Поэтому все способы растирания были ему отлично знакомы, но само собой разумеется, что он не сообщил всех этих интересных подробностей Арману.
При взгляде на эти мускулистые руки, медик в Армане взял верх над человеком. К тому же опасность исключалась, если он стоит рядом…
— Попробуйте, — сказал он. — Только не забывайте, что я слежу за вами!
Мюфлие улыбнулся, бросил на лакеев презрительный взгляд и подошел к постели.
О! Это была артистическая работа! Он растирал в бешеном темпе, и его руки не уставали! Можно было подумать, что это машина, а не человек, так четки были его движения.
Не прошло и четверти часа, как в теле Арчибальда начало восстанавливаться кровообращение.
— Бедняга! — вырвалось у Мюфлие. — Должно быть, он недурно выкупался!
Затем он обернулся к Арману.
— Что вы скажете о хорошей дозе табачного дыма?
— А? — переспросил де Бернэ.
— Ну, да! Я видал, как это делали! Когда они начинают приходить в себя, им вдувают в нос табачный дым. Это возбуждает как нельзя лучше!
— Валяйте, — сказал Арман, поняв, что перед ним специалист.
Мюфлие подошел к двери и сложил руки в виде рупора.
— Эй! Кониглю! — закричал он.
— Что такое?
— Принеси мне сюда набитую Жозефину!
Затем он с улыбкой обернулся к Арману.
— «Жозефина» — это моя трубка!
Кониглю, ничего не понимая, тем не менее, поспешил исполнить приказание.
Если бы не значительность момента, то наши герои в ночных рубахах представляли бы довольно забавную картину.
Как бы то ни было, но Арман уже без колебаний решил принять услуги двух негодяев, неожиданно превратившихся в братьев милосердия.
И действительно, они делали свое дело с такой замечательной ловкостью, что не оставалось желать ничего более. Табак, раздражая дыхательные органы, вызвал спазматическое сокращение их мышц, результатом которого было восстановление через некоторое время вполне нормального дыхания.
Тут случилось любопытное обстоятельство. Когда Арчибальд открыл глаза, то первое, что он увидел, были лица склонившихся над ним двух Волков. Тогда его расстроенный рассудок пришел к выводу, что он в руках шайки…
В одно мгновение рука его инстинктивно поднялась, а так как эта рука была сжата в кулак, то этот кулак с глухим стуком ударил прямо по носу почтенного Мюфлие, который поспешно отскочил и затылком ударил в подбородок стоявшего за ним Кониглю, который чуть не откусил кончик языка, высунутого в знак внимания.
Но Мюфлие был невозмутим.
Держа нос двумя пальцами, он спокойно обратился к Арману.
— Я вам говорил, что он очнется!
Но хотя Арчибальд очнулся, тем не менее, надвигался ужасный кризис. Обыкновенно бледное лицо Соммервиля налилось кровью.
Арман должен был мобилизовать все свое хладнокровие, так как для врача нет ничего труднее, чем лечить родных или друзей.
Много дней прошло в ужасных мучениях. Бред продолжался много ночей, заставляя ежеминутно опасаться за жизнь больного.
Мюфлие, понявший, какое впечатление произвело на больного его присутствие, сначала скромно удалился, но потом снова предложил Арману свои услуги, который в первую минуту отказался от них.
Но оба приятеля так настаивали, что Арман наконец смягчился.
Впрочем, надо прибавить, что причины, выставленные почтенным Мюфлие, были вполне убедительны.
Во-первых, будучи лишенным по желанию Соммервиля удовольствия фланировать по улицам, он скучал и желал чем-нибудь заняться, так как праздность есть мать всех пороков.
Во-вторых, он чувствовал, как ни странно, глубокую симпатию к маркизу, симпатию, которую вполне разделял Кониглю.
Была еще третья причина, которую он благоразумно обошел молчанием. Само собой разумеется, что друзья не имели никаких известий о Бискаре, а случившееся с Арчибальдом наглядно доказывало, что король Волков на этот раз снова восторжествовал над своими врагами.
А Бискар, и они это понимали, был не настолько глуп, чтобы не догадаться, откуда шло направленное против него нападение, так что приятели чувствовали себя очень скверно и были совсем не прочь приобрести себе защитников на будущие времена.
Как бы то ни было и каковы бы ни были причины их поведения, Мюфлие и Кониглю превратились, как мы уже говорили, в отличных братьев милосердия.
Приказания Армана исполнялись с изумительной точностью.
Трудно было представить себе что-нибудь забавнее Мюфлие, старавшегося смягчить свой голос, чтобы уговорить Арчибальда исполнять докторские предписания!
