Пораженная, я едва не сбиваю с ног карлика.
Взревев, словно мелкий, но на диво агрессивный буйвол, Господин Кнут хлестнул плетью по спине, по ногам. Еще и еще…
Не успевшие затянуться после истязания на оргии раны отозвались острой болью. Не удержав крик, я взвизгиваю, падаю на колени, изгибаясь немыслимым образом.
– Думала, Вольдемар защитит?
Довольно ухмыляясь, карлик протягивает меня плетью вдоль позвоночника и направляется к толстушке.
Вытерев рукавом слезы, с трудом поднимаюсь на ноги.
Больно-то как!
Воспользовавшись тем, что надсмотрщик переключился на напарницу, плетью указывая место, куда нужно насыпать яду, я скашиваю глаза на заинтересовавший меня предмет.
Прямоугольный жестяной короб, забранный мелкоячеечной сеткой, выступает прямо из стены. Вентиляционная шахта. По высоте не меньше полуметра. А по ширине и того больше. Если открутить прижимную рамку, удастся снять сетку и… путь вперед открыт. Пролезть смогу очень легко.
И куда вентиляционная шахта ведет? За пределы подземелья. На свободу.
От неожиданного открытия кровь забурлила в венах. Стараясь скрыть нервную дрожь, особо тщательно рассыпаю яд у задних ножек обеденного стола. Столешница столь безжалостно изрублена и изрезана, что невольно вспоминается колода для рубки дров.
Несмотря на боль в иссеченной спине, возбуждение, охватившее меня, заставляет сердце биться часто-часто.
Закончив рассыпать отраву в комнате Мордоворота, переходим к банно-прачечному комплексу. Приходится поползать на коленях, засовывая руку в темные узкие зазоры под стиральными машинками и сушильной камерой, под нагревательным котлом сауны и бельевым комодом, древним, как сами скалы, в которых вырублено подземелье.
– На сегодня достаточно, – командует Господин Кнут. – Устал я что-то… от трудов праведных.
Вернувшись в камеру, я первым делом оторвала присохшие к ранам участки халата. По-хорошему, их бы обработать йодом или перекисью. Но в камерах аптечка не предусмотрена, а просить надсмотрщиков, Господина Кнута или Мордоворота – напрасная трата времени и неоправданный риск. Опустившись на койку, кладу на колени раскрытую книгу и погружаюсь в размышления.
Теперь, когда план с использованием Вольдемара провалился, а нет причин надеяться на иное, нужно искать другие пути освобождения. Побег через вентиляционную шахту, несмотря на кажущуюся простоту, полон трудностей, любая из которых может стоить жизни. Слишком многое встанет на кон в момент побега. Несмотря на страх перед неудачей, а значит, верной смертью, отказываться от борьбы за свободу я не намерена.
Таким образом, теперь моя главная задача – сблизиться с Мордоворотом. Нужно привыкать называть его Петром Евгеньевичем, а то как бы не сболтнуть ненароком. Вся сущность бунтует против подобных методов, но разум, подстегиваемый жаждой жизни, сильнее.
Знать бы еще, как подобраться к Мордовороту.
Банальное верчение задницей и откровенные предложения навряд ли сработают. Не тот типаж. Нужен тонкий подход.
В голове сумбур. Идей много, но все они столь фантастичны, что не воспринимаются иначе, чем досужие мечтания.
Грохот дверей и резкие команды карлика вырывают из задумчивости.
Что случилось?
Отложив книгу, приближаюсь к решетке.
Держась за руку, нащупывая дорогу ногами, за карликом плетутся два парня с повязками на глазах. Избитые, дрожащие, они являют собой жалкое зрелище. Столь же жалкое, как и все мы.
– Стоять, – веса своему распоряжению Господин Кнут додает плетью. Наверное, по-другому он уже не может.
Юноши замирают.
Карлик снимает повязки и отступает в сторону. Мордоворот привычно дежурит у стены. Поза расслабленная, но глаза фиксируют все. А мышцы готовы в один миг взорваться резким рывком и нажатием на курок.
Несмотря на одинаковые халаты, в парнях чувствуется некое отличие. Белобрысого я вообще сперва за девчонку приняла. Знаете, есть такой тип – пацанки. Курят, матом разговаривают и на похлопывание мужчины по ягодицам реагируют не возмущением или пощечиной и не кокетливым хихиканьем, а недоуменным взглядом. Серьга в ухе и колечко в губе мужественности облику тоже не прибавляют. Но распахнувшийся халат отмел все сомнения. Юноша.
Оба парня худощавые, невысокого роста, с правильными чертами лица. Но в отличие от белобрысого темноволосый не щеголяет украшениями, лишь очками в тонкой оправе несколько замысловатого дизайна.
«Студенты», – решила я.
