Послышался оглушительный рев сирен. Это примчалась полиция. За нею последовали криминальные службы, коронеры.
Все, как обычно, но Петра смотрела на это другими глазами. Они приехали к ней и к Эрику. За все это время он даже глазом не моргнул. Человек, на которого можно положиться.
В участке Долины дежурил лейтенант, которого вскоре сменил капитан. Поначалу оба обращались с Петрой и Эриком как с преступниками, но вскоре все поняли.
Два следователя из отдела внутренних дел допрашивали Эрика и Петру по отдельности. Сначала — Эрика.
Петра знала, какую историю он рассказывает: они приготовили ее заранее. Это была его идея отправиться на поиски Селдена, ему пришлось уговаривать Петру. Как только встреча состоялась, она делала неоднократные попытки вызвать подкрепление, но под конец решила, что выбора нет, и стала действовать.
Тот факт, что все выстрелы сделал Эрик, подтверждал эту историю.
Петре недвусмысленно угрожали, и он защитил женщину-офицера.
В лучшем случае его отстранят от работы с выплатой жалованья, пока не проверят все обстоятельства. Если об этом прознают журналисты — какой-нибудь идиот из «Таймс» или одна из желтых еженедельных газетенок попробует углядеть в этой истории расовый след или жестокость полиции, дело примет неприятный оборот и затянется надолго. А это значит, что привлекут юристов, профсоюз и Эрика вообще уволят со службы без выходного пособия.
Петра пыталась уговорить его не становиться козлом отпущения.
— Сделаю так, как говорю, — сказал он. — А ты меня поддержи.
Быстро сжал ее руку и пошел на допрос.
Петра стояла, пока криминалисты его допрашивали. Видела, что поколебать его уверенность им не удалось, потому что они стали переглядываться друг с другом.
Она знала, что они думают, как все странно.
Комы, даже закаленные ветераны, проявляли некоторые эмоции, когда простреливали чью-то голову. По выражению лица Эрика можно было подумать, что он только что подстриг себе ногти.
Потому что он должен был так себя повести. Потому что он защищал ее. Она не могла припомнить, когда последний раз кто-то ее защищал.
В 15:40 — место происшествия было все еще оцеплено — появился старший детектив из Даунтауна. На нем был отглаженный костюм и галстук. Вероятно, отдыхал где-нибудь у водоема или играл в гольф, пока его наконец не нашли по телефону. Тогда он рванулся домой и по такому случаю приоделся.
Прежде чем ступить за оцепление, он огляделся по сторонам. Взглянул на машины журналистов, стоявшие за желтой полицейской лентой.
Надеялся, что его заметят. Когда этого не произошло, нахмурился. Увидев Петру, подошел к ней.
Она рассказала ему заготовленную версию, на что он сказал:
— Неприятная история.
Затем пошел поговорить с криминалистами.
Сандра Леон была на месте происшествия несколько часов. Ее держали под охраной в кладовой галереи. Петре страшно хотелось с ней побеседовать, но она знала, что этого никогда не случится.
Потом два полицейских проводили Сандру в патрульную машину, посадили на заднее сидение. Детектив Даунтауна подошел, открыл дверь, сказал что-то и попятился. Его лицо выразило изумление и гнев. Должно быть, девушка угостила его самыми сочными ругательствами.
Он приказал шоферу ехать, и черно-белые автомобили укатили прочь. Проехали мимо Петры. В боковое окно на нее разъяренно смотрела Сандра Леон. Она изогнулась, чтобы встретиться с ней глазами в зеркале заднего вида.
Петра тоже на нее смотрела и прочитала по ее губам самое известное ругательство. Машина становилась все меньше, пока совсем не исчезла.
Понедельник, 24 июня, 10:12. Комната следователей. Голливудский участок
Криминалисты оставили наконец Петру в покое. Когда она явилась на работу, первое, что увидела, была маленькая задница Кирстен Кребс. Секретарша примостилась на углу ее стола. Прямо на журнале регистрации. Смяла при этом некоторые бумаги.
С другого конца комнаты Петре сочувственно улыбнулся Барни Флейшер. Уходит ли старик когда-нибудь домой?
Кребс выгнула спину, словно позируя для фотографии в будуаре. Накручивала на палец светлую прядь волос. Что ей здесь понадобилось?
Увидев Петру, улыбнулась. Обнажила пожелтевшие от никотина зубы.
— Капитан Шулкопф ждет вас.
— Когда?
— Сейчас.
Петра уселась за стол. Бедро Кребс находилось от нее в нескольких дюймах.
— Вы слышали, что я сказала?
— Вам удобно, Кирстен?
Кребс сошла со стола, преисполнившись негодования. Потом загадочно улыбнулась. Словно вспомнила какую-то шутку.
