— Отпусти меня, — сказал Фабиан.
Душитель отпустил его и ретировался. В кабинет вошла Хелен.
— Что случилось? — спросила она. — На тебе лица нет.
— Ничего, я просто показывал этому ниггеру пару захватов. Неумехи… Приходят ко мне, всему-то их надо учить. Дорогая, я так рад, что ты пришла! Пойдем выпьем по чашечке кофе.
На следующее утро, в десять часов, Фабиан сидел с Зои за ранним завтраком — чай и яйца вкрутую. Встав с постели, он прежде всего тщательно расчесал волосы, пока, по его мнению, в прядках не засверкали золотые искры. Проворно расправляясь с завтраком, Фабиан так и светился от уверенности в себе. Сердце Зои таяло. Ничто так не привлекает женщину в мужчине, как самоуверенность. Мужчина, делающий вид, что знает, чего хочет, и знает, как этого добиться, имеет все шансы завоевать больше сердец, чем какой-нибудь Роберт Тейлор. А Фабиан умел напустить на себя такой вид.
Он сказал:
— Помнишь о той маленькой собачке, что я тебе обещал?
— Угу.
— Через несколько дней она уже достаточно подрастет, чтобы забрать ее у матери.
— Нет, правда?
— Ага. И какая же славная эта собачка! Чистокровная чихуахуа.
Зои спросила, должно быть, в двадцатый раз:
— А как она выглядит?
— Тебе понравится, — отвечал Фабиан, — это такие лысенькие мексиканские собачки. На их тельце нет ни единого волоска; взрослые они едва достигают шести дюймов в длину, а ножки у них тоненькие, как карандаши, и смешные большие уши. Ты можешь повязать ей на шею синюю ленточку и водить ее на прогулку. Ясно? Но смотри, чтобы она у тебя не простудилась, потому что они очень нежные, эти собачки, нежные, понимаешь? — Сам он в это время думал: «Может, сказать, что она сдохла, эта чихуахуа — я уже сыт ею по горло…»
— О Гарри! — воскликнула Зои, бросив ложку на стол и вскочив со своего места, чтобы поцеловать его.
— Слушай, детка, — важно проговорил Фабиан. — Очень скоро дела у нас пойдут в гору. Мы узнаем, что такое настоящие деньжата. У меня тут намечается крупное дельце. Абсолютный верняк. И буквально через неделю я еду в Кардифф, чтобы встретиться там с парой ребят… и я подумал, что, если ты поедешь со мной, сменишь обстановку, тебе это не повредит. Я мог бы взять напрокат машину, мы бы купили всякой еды, бутылку вина и прокатились бы с ветерком. Устроили бы себе пикничок, и ты бы смогла взять с собой свою маленькую собачку. Ну, что скажешь?
— О Гарри! Это замечательно! Ты просто прелесть. Нет, правда! Ты знаешь, как я люблю тебя, и ты такой милый, клянусь Богом, ты просто ангел!
— Конечно я ангел. Но это все так — пустяки. Погоди, у тебя будут бриллианты, чернобурки, соболя, собственное авто… Сама увидишь. Даю тебе слово, ты и не представляешь, что тебя ждет. Ты еще меня не знаешь.
Фабиану доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие говорить загадками — это внушало ему чувство превосходства, осознания безграничной власти. Двусмысленность пьянила его, подобно тому как поэта пьянят красивые слова.
— У меня для тебя еще кое-что есть. Погоди, увидишь. Глазам своим не поверишь. Боже-боже-боже, представляю себе твое лицо!
— Ой, что это? — спросила Зои. — Ну скажи мне, что это?
— Ну, вообще-то я хотел, чтобы это был сюрприз… Ладно, так и быть, скажу. У меня тут одно предложение, и, возможно, мне придется поехать… догадайся куда.
— Скажи мне, — попросила Зои. — Я не могу догадаться.
— В Гавану, — сказал Фабиан, — на Кубу. Ну, что ты об этом думаешь? Место, где родилась румба. Старая добрая Гавана. Хочешь туда поехать?
— Шутишь?
— Нет, Богом клянусь, это чистая правда. Я поеду на Кубу и возьму тебя с собой. Я еще кое-что тебе скажу. Помнишь, я тебе говорил, что мы поедем в Кардифф? Так вот, оттуда мы отправимся на неделю в Остенде.[36] Ну, как тебе это?
— Гарри, не шути со мной, — умоляющим тоном проговорила Зои.
— Богом клянусь, все это чистая правда, разрази меня гром, если я вру. На следующей неделе мы с тобой сперва отправимся по делам в Кардифф; там мы набьем карманы деньгами, а уж оттуда рванем в Брюссель на два-три дня — устроим себе маленький праздник.
— В Брюссель?
— А куда же еще? Сначала в Остенде, а потом в Брюссель.
— А как же собачка? Мы сможем взять ее с собой? — обеспокоенно спросила Зои.
— Предоставь это мне, — ответил Фабиан.
— Держу пари, ты меня разыгрываешь.
