был подавлен. Не сказать, что все его естество бунтовало против предстоящей катастрофы, больнее было то, как его принуждают пойти против своих желаний. Если и были иные варианты, то они стремительно таяли.
– Все начнется через два дня?
Лавина Аранда отрицательно покачала головой:
– Все начнется, когда городом овладеет паника.
– Эмили! Эм! – шеф приоткрыл входную дверь, держа на изготовке табельное оружие. – Стабле!
– Вы один? – донесся из глубины дома женский голос.
– Да! – голос Эмили, шеф успокоился и переступил порог. – Ты где?
– Прямо по коридору.
Он прошел по темному тоннелю, обклеенному старыми обоями и с висящими на стенах старыми фотографиями в рамках. Выйдя в кухню, он увидел свою подчиненную. Та сидела, откинувшись на стуле, закинув ноги на соседний стул. На столе стояла бутылка виски и лежал пистолет. Эмили курила, на мокром лбу слиплась прядь волос, одежда была перепачкана кровью.
– Что с тобой? – шеф подошёл к ней, спрятав пистолет в кобуру. – Ты ранена?
– Не знаю. – взгляд ее был пустой и безразличный.
– Что случилось?
– Не знаю.
– Стабле это ни хрена не ответ. Ты выдернула меня в это захолустье, твой голос по телефону звучал, словно ты говоришь из могилы, а сейчас ты мне заявляешь, что не знаешь зачем меня вызвала. – он взял со стола бутылку и посмотрел на этикетку, – Надоело пить в одиночестве?
– Я не одна. – безразлично произнесла Эмили.
– Эм, – шеф сделал шаг назад, доставая пистолет, – Кто еще здесь? – он огляделся, – Эмили, а где твоя мать?
– Она умерла.
– Какого черта, Стабле? – шеф направил пистолет на собеседницу, – Ты что убила свою мать?
Возникла пауза. Эмили все так же безразлично смотрела куда-то в сторону, в сторону подвала. Вдруг она встрепенулась и посмотрела на гостя. Потом перевела взгляд на пистолет в его руках.
– Вы с ума сошли?! Хватит тыкать в меня стволом. – Эмили встала, – Она умерла полгода назад. От болезни. Он там. – она указала на дверь подвала.
– Кто, он? – шеф предпочел опустить оружие, но не прятать.
– Убийца Джеффа.
– Что?
– Человек который, кажется, убил Джеффри. Но я уже не уверена.
– Что значит кажется? – он подошел к двери и прислушался, – Как долго ты пьешь?
– Это к делу не относится.
– Еще как относится. Ты два слова внятных произнести не можешь. И признаешься в похищении человека.
– Я не похищала его. Это был арест.
– Ты отстранена, какие аресты? – шеф снова прильнул к двери.
– Значит, гражданский арест.
– Стабле, ты уверена, что там кто-то есть?
– Сто процентов. Он в отключке. Я вкатила ему все обезболивающее, что было в аптечке.
Шеф аккуратно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Подался вперед и мигом отпрянул:
– Что ты с ним сделала?
– Он сам с собой это сделал.
Шеф посмотрел вверх и закрыл глаза. Тяжело выдохнул. Подошел к столу и взял бутылку. Уже поднеся горлышко ко рту, он, вдруг, поморщился, словно вспомнил что-то неприятное, и поставил бутылку на стол.
– Дай закурить.
Эмили медленно протянула ему пачку с зажигалкой. Он неумело прикурил и затянулся, присаживаясь на стул.
– Садись, – кивнул он, – Садись и спокойно объясни мне какого черта здесь происходит.
Эмили говорила. Сбивчиво и прерывисто. В начале своего монолога она еще пыталась делать какие-то отступления, пытаясь объяснить свою мотивацию, но потом поняла, насколько неубедительно и диссонансно, в совокупности со всей ситуацией, звучат ее пояснения, поэтому просто излагала факты. Откуда она узнала адрес Лии Харпер, Эм решила не уточнять – шеф же не стал допытываться. Периодически она прикладывалась к бутылке, ее собеседник поначалу укоризно смотрел на нее, но чем ближе становилась развязка истории и, чем чаще стали глотки, тем меньше осуждения было в его глазах.
– …я ему поверила. Я не могу объяснить почему. Но, та искренность, то отчаяние, с которым он говорил. Черт, я слышала, даже чувствовала сожаление в его словах. В его глазах. Он… Он словно гребанный пекинес, мелкий, безобидный пекинес, угодивший в медвежий капкан. Жалкий, загнанный и непонимающий. Вы можете списать все на эмоции, на стресс, на то, что я – женщина, в конце концов. Но, поверьте, когда Вы с ним поговорите, Вы поймете, о чем я.
Он просил инсулин, вернее, этот… Сахаптин. И, тут меня осенило. Тот утопленник из нашего последнего дела, рассказ этого бедняги. Потом я вспомнила, что в последнее время у нас было немало подобных дел. Тут, в моей голове что-то щелкнуло. Я вколола препарат, села рядом и стала наблюдать.
Эмили снова взяла бутылку. Глоток, на этот раз, был затяжным. Она закурила и продолжила:
– Минут через пять это и началось… Он словно… Я не знаю… В него, словно кто-то вселился. Как в тех фильмах про изгнание бесов. Он метался, рычал, рвался ко мне. А глаза… Знаете, в кино обычно показывают, как у одержимых закатываются глаза, и видны одни белки. Так вот, будто так и сейчас, выглядело бы оно менее жутко. Его глаза внешне остались такими же, как и были, но взгляд… Словно из преисподней. Животная ярость, ненависть и ярость. Мать его, я никогда так не пугалась.
Он все рвался ко мне. Кричал, рвался, пытался схватить, но рука, прикованная наручниками к трубе – не давала. И знаете, что он тогда сделал? Он начал рвать ее. Черт, он сломал себе руку! Но, это не помогло. Тогда он принялся грызть ее. Грызть, шеф! В нем не осталось ничего от человека в этот момент.
Я бросилась на него. Я била, пыталась давить на болевые точки, оглушать – все без толку. Потом у меня вышло взять его на удушающий. Только, когда я перекрыла доступ кислорода, он обмяк. Тогда я нашла аптечку и вколола все что нашла: обезболивающее, противоаллергенное, седатик. Сейчас я думаю, не перебор ли это, но тогда, я готова была нашпиговать его всем что есть, лишь бы он не пришел в себя.
Эмили закончила рассказ. Ее руки и нижняя губа тряслись, как от удара током, нога под столом – дергалась. Она снова закурила.
Шеф потер виски.
– Допустим это все правда. В смысле, допустим, что ты… трезво оценила всю ситуацию. Ты хочешь сказать, что после введения Сахаптина он превратился в Халка, в зверя.
Эмили посмотрела на тлеющую сигарету и дернулась:
– Закурить! Он попросил закурить после инъекции – я дала сигарету. Он сделал пару затяжек и началось.
– Черт! Черт! – шеф встал и принялся ходить по кухне, – Проклятье!
Эмили непонимающе наблюдала за ним. Он ходил и громко матерился. Взяв себя в