Отчего секретарша лично пришла к ней с сообщением от Шулкопфа? Может, у нее особые отношения с капитаном?
Неужели Кребс и Шулкопф… может ли это быть?
А почему бы и нет? У двух мизантропов найдутся темы для общения.
Третий брак Шулкопфа распался. Из-за женщины, более молодой, чем даже его последняя жена?
Капитан и Кребс… ну разве не прелестно? Петра взглянула на Барни Флейшера. Старик сидел, повернувшись к ней спиной. Набирал обратным концом карандаша телефонный номер. Ошибся, повесил трубку, начал набирать снова.
Петра кашлянула. Барни не обратил на нее внимание.
Вперед. Ее ждет развлечение.
Шулкопф откинулся на спинку своего «трона», обтянутого шикарной искусственной кожей, почти неотличимой от настоящей. Два других стула — для посетителей, — стоявшие обычно по обе стороны от стола, были поставлены в угол комнаты. В помещении пахло ананасовым соком, хотя никаких напитков Петра не увидела.
Когда Петра пошла к одному из стульев, Шулкопф сказал:
— Оставьте стул в покое. Петра осталась стоять.
— Вы все профукали, — сказал он безо всякой преамбулы.
Его стол был почти пуст — ни бумаг, ни фотографий, только журнал для регистрации, ручки и электронные часы, которые показывали с обеих сторон время и дату.
Он вынул из ящика сигару и зажал ее между пальцами.
В помещении курить не разрешалось, но он некоторое время поиграл с сигарой. Петра до сих пор не знала, что он курит. Кирстен курила сигареты. Может, это ее подарок?
— Вы все профукали, Коннор.
— Что я должна сказать на это, сэр?
— Вы можете сказать: «Да, я профукала».
— Что, пришло время исповеди, сэр? Шулкопф оскалился.
— Исповедь хороша для души, Коннор. Если она у вас есть. Ну, вы понимаете.
Гнев сдавил ей горло.
— Вы аморальны, разве не так?
Петра сжала кулаки. «Держи рот на замке, девочка». Шулкопф небрежно махнул рукой, словно ее сдержанность его не впечатлила.
— Вы нарушили приказ и профукали хорошо продуманную операцию.
— Извините, — сказала Петра.
— Не думайте, что вас похвалят за «Парадизо». И не рассчитывайте на публичность.
— Публичность?
— Телевизионные интервью и прочую дрянь.
— Я не возражаю.
— Да уж, конечно. Мы оба знаем, чего вам хочется.
— Попасть на телевидение?
— Любое проявление внимания. Вам оно нужно, словно наркотик, вы гонитесь за публичностью, Коннор. А научились этому у Бишопа — киноактера, мистера Крашеные Волосы. Вы с ним — Кен и Барби. Большое модное шоу. Жаль, что вы испортили хорошего детектива, такого как Шталь. По вашей милости он теперь по уши в дерьме.
Стю Бишоп был ее первым напарником в расследовании убийства. Блестящий, фотогеничный детектив. Все говорили, что он станет заместителем начальника. Он хорошо ее натренировал. У Стю была карточка гильдии киноактеров, потому что иногда он участвовал в полицейских шоу.
Бишоп вышел в отставку, чтобы ухаживать за заболевшей раком женой и кучей детишек. Упоминание его в таком контексте выглядело сейчас кощунством. Лицо Петры горело, будто она проглотила перец хабанера, глаза немилосердно щипало, но сердце уже билось ровнее. Собираясь пойти в атаку, она собрала все свои силы.
Ей хотелось вцепиться в горло подонку, но она задавила свои чувства, отбросила все эмоции.
Вспомнила слова Эрика. «Ничего не говори. Ничего не показывай».
И все же не удержалась.
— У детектива Бишопа натуральный цвет волос, сэр.
— Так и есть, — сказал Шулкопф. — Вы аморальны и угодливы, Коннор. Сначала угодливо даете средствам информации фотографию Леона, вместо того чтобы сделать все как положено. Затем игнорируете инструкции специализированного полицейского подразделения и делаете свою собственную маленькую игру. Ищете жареного? Вы освобождаетесь от работы. Без оплаты. Оставьте ваше оружие и жетон сержанту Монтойя.
Петра попыталась пронзить его взглядом. Он не реагировал, открыл ящик стола, стал шелестеть в нем какими-то бумагами.
— Это несправедливо, сэр, — сказала она.
— Да-да, да-да. Идите.
Повернувшись, чтобы идти, Петра обратила внимание на большие цифры на его настольных часах. Сегодняшняя дата — 24.
До 28 июня осталось четыре дня, а ее отстранили от дел. От ее файлов, телефона, доступа к базам данных. От Айзека.