— Послушай, — сказал Фабиан. — Даю тебе слово чести. Конечно, я не чужд розыгрышам, но слово чести не нарушаю никогда.
— Хочешь, я скажу тебе одну забавную штуку? — спросила Зои. — На днях я ходила к гадалке, и она сказала, что мне предстоит путешествие по морю. Забавно, правда?
— Ну вот видишь! Все еще думаешь, я тебя разыгрываю? Тебе следует больше доверять мне, Зои. Я, признаться, терпеть не могу все эти розыгрыши… Когда говоришь правду, хочется, чтобы тебе верили.
— Я тебе верю, Гарри. Клянусь Богом.
— Ну тогда слушай. Я бы не хотел, чтобы об этом узнал весь свет, так что держи язык за зубами, ладно?
— Но ты ведь не собираешься ввязаться в историю?
— Не волнуйся, — отвечал Фабиан, — не надо волноваться. Просто держи рот на замке, вот и все. Этот разговор между нами, договорились?
— Ладно, Гарри. Я слова никому не скажу.
— Очень на это надеюсь. Уж я-то знаю людей. Никому нельзя доверять.
Они встали из-за стола. Фабиан умылся и оделся.
— Куда ты? — спросила Зои. — На работу?
— Ага. Ну пока. Будь умницей.
Выйдя на улицу, Фабиан спустился в метро на Пикадилли и позвонил Артуру Майо Кларку:
— Кларк? Это Фабиан. Послушайте, Кларк, все состоится тогда, когда вы сказали?
— Да.
— Это точно?
— Точно.
— Я могу на это рассчитывать?
— Абсолютно.
— Вальдес там будет?
— Да.
— И вы тоже, с деньгами, я полагаю?
— Да.
— Я смогу взять напрокат машину?
— Думаю, да.
— И еще вот что. Легенда такая — поездка в Остенде.
— Зои так думает?
— Да.
— Понятно, никаких проблем. Остальное — при встрече.
— Никаких проблем, верно?
— Абсолютно.
— И у вас будут наличные?
— Фунтовыми банкнотами.
— Ладно, до свиданья.
Затем он позвонил Фиглеру:
— Слушай, Джо, можно мне забрать мои пятьдесят фунтов?
— Пожалуйста.
— Сегодня?
— Если захочешь.
— Так когда?
— Сегодня, если хочешь. Чем раньше, тем лучше. А с тем поединком, Гарри, ты дал большого маху. Я думаю, ты был не прав, чертовски не прав. Бедный, бедный старик!
— Бог мой, а что я, по-твоему, должен был сделать? Проверить его пульс? Не мели ерунду, Джо.
— Ладно, увидимся позже.
— Да, Джо, ты не мог бы раздобыть мне какой-нибудь красный халат подешевле и чтобы на спине было вышито золотом «Черный Душитель»?
— А сколько ты сможешь за него дать?
— Не больше фунта.
— Значит, красный?
— Угу.
— Какого размера?
— Пятидесятого.
— Ладно. Но боюсь, его придется шить на заказ. Ты спятил, Гарри! Я ведь предупреждал, с этим парнем шутки плохи. Ладно, пока.
Выйдя на Пикадилли, Фабиан решил прогуляться по площади. Задержался у лавки трикотажных изделий, в витрине которой были выставлены мужские шляпы и рубашки с ярлычками «Настоящий американский стиль». Наконец он зашел внутрь и заявил со своим наилучшим американским акцентом:
— Я хочу примерить вон ту гарвардскую модель, светло-серую фетровую шляпу.
— Конечно, сэр. Какой размер?
— Шесть целых пять восьмых.
Фабиан примерил шляпу. Продавец сказал:
— Если вас интересует модель с более широкими полями, у нас такая есть — «Цицерон». Точно такую же носил Аль Капоне.
У Фабиана засверкали глаза:
— Покажите.
Он примерил темно-синюю шляпу «Цицерон».
— Я беру ее, — сказал он. — Бог мой, вот отличная идея для песни… «Милая, о милая, я беру ее…» — пропел он на мотив «О милая, сделай что-нибудь».
— Очень красиво, сэр. Вы композитор?
Фабиан отвечал:
— Видал «Парад любви»? Так вот, это я его написал.
— Верно, сэр? Может, тогда вас заинтересует рубашка Хамфри Богарта?[37] Точно такая же была на нем в «Окаменевшем лесу»…
— Покажите.
Продавец достал темно-коричневую рубашку.
— К тому же, сэр, на ней совсем не видно грязи.
— Я четыре раза в день меняю рубашки, — надменно проговорил Фабиан. — Так, значит, это и есть рубашка Хамфри Богарта… Я хорошо знаю Богарта… Нет, она мне не нравится.
— А не желаете взглянуть на бабочку Степина Фетчита?
— Нет, — отвечал Фабиан, — пожалуй, нет.
— Или носки Бэрримора?
— Нет, пока я возьму только шляпу. У меня встреча с одним парнем в «Уолдорф».[38]
