class="p1">– Вот пока ты думаешь, что у тебя руки лишние – так и будешь жить!
Мы резко остановились. Андрей помог мне вылезти из машины. Боль уменьшилась. Лишь слегка тянуло мышцы при резких движениях, да саднило порезы. У Петра Семёновича был добротный деревянный дом. Не такой, какие стояли на станции. Массивный брус, смазанный от плесени и сырости блестел. На выкрашенных голубой краской окнах стояли герани. Теплицы, огород, маленькая банька и скважина в центре двора.
Овчарка на цепи залилась безумным лаем, стоило нам заехать в ворота. Цепь гремела, собака металась.
– А ну цыц! – рявкнул Семёныч и та скрылась в будке, продолжая нервно рычать.
– Животина вас ещё месяц на дух переносить не будет. Пока вся гадость не выйдет.
В сенях резко пахло кошкой, а в самом доме, было уютно, но грязно. Ковры и дорожки в песке. Много горшков с цветами, старая мебель, накрытая вязанными салфетками, мой любимый стол книжка, заставленный коробками и книгами. Игрушки, детский велосипед, школьные учебники. Куча обуви и тапочек. В доме проживало ни один и не два человека. Женщина в годах бросилась встречать нас, но Пётр приказал её собрать внуков и идти к соседке. Без лишних сантиментов, она немедленно оделась сама, одела троих детей. Мальчиков школьников и девочку, едва научившуюся ходить. Вместе они быстро покинули дом.
– Как твоё настоящее имя, сынок? – обратился старик ко мне впервые как мы приехали.
– Женя. Из Екатеринбурга.
– Ну, Женя из Петербурга, что ты видел?
– Я из Екатеринбурга. – поправил я. С первого взгляда, Пётр показался мне деятельным и серьёзным мужиком. Держит гражданский поисковой отряд, глава большой семьи. Когда надо прикрикнет. Когда не надо, играет роль мудрого старика, что поможет советом. Но было в нём что-то странное. Не паника, которую он скрывал ото всех, чтобы оставаться лидером. Не резкость в выражениях. Может быть, агрессивная упертость и совершенное не приятие того, что он может быть не прав. Чтобы в нём не скрывалось, меня это напрягало.
– Видел что?
Я раскрыл рот, но продолжал молчать. Я видел всё. Безумную пляску, кровь, богомерзкий алтарь, лики чудовищ. Их оргии и жертвоприношения. Их кровожадность, даже по отношению к своим собратьям. И я заставил себя говорить. Я начал, и не мог остановиться. Я кричал. Я держался за стул, чтобы ни кого не поранить и не размахивать руками. Я чувствовал, как задыхался от потока слов и как горело моё лицо. Старик принёс мне литровую банку воду и выпил её залпом. Нормальную воду. Не из чистейшего ключа, но точно не пропитавшуюся тленом и гнилью, как на станции. Просто воду.
– Успокойся сынок. Ты понимаешь, что об этом нельзя говорить направо и налево? – спросил он.
– Я служу в армии. Я понимаю. – ответил я.
– Бывал в боевых точках?
– Пока нет.
– Здесь, конечно, не армия, а я тебе не командир, но скажи, ты хочешь убить тех существ?
Я тянул с ответом. Я хотел никогда не встречать тех тварей. Дослужиться до пенсии, покататься по стране по бесплатным проездным. Я не служу богу войны. Я охраняю от него свою страну и себя. Я никогда бы не попросился на войну, но если бы приказали, я пошёл не раздумывая.
– Если нет, то мой сын отвезёт тебя в Романовку. Там мой старый товарищ в паспортном столе работает, поможет тебе восстановить документы. И сядешь на поезд. Вернёшься в Ленинград. А если да. Добро пожаловать в гражданский поисково-спасательный отряд Петра Легатова.
– Я из Свердловска. – чётко повторил я. – Что от меня требуется?
– Вот это наш человек! – воскликнул Пётр. – Мужик! Два раза просить не надо!
Мне дали чистую одежду. Китайские камуфляжные штаны, серую футболку в катышках и измазанную мазутой джинсовку. Всё было в пору, кроме куртки. Семёныч сказал, что это одежда его старшего сына, а он не такой плотный.
Мы сели за стол. Андрей разлил нам щи из почерневшей от нагара кастрюли. У меня не было аппетита. Я лишь хлебал воду. Мне давали сначала банки, а потом плюнули и поставили на стол пятилитровую канистру. Андрей всё стенал, за свои записи, больше, чем за то, что остался без трусов.
– Херня всё это! Вон у меня их сколько. – Пётр указал на коробки и Андрей бросился к ним, развалив бумаги по полу. Пётр не так радел за документацию. Многие бумаги были изрисованы фломастерами. Все они лежали в полном беспорядке. Не было никакой каталогизации, какую вёл Андрей. Я уселся рядом с Андреем и выудил жёлтый листок с детским рисунком на чистой стороне. На лицевой же были печатные подчёркивания и надпись «протокол» остальное было заполнено расплывшейся синей ручкой.
«Протокол №312. Семнадцатое декабря тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Запись со слов Легатова Петра Семёновича, Курякина Дениса Павловича, Легатовой Альбины Семёновны, Сидорова Михаила Игоревича. Ангарского Владимира Олеговича и пр. На территории станции Пролетарской пропали восемь человек за декабрь. Шесть за ноябрь. Девять за октябрь. Среди пропавших несовершеннолетние граждане СССР, а также заключенные, отбывающие исправительный срок на руднике «Пять лет победы». Копии заявлении в милицию о пропаже прилагаются. Пропавших и/или их тела найти не удалось. Со слов местных жителей и участкового Авдотьева Фёдора Фёдоровича, в лесополосе были замечены странные звуки, запахи, и животные, принадлежность которых лесничий определить не смог. Нами сотрудниками КГБ. Соломоновым Ленинидом Ильичом и Павлицкой Александрой Богдановной был произведён опрос очевидцев и осмотр места происшествия. Были найдены останки растений и животных, поражённых неизвестными химикатами. Так же был обнаружен крайне едкий и опасный туман, что вызвал у сотрудников, участкового и двух местных жителей признаки отравления: повышение давления, тошноту, затруднённое дыхание, зрительные и слуховые галлюцинации. Направлено на дальнейшее рассмотрение и принятие решение. Семнадцатое декабря. Одна тысяча девятьсот шестьдесят девятый год. Соломонов Л.И. Павлицкая А.Б.»
– КГБ? – спросил я у Петра, тряхнул листом.
– Можешь с ней в нужник сходить.
– Они занимались этим пятьдесят лет назад? Они были на той станции. И вы были с ними. – я переместился с пола, где Андрей сортировал бумажки бормоча себе под нос, за стол. К Семёнычу.
– Был. Сестра моя была. И будущий муж её. Мы все тогда на Пролетарской станции жили. Я самый старший был – двадцать один год. Приехали к нам двое, тоже со Свердловска. В шубах, с ксивами. Побегайку искали, политического. Враг народа. А враги то не там были. А мой отец тогда пропал. Ушёл с мужиками на охоту и неделю неслуха не духа. Все от них пропажи скрывали. Дед с бабкой в
