу у Ляльки эта дурацкая школа раннего развития, да и мне нужно к сессии готовиться.
– Ну… да… – Глеб грустно кивнул. – Ладно, пошли спать. Ты завтра на работу?
– Да.
Их жизнь вывернулась наизнанку. С того самого дня, когда Кира позвонила Глебу в слезах, сообщив, что мамы уже два дня нет ни дома, ни на работе. И вообще нигде.
Теперь эта изнанка загрубела и стала заскорузлой и шершавой, как старая мозоль.
Кира ушла спать в комнату к Ляльке, а Глеб ещё долго сидел на широком подоконнике, вспоминая, как они сидели тут, болтали, смеялись… с Еленой.
Елена. Меня зовут Елена Васильевна Киселёва, я врач-онколог, хирург. Мысль, пронзительная и светлая, озарила меня изнутри.
Абсурд! Какая может быть операция в домашних условиях?!
– Это невозможно! – Я говорю резко. – Нужен анестезиолог, инструменты, стерильность, наркоз! Нужны внутривенные вливания! И аппендицит – это только версия, может, это гинекология, может, гастроэнтерология… так нельзя, гм… Владимир…
Я едва не назвала его тем именем, как когда-то давно, когда он был сыном моей пациентки.
Несколько раз я думала о том, была ли та, другая, ему настоящей матерью? Или такой же пленницей, как я, поверившей в то, что она сумасшедшая
