Датч Пелтц сидел в своем кабинете в голливудском полицейском участке и смотрел на снимок обнаженных мужчины и женщины. Орудие предательства.
С тех самых пор, как он отказался подавать в суд за оскорбление действием, офицеры ОВР, брошенные на следствие по делу Ллойда, не давали ему покоя, пытаясь нарыть на Ллойда компромат любого рода, лишь бы хоть что-то противопоставить его угрозе обратиться к прессе с заявлением о маньяке. Они понятия не имели, что гений сыска, лучший детектив департамента полиции Лос-Анджелеса состоял в интимной связи с Джоани Пратт, третьей жертвой Голливудского Мясника. Одного этого моментального снимка было довольно, чтобы положить конец карьере Ллойда. И это в лучшем случае. В худшем его могли бы пристрелить на месте.
Датч подошел к окну и выглянул наружу. Возможно, он уже разрушил собственную карьеру. Отказ подать в суд на Ллойда будет стоить ему назначения начальником отдела внутренних расследований. А если кто-нибудь узнает, что он скрыл снимок и осведомлен об анонимном телефонном звонке, в котором упоминалось имя Ллойда, ему самому придется предстать перед внутренним трибуналом департамента, а затем и пережить позор возможного уголовного преследования. Датч нервно сглотнул и задал себе единственный вопрос, имевший хоть какой-то смысл: неужели Ллойд и есть убийца? Неужели его протеже и наставник, его названый сын – преступник, скрывающийся под маской великого сыщика? Классический шизофреник, монстр, страдающий раздвоением личности? Нет, это невозможно.
Но логика подсказывала Датчу другой классический ответ: «Может быть». Он много лет наблюдал экстравагантное поведение Ллойда.
С недавних пор у того появилась эта навязчивая идея, эта одержимость убитыми женщинами. И наконец, его нервный срыв на вечеринке. Уж это Датч видел своими глазами. А если добавить психологическую травму, нанесенную бегством жены и дочерей… Плюс телефонный звонок Кэтлин Маккарти, плюс анонимный телефонный звонок и тело Джоани Пратт… Плюс моментальный снимок с обнаженными телами… Плюс…
Датч не смог додумать эту мысль. Он взглянул на телефон. Он мог бы позвонить в ОВР и обречь Ллойда на заклание, спасая при этом не только себя, но и чьи-то невинные жизни. Он мог ничего не предпринимать. Но был и третий путь: попробовать лично выследить Ллойда. Он провел бессонную ночь, его преследовали кошмарные образы мертвого тела Джоани Пратт, но эта ночь четко высветила для него все три возможных пути. Датч задал себе второй вопрос, имевший смысл. Кто ему важнее и дороже? Ответ оглушил, прокатился эхом, потрясшим все его тело: «Ллойд». И тогда Датч порвал моментальный снимок. Он сам займется расследованием этого дела.
Добравшись до старого деревянного дома на углу Гриффит-парк и Сент-Эльм, Ллойд взобрался на чердак, где вот уже тридцать два года хранились сокровища антиквариата, и начал чертить рисунки на пыльной поверхности палисандрового дерева, удивляясь прозорливости своей матери. Она так и не продала драгоценную мебель, словно знала, что однажды ее сыну потребуется вернуться к своему прошлому в том самом месте, где сформировался его характер. Ллойду казалось, будто чья-то рука водит его пальцами, пока он чертит фигуры в пыли. Эта рука заставляла его выводить черепа и зигзаги молний. Он бросил последний взгляд на свое прошлое и будущее, спустился вниз и разбудил брата.
Пока Ллойд стоял над ним, Том Хопкинс вырывал квадраты синтетического газона возле отцовского сарая с электроникой. Когда обнажилась черная земля, Том заплакал, а Ллойд протянул ему лопату и приказал:
– Копай.
Том повиновался, и через несколько минут Ллойд уже вытаскивал деревянные ящики, набитые ружьями, и большой сундук с пистолетами, револьверами и автоматами. Он удивился, обнаружив, что все оружие добросовестно смазано и находится в отличном состоянии. Он взглянул на своего брата и покачал головой:
– Я тебя недооценил.
– Настают скверные времена, Ллойди, – ответил Том. – Я должен собрать все мое дерьмо.
Ллойд нагнулся и вытащил из ямы пластиковый мешок с «магнумами» сорок четвертого калибра, взвесил один из них в руке, заткнул за пояс и спросил:
– Что еще у тебя есть?
– Дюжина АК-47, пять или шесть обрезов и целая куча патронов.
Ллойд ударил Тома по плечам, заставив его рухнуть на колени.
– Хочу сказать тебе всего две вещи, Томми, и на этом мы подведем черту. Первое: когда соберешь все свое дерьмо, у тебя будет лишь большая куча дерьма. И второе: бойся меня, и тогда уцелеешь.