Первой, или лучше сказать, второй реакцией Арчибальда, когда к нему вернулось сознание, была веселая улыбка при виде столь странных сиделок.
Мюфлие, прижав руку к сердцу, выражал свою неистощимую преданность. Арман в двух словах подтвердил эти уверения, перечислив уже оказанные ими услуги, так что Арчибальд охотно согласился принимать их помощь.
Он даже хотел расспросить их, но ему было строго запрещено произносить хотя бы слово, и Мюфлие ни за что не согласился бы нарушить это запрещение.
Вот почему мы встречаем Мюфлие, подающим питье маркизу Соммервилю.
Больной выздоравливал. Его сильная натура устояла против страшного потрясения. В это утро Мюфлие сиял от радости.
Он знал, что доктор сегодня хочет снять запрещение разговаривать с больным.
Арман приехал около девяти часов.
— Ну? Как ведет себя наш больной? — спросил он у Кониглю.
— Ему гораздо лучше!
— Ну, — сказал, смеясь, Арман, — вот вам на будущее готовая профессия!
Кониглю сделал жест, исполненный скромности, затем пропустил вперед Армана, который вошел в комнату Арчибальда.
Арман подошел к постели. Арчибальд протянул ему руку.
— Вы меня спасли! — сказал он.
Голос его был совершенно тверд. Очевидно, здоровье быстро возвращалось к нему.
— Друг мой, — продолжал он, обращаясь к Мюфлие, — оставь нас. Я позову тебя, когда ты мне понадобишься.
Поклонившись со своей врожденной непринужденностью, Мюфлие присоединился к Кониглю.
— А теперь, — сказал Арчибальд Арману, — я надеюсь, что вы положите конец ужасной пытке, которой вы меня подвергли, — молчанию, которое стало просто невыносимым!
— Погодите, — сказал Арман.
Он подошел к окну и отдернул шторы, чтобы впустить в комнату дневной свет, затем, вернувшись к постели, долго осматривал выздоравливающего.
— Обещаете ли вы мне, — спросил он, — говорить без волнения и сохранять полное спокойствие и хладнокровие?
— Я думаю, что у меня не хватит сил на то, чтобы выйти из себя, — отвечал, смеясь, Арчибальд.
— Поэтому и не следует злоупотреблять возвращающимися к вам силами. Только при этом условии я разрешаю вам говорить.
— Я прежде всего хочу задать вам несколько вопросов.
— Говорите.
— Сэр Лионель. Жив ли он?
Облако печали мелькнуло на лице Армана.
— Сэр Лионель жив, но, может быть, для него было бы лучше умереть…
— Что вы хотите этим сказать?
— Я не знаю, как вы спаслись от пожара в доме Бискара, я не знаю, что было с вами до тех пор, пока ваше тело очутилось в Сене, но в чем, к сожалению, я вполне убежден, это в том, что рассудок сэра Лионеля не устоял против этих потрясений…
— Сошел с ума? Сэр Лионель сошел с ума?
Арман утвердительно кивнул головой.
Арчибальд закрыл глаза руками. Наступило тяжелое молчание. Потом крупные слезы показались у него между пальцами.
— Лучше было бы умереть, — сказал он наконец. — Бедный Лионель!
— Вы теперь понимаете, почему до сих пор я отказывался отвечать вам? Я хотел, чтобы вы достаточно окрепли для восприятия этого известия, так как я хорошо знал, что первый ваш вопрос будет о сэре Лионеле.
— Но неужели, несмотря на все ваши знания, вы отчаиваетесь?
— Помешательство Лионеля относится к тем явлениям, которые, кажется, опровергают знания. Оно выражается в полном спокойствии, в ужасной невозмутимости, которую ничто не в состоянии расшевелить. Сэр Лионель кажется трупом, который живет и движется. Ввиду этого полнейшего отсутствия внешних проявлений болезни, борьба против нее очень трудна, почти невозможна…
— Но вы опробуете все средства, не так ли?
— Конечно, вы не можете в этом сомневаться! Но надо прежде всего предоставить действовать времени. Может возникнуть какой-нибудь кризис, и только тогда я смогу попытаться вылечить нашего друга.
— Я верю вам, — сказал Арчибальд. — Вы спасете его…
Арман покачал головой. Он далеко не разделял этих надежд.
— Что стало с негодяем, которого мы преследовали? — спросил наконец Арчибальд.
Арман рассказал Арчибальду о том, что произошло.
Вырвавшись из рук нападающих, Правый сейчас же бросился к Арману. Тот знал об экспедиции Арчибальда и Лионеля на Жеврскую площадь и не сомневался, что Левого унесли именно в этот притон.
