В новостях на федеральных каналах говорили про «Дело пилота» дважды: один раз после того, как Диана поведала про расколдованного пилота, а второй — когда в суд поступило ходатайство о пересмотре дела в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Слушание было назначено на первые числа октября, но новостную повестку тогда захватили внешнеполитические новости, и даже прицельный поиск не позволил найти подробностей. За судьбу дела я не переживал, поскольку знал, что мы собрали достаточно свидетельств, чтобы Павла признали невиновным и реабилитировали.
Где-то в середине октября Диана опубликовала новый выпуск с подробностями дела. Любовницу Павла, Людмилу, конечно же, нашли, и она дала все необходимые показания, а также рассказала, почему все эти годы хранила молчание. Как я и предполагал, об этом ее попросил Паша, который, в свою очередь, выполнял распоряжение убийцы. С ее помощью адвокатам ПАР удалось собрать достаточно материалов, чтобы доказать алиби Отлучного, отсутствие мотива и тем самым развалить дело. Если бы они сделали это раньше, даже без участия Павла, то все бы у них получилось, а Павел не отсидел бы столько лет за решеткой. Кто-то понесет за это наказание? Сильно сомневаюсь. В конце выпуска Диана сказала, что судебные заседания будут длиться вплоть до конца ноября и освобождение Паши из-за решетки ожидается к декабрю.
Я стал чаще ходить в бюро для консультаций и помог решить кучу людских проблем, где-то даже удалось заработать. Плюс Зоя подкинула мне новое дело — судиться с клиникой, где ей сделали новомодную процедуру, результат которой пациентку не удовлетворил. Процедура была в духе Зои, конечно же. Все самое новое, пока неизведанное, должно быть испробовано Зоей. Она убедила себя, что у нее предрасположенность к диабету, кишечным заболеваниям, и вообще какает она с трудом. Поэтому она нашла доктора, который исследовал Зоин кишечник и рекомендовал провести трансплантацию фекальной микробиоты. Зоя нашла идеального донора, в пробах которого была обнаружена редчайшая бактерия, отвечающая за долголетие, — она прислала мне научную статью, где микробиологи утверждали, что благодаря этой редкой маленькой козявке в мире и существуют японские долгожители. Естественно, я порылся в интернете — трансплантацию действительно делают, и этим лечат разные заболевания ЖКТ.
Но Зоя-то пришла к шарлатанам, которые за огромные деньги пять дней вводили ей с помощью клизм разбодяженный в физрастворе кал донора. Какого результата ожидала моя клиентка, она толком не знала, но ничего нового в своей жизни спустя месяц не обнаружила и решила, что ее надули и надо их к чертовой матери засудить. Это будет сделать нелегко, поскольку клиника никаких гарантий не давала. Какашки Зое закачали, услуга выполнена. Какие претензии? Я честно ей все объяснил и рекомендовал более не связываться с новомодными способами лечения, которые не нашли широкого применения в мире. Ну или, по крайней мере, обращаться за такими процедурами в научно-исследовательские институты, которые знают, что делают. Это ведь еще и опасно может быть — а вдруг вместе с калом и ценной микробиотой Зоя получила бы дозу вирусов и патогенных бактерий? Причем она наверняка их получила. Вот каких именно — покажет время. Пока я изучал это дело, прочитал массу интересного про микробиоту. На самом деле перспективное лечение, особенно если учесть результаты научных исследований, которые утверждают, что кишечные бактерии оказывают серьезное влияние на организм, вплоть до настроения и даже депрессий. Не говоря уже о пищеварении. И если у человека бактерий мало или их состав не очень, то все пойдет по звезде, а если добавить нужных микробчиков, все может наладиться. Жаль, что у Зои опыты происходят через одно место.
— Понимаешь, котик, я как какала, так и какаю, — говорила Зоя мне по телефону. — Но что-то ведь должно было измениться, верно? Однако ничего не поменялось. Они вкачали в меня столько микробиоты, и что? Я могу прислать тебе фотки результата «до» и «после», убедишься сам. Я думаю, и на суде их надо показать, чтобы судья поняла, в какую схему меня затянули! Они самые настоящие преступники! Мы должны их засудить!
