— Налегай на правое весло, — скомандовал я Пэтчу.
Он посмотрел на меня, но ничего не ответил. Его тело ритмично двигалось в такт взмахам весел.
— Бога ради, налегай на правое весло, — повторил я. — Ты идешь мимо «Гризельды».
— Мы не идем на «Гризельду».
Я не сразу понял, что он имеет в виду.
— Но куда… — Мой голос сорвался, и внезапно мне стало очень страшно. У его ног лежала коробка с ручным компасом. Крышка была открыта. Он греб, не сводя с прибора глаз. Он выдерживал курс по компасу. — О боже! — воскликнул я. — Ты что, собираешься добираться туда в шлюпке?
— Да, а что?
— Но как же Майк? — Меня охватило чувство безысходности. Я видел, что Хиггинс пытается спустить свою шлюпку на воду. — Ты этого не сделаешь. — Улучив момент, когда он наклонился вперед, я поймал его за руку, а затем схватился за весло. Боль прострелила мое тело подобно взрывчатке. — Говорю тебе, ты этого не сделаешь.
Он молча смотрел на меня. Его лицо было всего в футе или двух от моего.
— Не сделаю? — наконец произнес он.
Его голос, казалось, нарушил царящее вокруг безмолвие, и издалека донесся едва слышный зов о помощи, отчаянный протяжный вопль. Он вырвал из моей руки весло и снова начал грести.
— Если тебе это не нравится, можешь вылазить и плавать здесь, как вон тот бедолага.
Он кивнул куда-то через свое левое плечо, и в то же мгновение крик раздался снова. В этот раз я сумел различить в волне черную голову и две отчаянно гребущие к нам руки.
— По-мо-ги-те!
Пэтч продолжал грести, не обращая на этот крик никакого внимания.
— Ты собираешься его тут оставить? Он же утонет! — воскликнул я, всем телом подаваясь впереди пытаясь своим голосом воспламенить искру человечности в его душе.
— Это Юлс, — отозвался он. — Пусть его подбирает Хиггинс.
— А Майк? — спросил я. — Как же Майк?
— С ним будет все в порядке. Эта лодка не собирается тонуть.
Весла опускались в воду и поднимались, опускались и поднимались. В такт взмахам его тело раскачивалось взад-вперед. Я сидел и смотрел, как он все дальше уплывает от человека в воде. Что еще мне оставалось? У меня было вывихнуто плечо. Достаточно было одного прикосновения, чтобы меня пронзила адская боль, и он это знал. Я подумал, что, возможно, он прав насчет катера. У него была повреждена только корма. Вся передняя часть оставалась водонепроницаемой. А Юлса подберет Хиггинс. Он уже спустил свою шлюпку на воду и греб прочь от «Гризельды». В странном туманном освещении он казался гигантским представителем насекомых, именуемых гребляками. Юлс заметил его приближение и перестал барахтаться. Он находился посередине между нами и Хиггинсом. Он неподвижно лежал в воде и больше не звал на помощь, а просто ждал, пока его спасут.
Я не знаю, почему я продолжал сидеть обернувшись, в позе, которая причиняла мне невероятную боль. Но я хотел увидеть, как его вытащат из воды. Я должен был знать, что внезапно охвативший меня ужас совершенно не оправдан.
Хиггинс греб быстро, длинными мощными, исполненными силы взмахами весел. С каждым рывком перед тупым носом шлюпки вскипала белая пена. Время от времени он оборачивался и смотрел через плечо. Я знал, что он смотрит на нас, а не на человека в воде.
Мы все время удалялись от Юлса, и я не мог точно сказать, как далеко от него находится Хиггинс. Но я услышал крик Юлса:
— Альф! — Он поднял одну руку. — Я здесь!
В безмолвии тумана его слова прозвучали громко и совершенно отчетливо. И тут же он забился и закричал в отчаянии, размахивая руками и взбивая ногами поверхность воды.
Но Хиггинс не остановился и не произнес в ответ ни одного слова. Ему не было дела до тонущего человека. Он греб за нами. Его весла поднимались и опускались с пугающей ритмичностью, и я видел, как с них стекает вода.
Раздался один последний отчаянный вопль, а затем наступила тишина. Превозмогая тошноту, я обернулся и посмотрел на Пэтча.
— У него шлюпка больше нашей, — произнес он.
Вот и все объяснение. Он хотел сказать, что Хиггинс не мог позволить себе остановку. Он просто потерял бы нас из виду.
Лицо Пэтча побелело. Он усердно налегал на весла, и на его лбу блестел пот. От его слов по моей спине пробежал озноб. Я застыл, глядя на него невидящим взглядом и забыв на мгновение о боли.
После этого я постоянно ощущал присутствие второй шлюпки за нашей кормой. Она до сих пор стоит у меня перед глазами, похожая на смертельно опасного жука-плавунца, ползущего за нами по морской глади сквозь туман. Я слышу скрип уключин, плеск весел. И еще я вижу Пэтча: окаменевшее лицо, склоняющееся ко мне и снова отстраняющееся, бесконечно двигающееся взад-вперед. Он налегает на весла, налегает, стискивая зубы от боли в стертых ладонях. Затем водянки лопаются и на весла капает кровь. И это тянется часами. Бесконечными, жуткими часами.