Ллойд схватил автоматическую винтовку «ремингтон» и горсть патронов. Том вытащил из кармана пинту бурбона, сделал большой глоток и протянул бутылку Ллойду, но тот покачал головой и взглянул вверх, на окно материнской спальни. Через секунду старая женщина, давно уже погруженная в немоту, появилась в окне. Ллойд понял, что она все знает и подошла к окну, чтобы молча попрощаться с ним. Он послал ей воздушный поцелуй и направился к своей машине.
Оставалось только договориться о времени и месте.
Ллойд подъехал к телефону-автомату и набрал номер фотоателье.
– «Сильверлейк, камера Тедди». Тедди слушает. Могу я вам помочь?
– Говорит Ллойд Хопкинс. Готов к смерти, Тедди?
– Нет. Мне еще пожить хочется. Мне еще есть ради чего жить.
– Ты больше не возьмешь ни одной невинной жизни, Тедди. Все эти годы ты ждал меня. Я готов, но не вздумай причинить боль кому-нибудь еще.
– Хорошо. Только ты и я. Mano a mano?[43]
– Да. Хочешь выбрать время и место, землячок?
– Знаешь, где находится электростанция Сильверлейка?
– О да, это моя старая подружка.
– Встретимся там в полночь.
– Буду ждать.
Ллойд повесил трубку. В голове вспыхивали зигзаги молний и выступали из мглы черепа.
Кэтлин проснулась поздно и сварила себе кофе. Она выглянула из окна спальни, чтобы полюбоваться своими ромашками, и увидела, что они затоптаны. Сперва ей пришла в голову мысль о соседских детях, но потом она заметила огромный отпечаток ноги на рыхлой земле. В уме у нее роились многочисленные планы, как выбросить из головы сумасшедшего полицейского, но теперь, при виде следа на земле, все они сложились воедино. Она собиралась открыть магазин и заняться бумажной работой, но вместо этого решила предать забвению своего безымянного возлюбленного, оказавшегося на поверку сплошным разочарованием. Для этого следовало о нем написать. Вычеркнуть из своей жизни, предварительно обличив в злодействе, осмеять, облить презрением и едким сарказмом слабых, одержимых насилием мужчин. Она встретит сержанта Ллойда Хопкинса лицом к лицу и сразит его.
Выпив кофе, Кэтлин села за письменный стол. Слова проносились в уме, но между ними не было никакой связи. «Не выкурить ли косячок для разогрева?» – подумала она. Нет, еще слишком рано, не стоит начинать с этого день. Да и не заслужила она такой награды. В душе росла решимость, и в то же время что-то внутри ее сопротивлялось. Она прошла в помещение магазина и рассеянно взглянула на стол рядом с кассовым аппаратом. Написанные ею шесть книг были выложены в кружок вокруг увеличенной и наклеенной на картон положительной рецензии из журнала «Миз».[44]
Кэтлин перелистала свои собственные сочинения, открывая книги на первом попавшемся месте. Она перечитывала пассажи, осуждающие мужское доминирование, и видела, что лежащий в подтексте символизм зеркально отражает ее собственное «я». Она находила язвительные портреты трусливых мужчин и осознавала, что центральной темой являлось ее собственное стремление обучать и воспитывать. Когда она поняла, что написанные ее рукой страницы прозы, исполненные самой праведной ненависти, в действительности вопиют об искуплении вины, самовлюбленная ностальгия по прошлому умерла в ее душе. Шестью поэтическими сборниками она заработала семь тысяч четыреста долларов авансов и ни цента потиражных гонораров. Авансы за «Обоюдоострую девственницу» и «Записки из несуществующего царства» помогли ей оплатить давно накопившиеся долги по карточке «Виза». Впрочем, она очень скоро опять превысила кредит, на следующий год ликвидировав долги с помощью аванса за «Голливудскую неподвижность».
«Взгляд в бездну» и «Женский мир на краю пустоты» дали ей возможность купить этот книжный магазин… Впрочем, теперь он балансировал на грани банкротства. Остальные выпущенные ею сборники окупили аборт и поездку в Нью-Йорк, где ее редакторша напилась и полезла ей под юбку в «Русской чайной».
Кэтлин бросилась в спальню и вытащила из гардеробной сундучок с розовыми лепестками в рамках. Перенесла его в помещение книжного магазина и методично, одну за другой, принялась швырять рамки об стену, выкрикивая проклятия. Звон стекла и грохот падающих книжных полок заглушили ее крики. Когда все помещение превратилось в руины последних восемнадцати лет ее жизни, Кэтлин вытерла слезы и полюбовалась делом своих рук. Мертвые книги валялись на полу, ковер блестел осколками стекла, пыль от штукатурки оседала, как радиоактивный пепел. Идеальная картина разрушения.