Зоя — идеальный клиент, поскольку с ней не работают уговоры. Наоборот: чем сильнее ее отговариваешь, тем сильнее ей хочется доказать миру, что только она права. Я еще раз подробно обрисовал ей перспективы дела и на всякий случай продублировал письмом, в ответ она прислала мне:
«Разнеси их к чертям собачьим, котик».
Ну что же, было бы сказано, будем разносить. Даром что единственный шанс положительного исхода для Зои — если клиника не захочет огласки, согласится вернуть деньги и чутка набросит за беспокойство.
Не считая мелких запросов из юридического бюро, микробиота Зои — все мои профессиональные кейсы в те осенние месяцы. «Дело пилота» закрыто, кто-то что-то должен сделать, чтобы не допустить новых жертв. Кто-то, но не я. Не мое дело, не моя ответственность. Я каждый день просыпался и убеждал себя в этом. Повторял как мантру: «Не мое дело, не моя ответственность, все, что нужно, я сделал». Помогало, но ненадолго, утром я открывал глаза и снова видел подвешенный над головой молот, который вот-вот ударит со всего маху. Я не находил в себе мотивации разобраться в том, что меня беспокоило. Поэтому каждый день мирился с этим чувством, как с неизбежным спутником.
Весь ноябрь мы с Полей встречались то в больнице на консультациях, то в суде на слушаниях по установлению опеки над Жанной и ни разу не оставались наедине, чтобы поговорить. Когда все было сделано и не осталось ничего требующего нашего личного участия, я предложил Полине встретиться. Она отказалась под предлогом большой загрузки, каких-то светских мероприятий, обещанных ею давным-давно. Я не стал настаивать и просто приехал к ней домой.
Она открыла. На ней был серый спортивный костюм, в руках — бокал белого вина с брякающими кубиками льда. За спиной картонные коробки и сумки.
— Уезжаешь? — спросил я.
— Я говорила тебе, что взяла билеты на начало декабря, — ответила Полина.
— Ты насовсем уезжаешь, — понял я. — Больше не вернешься.
Она сделала глоток вина и посторонилась:
— Входи.
Я вошел и увидел, что прав. В прошлом я бывал в ее квартире несколько раз. Однажды мы были здесь вместе с Жанной, приезжали обсуждать создание зарубежных офисов для их галереи. Я помню, что в прихожей висели картины с морскими пейзажами под Айвазовского, а еще какие-то причудливые вещи — кажется африканские маски или деревянные фигуры. Вдоль стен стояли тяжеленные вазы с диковинным сухостоем, на полу лежал модный серо-бежевый ковер, на который Жанна по рассеянности пролила красное вино. Сейчас в квартире осталась только мебель, открытые шкафы зияли пустотой.
— Уже продала? — спросил я.
— Да, — сказала она. — Вместе с мебелью. Вещи начнут вывозить завтра, отправлю в Париж.
— Помощь нужна?
— Ничего не нужно, — сказала Полина. — Спасибо за беспокойство, но все в порядке.
— Полина, но я хочу тебе помочь.
— Мне не нужна помощь.
— Ясно.
— Зачем ты пришел?
Я разозлился. Стоял, как идиот, в тяжелом стареньком, но любимом пуховике, в разношенных зимних кроссовках, с которых грязная жижа текла на ее дорогой молочный паркет, который уже даже не ее, в шапке, сползающей на брови. Свинарь перед хозяйкой. Действительно, зачем я приехал? Прояснить что? Увидеть себя со стороны вот в эту минуту?
— Честно сказать, не знаю зачем, — ответил я и стянул шапку, чтобы стало чуть-чуть легче.
— Ну, тогда пока, — сказала Полина и сделала глоток вина. В ее глазах царило безмятежное спокойствие.
Я развернулся и вышел. Хотел уйти не оборачиваясь, но остановился, уже там, по другую сторону порога, и спросил:
— Это из-за Жанны?
Она придержала тяжелую дверь и сказала:
— Витя, будь осторожен.
В декабре я ударился в работу.