В какой-то момент Хиггинс оказался менее чем в пятидесяти ярдах позади нас, и я смог детально рассмотреть его шлюпку. Это была старая металлическая лодка, некогда выкрашенная в яркий синий цвет, хотя от возраста краска потускнела и потрескалась. Вокруг верхней кромки борта на ней был натянут тяжелый брезент. Эта шлюпка была рассчитана на пять или шесть человек, у нее был тупой нос с плавными обводами. Поэтому при каждом гребке вода морщилась и пенилась, поднимаясь вверх по ее носу, и лодка как будто улыбалась уродливой отечной улыбкой.
Хиггинс бездумно расходовал свою грубую силу, однако приблизиться к нам ближе, чем на пятьдесят ярдов, ему не удалось.
Туман поредел, когда начало смеркаться. Наконец от него не осталось ничего, кроме изорванной дымки, сквозь которую проглядывали звезды. В свете молодой луны дымка жутковато мерцала, и мы по-прежнему видели преследующего нас Хиггинса. Фосфоресцирующие капли обрисовывали лопасти весел всякий раз, когда он поднимал их над водой.
Один раз мы остановились, и Пэтчу удалось рывком вправить мне плечо. Чуть позже я перебрался на центральную банку и сел на левое весло. Я греб одной рукой, и даже это причиняло мне изрядную боль. Но к этому времени Пэтч очень устал, так что равновесия это не нарушало.
Так мы гребли всю ночь, держа курс по ручному компасу, тускло светящемуся в коробке у наших ног. Луна зашла, и окружающее сияние померкло. Мы потеряли Хиггинса из виду. Поднялся ветер, и волны начали плескать воду нам в шлюпку, опрокидывая в нее свои гребни. Но он снова стих около четырех часов утра, и наконец звезды начали тускнеть в первом проблеске приближающегося дня. Облачный холодный рассвет наступал медленно и неохотно. Нашим взглядам предстало бугристое, покрытое приливными бурунами море. Далеко впереди расстилалось покрывало тумана, отделяющее нас от побережья Франции.
Мы позавтракали тремя квадратиками шоколада. Это была половина из того, что у нас осталось. Деревянные борта шлюпки были усеяны каплями росы, пропитавшей сыростью и нашу одежду. Качаясь на волнах, шлюпка черпала воду, хлюпавшую у нас под ногами на полу. Мы настолько выбились из сил, что нам с трудом удавалось удерживать ее на курсе.
— Далеко еще? — задыхаясь, выдавил я.
Пэтч посмотрел на меня ввалившимися в глазницы глазами. От усталости его лицо посерело, а окаймленные засохшей солью губы потрескались.
— Я не знаю, — с трудом выдохнул он и нахмурился, пытаясь сосредоточиться. — Через два часа течение повернет на запад и поможет нам. — Он опустил руку в море и отер соленой водой лицо. — Думаю, осталось недолго.
Недолго! Я заскрежетал зубами. Соль была под моими веками и у меня во рту. Она иглами колола мою кожу. Ледяной рассвет сковал все мое тело. Я отчаянно сожалел о том, что встретил этого изможденного, похожего на саму смерть незнакомца, который с мрачной решимостью греб, сидя на банке рядом со мной. Мой мозг затуманился, и я снова был с Майком, и мы строили планы… Но теперь наше будущее было мертво. «Морская Ведьма» погибла, и единственной моей целью остались рифы Минкерс, к которым я приближался, хотя каждый последующий гребок был еще мучительнее предыдущего.
Море на рассвете было пустым. Я готов был поклясться, что вокруг не было никого и ничего. Я осмотрел его очень внимательно, всматриваясь в каждую ложбинку, в каждый барашек, в каждый бурун и гребень. Кроме нас там не было ничего — абсолютная пустота. И вдруг вдали, над плечом Пэтча, я увидел какое-то пятнышко. Огромным огненным шаром вставало солнце, и облака на востоке засияли оранжевыми отсветами, а затем их края вспыхнули огнем. И все это отразившееся в воде буйство цвета, казалось, предназначалось только для того, чтобы я смог рассмотреть пятнышко, обретшее на ярком фоне черный силуэт. Это была лодка с двумя веслами, на которые налегал один человек.
Десять минут спустя туман снова окутал нас своим липким покрывалом. Пятнышко поблекло и исчезло. И в этот момент мне почудилось, что я слышу звон. Он был едва слышен и доносился откуда-то с востока. Но когда мы перестали грести, уже ничего не было слышно. Не считая плеска волн, стояла абсолютная тишина. А волны окружали нас со всех сторон. Мы были заключены в серый и тесный водный мирок. Но чуть позже за завесой тумана послышалось какое-то бормотание и шорох. Почти в ту же секунду туман потемнел, стал черным, и рядом с нами скользнула какая-то тень, похожая на гигантскую судовую надстройку боевого корабля. На мгновение тень как будто замерла, размытая и неотчетливая. Это была массивная черная скала, у подножия которой ласково пенились волны. В следующую секунду она исчезла, потому что течение увлекало нас дальше.
