ступая как по натянутому канату, когда добирается до середины, где края обрываются с обеих сторон.
Мост здесь всего около трех футов в ширину, вода внизу быстрая и черная. Ручей выглядит глубоким. Она дрожит, когда добирается до другой стороны и проходит через последнюю группу деревьев на поляну. Теперь становится ясно, почему Фрэнк так странно относится к своему коттеджу, но от того, что она видит, у нее все равно перехватывает дыхание.
Здесь нет никакого коттеджа. От фундамента остался только выветренный бетон – широкий, потрескавшийся прямоугольник посреди поляны. Именно здесь она находит Фрэнка, полулежащего поверх плюшевого красного спального мешка в нескольких футах от того места, где, по-видимому, находился камин. Он установил на этом месте лампу на батарейках. Именно ее оранжевое свечение она заметила с другой стороны моста: грубую копию пламени уютных каминов, возможно, горевших здесь когда-то, в какую бы эпоху этот дом ни стоял на самом деле.
Он щурится от яркого света ее фонаря, когда она приближается, но не выглядит удивленным, увидев ее. Он слабо улыбается, кажется, даже извиняясь, не меняя свою удобную на вид позу, пока она осматривается вокруг. Переносная лампа и спальный мешок, кувшин с водой, его рюкзак и наполовину очищенный апельсин.
На нем фланелевая рубашка и джинсы, но обуви нет. Его ботинки стоят в нескольких ярдах на краю фундамента, как будто он оставил их у входной двери, как будто не хотел пачкать полы, и мысль о том, что он играет здесь понарошку, ведет себя так, как будто дом настоящий, так абсурдна, печальна и странна, что испуганный смех вырывается у нее из горла, и она прикрывает рот, словно пытаясь удержать его внутри.
– Привет, – говорит Фрэнк. Его голос звучит робко, или устало, или и то и другое вместе.
– Фрэнк…
– Я понимаю… Мне так жаль, Майя.
Но она слишком сбита с толку, чтобы сердиться.
– Зачем тебе лгать о чем-то подобном?
Он испускает долгий вздох.
– Думаю, на самом деле этому нет оправдания, не так ли?
Может и нет, но она все равно хочет получить ответ. Она смотрит на него сверху вниз, в ожидании; фонарь в ее ладони, болтающийся сбоку, освещает потрескавшийся фундамент.
– Правда в том, – начинает он, – что я простой парень, который живет дома и заботится о своем отце. У меня даже нет собственной машины, и я стесняюсь своей работы. А ты… Ну, ты, очевидно, сможешь добиться большего.
Она сдерживает недоуменный смешок.
– Ты хочешь сказать, что придумал коттедж… чтобы произвести на меня впечатление? – Он опускает голову. – Ты, должно быть, шутишь.
– Мне жаль, – повторяет он снова.
Но это все равно что Дороти отодвигает занавес, чтобы показать человека, притворяющегося волшебником.
– Тебе в действительности… в действительности не было необходимости это делать, – признается она. – Я была влюблена в тебя по уши.
Она не хотела использовать прошедшее время, но они оба это заметили. Поднимается ветер, шелестя листьями, и когда Фрэнк снова заговаривает, его голос настолько тих, что Майе приходится подойти ближе, чтобы расслышать. Теперь она стоит на краю его спального мешка, глядя в его печальные глаза.
– Просто ты уезжаешь в Бостонский университет, – говорит он. – Я не хотел, чтобы ты думала обо мне, как о каком-то простаке, у которого ничего не происходит. Мне двадцать лет, и я живу дома со своим папой.
– Я никогда не думала о тебе в таком ключе, – качает она головой. Теперь она совсем запуталась. Она примчалась сюда сегодня вечером в порыве ревности и страстного увлечения, желая знать, почему он был с Обри, но когда увидела его сейчас – босого и одинокого в лесу, – словно чары рассеялись. Возможно, он солгал насчет коттеджа, чтобы произвести на нее впечатление, но это не объясняет, почему он сейчас здесь. Это не объясняет ни спальный мешок, ни обувь, оставленную у воображаемой двери. – Ты вообще в порядке? Как долго ты здесь находишься?
– Недолго, – бормочет он, отводя взгляд.
– И почему…
Он делает глубокий, прерывистый вдох.
– Потому что я чувствую себя здесь в безопасности.
– В безопасности? От чего?
– От моего отца.
Майя вспоминает упоминание Фрэнка о проблемах дома, когда он был маленьким.
– Он что-то сделал?
Фрэнк резко выдыхает. Это может быть вздох печали или насмешка – сейчас он смотрит вниз, так что понять невозможно.
– Он много чего сделал. Мне… моей маме… и совершенно незнакомым людям. По этой причине моя мама забрала меня от него, когда мне было двенадцать. Он опасен.
Майя оглядывается через плечо, как будто его отец мог последовать за ней сюда. Теперь она знает, как должна была догадываться и раньше, что Фрэнк, возможно, лжет. Но с другой стороны, его отец заставлял ее нервничать.
– Тогда почему ты остаешься с ним? – уточняет она. – Если он опасен, тебе следует обратиться в полицию.
Фрэнк качает головой.
– Они не поймут. Мой отец никогда никого и пальцем не тронул. Он причиняет людям боль другими способами. Он умеет манипулировать. Управлять. Раньше он был профессором психологии, но потом попал в какую-то передрягу и потерял работу, лицензию психолога, потерял все. Он был разорен. Он вымещал злость на мне и моей маме.
– Мне жаль это слышать, Фрэнк… – Но теперь она чувствует, что он пытается увести разговор от текущей ситуации, от ее странности, и она пытается вернуть его обратно. Она не будет втянута в еще одну из его фантазий. – Я все еще не понимаю, что ты здесь делаешь, – настаивает она.
Фрэнк подтягивает колени к груди, обхватывая себя руками. Он говорит так тихо, что она не слышит, и ей приходится придвинуться ближе, чтобы оказаться прямо над ним. Отсюда он кажется маленьким. Беспомощным.
– Что ты сказал? – переспрашивает она. У нее нежный голос.
– Я сказал, что для меня это было реально. Когда мне было десять, я заблудился и думал в ту ночь, что умру один в лесу. Знаю, звучит безумно, но коттедж… он спас меня. Мне нужно было, чтобы он был здесь, рядом со мной. И так оно и было. Я представил его очень ясно, вплоть до мельчайших деталей, и когда закрыл глаза, мне показалось, что я нахожусь в нем. Как будто в доме. В более безопасном, любящем доме, чем тот, который я покинул. В месте, где нет моего отца. После этого я часто возвращался сюда, днем и ночью, когда мне приходилось убегать. Это то место, куда мне хотелось прийти – самый настоящий дом, какой я когда-либо знал. Я сидел здесь точно так же, как сегодня вечером,