Внесли Великую Екатерину.
– Какое многообещающее пополнение, – заявляет она, перетекая в сидячее положение.
Из соседней камеры доносится скрежет зубов. Максим. После того как я Федю… короче, после того как эта камера опустела, туда перевели появившегося на оргии Боксера. Где он был раньше – не знаю. Но слова Старухи о том, что он заслужил награду, дают повод нехорошим мыслям.
Вернувшись на койку, засовываю руку в карман.
Что-то липнет к пальцам.
«Крысиная отрава», – мелькает в мозгу.
Нужно срочно убрать ее. Спрятать.
Найти пакет в камере не удастся, а вот свернуть его из бумаги…
Озираюсь по сторонам.
Если вырву лист из книги, могут заметить.
О, это подойдет.
Приблизившись к накрытому крышкой отхожему ведру, беру рулон туалетной бумаги. Оторвав кусок, пытаюсь соорудить кулек, наподобие тех, в которых бабки на вокзале семечки продают. Бумага не слушается, расползается в пальцах. Приходится оторвать еще кусок и повторить процедуру, сложив полоску вдвое.
Получившееся уродство мало напоминает кулек, но с основной задачей справляется. Мне удается пересыпать в него отраву из кармана и, завернув края, сунуть под ковролин.
Пусть полежит до нужного момента. Не знаю еще как, но думаю, отрава пригодится.
Вытряхнув остатки яда из кармана в ведро, осторожно опускаю крышку и подхожу к решетке.
Дверь за Призраками, уносящими Великую Екатерину, закрылась, и Господин Кнут набросился на свежие жертвы со своей маниакальной страстью причинять боль.
Откуда в человеке столько жестокости?
Что-то подобное состраданию шевелится в душе, но быстро растворяется в страхе за собственную жизнь.
Утро начинается раньше положенного времени. По крайней мере для пленников подземелья Великой Екатерины.
От яростного вопля и грохота ударов, сотрясающих железную решетку, я сваливаюсь с постели. Не проснувшись толком, но цепенея от ужаса, заползаю под кровать.
Как-то рывками сознание проясняется, мысли бегут живее. Лишь неистово бьющееся сердце долбит ребра с неустанной яростью отбойного молотка.
Удары звучат из коридора. Трудно различить из-за множащегося эха, в какой камере неистовствуют.
– Ой, что сейчас будет, – шепчу я.
Вспыхивает свет.
Грохот стихает.
Клацает замок. Со скрипом открывается дверь.
– Ну что? – рокочущий голос Мордоворота трудно спутать с другими.
– Из халата полос нарвал и сплел.
– Холодный уже?
– Интересно – сам пробуй.
Собеседник Петра Евгеньевича – скорее всего Господин Кнут, голос похож.
Выбравшись из-под кровати, осторожно приближаюсь к решетке. Говорящих не видно. Прутья расположены слишком густо, чтобы просунуть голову, приходится лишь догадываться, что послужило причиной переполоха.
Новеньких привели? Не похоже. Разорялся узник? Маловероятно. В этом случае за скрипом двери раздалась бы песнь плети и крики наказываемого пленника. Вместо этого надсмотрщики перебрасываются непонятными репликами.
Что же случилось?
Не меня одну волнует данный вопрос.
Проносится едва уловимый шорох. Пленники проснулись и подкрадываются к решеткам, пытаясь понять, чего ждать.
– Что с ним? – спрашивает незнакомый голос, звучащий юно.
– Вернись в постель, – советует Мордоворот.
– Что с Валерой? – настойчиво допытывается кто-то, игнорируя приказ.
Зря.
Если Мордоворот довольно спокойно реагирует на мелкие вольности – перед тем как ударить, он скорее всего повторит просьбу, – то карлик выдержкой не отличается.
– Заткнись!
Удар. Хлесткий, звонкий, словно выстрел. Пришедшийся на решетку. Плоть так не звенит.
Крик, полный боли. Настойчивому тоже досталось.
Вздрагиваю.
– Если ты еще раз без разрешения откроешь рот – забью до смерти.
Господин Кнут ограничился предупреждением. Он не ворвался в камеру, чтобы спустить с провинившегося шкуру. Значит, случилось что-то серьезное.
– Что будем делать?
– Снимай, – басит Мордоворот.
– Шутишь? – возмущается карлик.
– Ладно, выходи. Я сам.
– За ножом сходи.
– У меня с собой.
Какая-то возня, глухой стук.
– Ты собираешься сам тащить? – интересуется карлик.
– Да, собственно… не тяжелый.
– Пускай бездельники поработают. А то еще руки марать о всякое…
Звук открываемого замка и голос:
– Выходи… Не таращи зенки. Бери за ноги и вытаскивай… А теперь за мной.
