«Если Борис — враг, то я спала с врагом», — сказала себе Оля. Невыносимая мысль. Собрание должно было состояться в пятницу. В четверг вечером Линникова не выдержала и позвонила Резунову.
— Да! — прозвучал на другом конце провода глухой голос. Резунов или нет?
— Борис Васильевич? — спросила Оля для верности.
— Линникова? — прозвучало в трубке.
Сомнения отпали: она попала к Резунову. Он же нес какую-то ахинею:
— Я ваш конспект просмотрел, есть кое-какие неточности. Давайте так сделаем: вы подъедете сейчас к моему дому, и я вам его вынесу. Просмотрите еще сегодня мои замечания. Если будут вопросы, подойдете ко мне завтра после собрания.
И он назвал ей адрес, словно это было ей впервые — ехать к нему. Прежде чем Оля успела открыть рот, Резунов повесил трубку. Она села на трамвай и поехала к нему на площадь Ногина.
Резунов перехватил ее на остановке.
— Пойдем погуляем, — сказал он и кивнул в сторону переулка, уводящего от его дома. Когда они туда свернули, он заговорил, как это делают подпольщики в фильмах: не глядя на нее, скороговоркой, не давая ей что-то вставить от себя: — Слушай и не перебивай. Дела серьезные. Я привлечен к кампании против сионистов. У меня с профессором Поршанским были близкие отношения. И еще с некоторыми другими. Я должен быть сейчас очень осторожным. У меня, кажется, прослушивается телефон, так что ты мне больше не звони, пожалуйста. Вообще, лучше будет пока держаться друг от друга на расстоянии. Понимаешь? Это сейчас необходимо. Надо это время переждать. Ты меня понимаешь?
Оля кивнула. Резунов облегченно вздохнул.
— Ну вот и ладушки. Ты и сама будь поосторожнее, особенно с подругами. Даже брату не стоит говорить всего.
— Нет у меня подруг! Нет у меня брата! — резко сказала Оля.
— Как «нет брата»? — не понял Резунов.
— Между нами разрыв.
— Что ж, и к лучшему. Сейчас и брат может подвести. Это даже хорошо, что у тебя сейчас никого нет…
Она посмотрела на него с ненавистью.
— Почему же никого? У меня как раз появился человек, с которым я могу говорить обо всем.
— Кто-то из студентов? — встревожился Резунов.
— Да нет, — насмешливо отвечала Оля. — Это твой друг, Михин.
Резунов остановился.
— Ты что? — спросила Оля, увидев, что его лицо исказилось, как от зубной боли.
— Ты когда его видела в последний раз?
— В прошлую пятницу.
— В понедельник ночью его арестовали.
— За что? — выдохнула Оля.
— Не знаю. Что-то делается… Непонятно, что делается…
— Так он же не еврей!
— В том-то и дело. Что он, кто он — я теперь не знаю. Его уже раз арестовывали, перед войной. И вот опять. Неужели и он — враг?
— И он — враг! — прошептала Оля.
Оля, как и Резунов, пришла на следующий день в университет только к собранию. Села среди незнакомых — замкнутая, безучастная.
В конце собрания она попросила слово и высказалась:
— Не могу согласиться, что где свет, там и тени. Смотря какой свет. От косого переменчивого света и в самом деле падают тени. У нас в стране светит прямой и постоянный свет, как свет электрической лампочки. Это свет знания, свет великих идей. И то, с чем мы сталкиваемся, — это не тени, это нечисть. Мы потому и видим ее, что свет хороший — сильный и не гаснет. Плохо, что ослеплены и не всегда видим. Это относится и ко мне лично. Жизнь у нас счастливая, как нигде, а счастье слепит. Я когда узнала, что вокруг затаилось столько врагов, у меня чуть не разорвалось сердце. Как же так, в нашей замечательной стране, которой завидует весь мир, имеются люди, которые хотят все испортить. Это не укладывается в голове! И не надо, чтоб укладывалось. Вычистить требуется нашу жизнь от грязи, а не укладывать эту грязь в голове. Так я считаю!
Парторг, сидевший в президиуме, захлопал ей первым, за ним — весь зал. Оля пробежала сверкающими глазами по повернувшимся к ней лицам и опять замкнулась.
Дима Завьялов вернулся домой в растрепанных чувствах. После собрания почти вся группа поехала к Шурику. Обсуждали выступления и спорили о сознательности.
— Каждый из нас воспитан пионерской организацией и комсомолом, читает газеты, слушает радио, — пересказывал Дима Алику суть дискуссии. — Как увязать друг с другом целеустремленное развитие сознательности с детских лет — и такое постыдное отсутствие самой простой бдительности? Вот и тебя взять. Ты так любил профессора Поршанского…
— Ты сам его любил.
— Любил, да не так. Ты превозносил его до небес. На собрании товарищ Филатов из парткома зачитал несколько цитат из его статей. Это же очевидная провокация. Сам Поршанский это публично признал.
— Ольга тоже была у Шурика? — спросил Алик.
— Нет, ее не было. Она, кстати, ярко выступила в прениях. Очень хорошо сказала о грязи и свете. Подожди, дай вспомнить… что-то в смысле «мы видим, что хотим видеть».
Мрачный Алик посветлел. Глядя мимо Димы, он задумчиво произнес:
— А что, если и сейчас то же самое получается, только наоборот?
— В каком смысле?
— В том же смысле: что мы сейчас хотим видеть грязь — и видим грязь. Только грязь…
— Да ты что? — возмутился Дима. — Это было партийное собрание. Присутствовал инструктор ЦК. Ты что же, сомневаешься в верности партийных оценок?!
— Да нет, я не о том, я говорю чисто теоретически — о сознании вообще, о сознании отдельного человека.
— Ляпаешь всякое. Ты бы уж лучше подождал высказываться, — буркнул Дима и пошел на кухню. Он вернулся оттуда с булкой в руке и, жуя, спросил Алика: — Ты когда был последний раз у врача?
— Уже не помню.
— А справка-то у тебя до какого?
— Справку мне не дали.
— Как не дали? — опешил Дима. — Так тогда это прогул! Ты у меня уже почти месяц лежишь. Да за месяц прогула тебя сразу отчислят!
— Не отчислят, — хмуро отговорился Алик. — Я все объясню в учебной части, там поймут…
— Что — поймут?! — еще больше возмутился Дима.
— Что и с нормальной температурой человек может чувствовать себя плохо.
Дима стремительно направился обратно на кухню. Не прошло и минуты, как он снова вырос у кушетки Алика — лицо сжатое, взгляд колючий.
— Ты, Линников, не болен. Я это и раньше подозревал. Лучше будет, если ты вернешься к себе в общежитие. Завтра же.
— Широкий жест, Завьялов, ни к чему это. Я вернусь сегодня же, — сказал хладнокровно Алик.
Алик приехал в университет в субботу к первой лекции. Он вошел в аудиторию со звонком и занял место в последнем ряду. Оттуда хорошо просматривалось все помещение. Линников пробежал глазами по затылкам — сестры здесь не было. Он скомкал в кармане записку, которую собирался послать Оле по рядам.
Когда лекция кончилась, Алик вышел в коридор и остался там стоять, наблюдая за выходившими из аудитории однокурсниками. Он встретился взглядом с Димой Завьяловым и, кивнув ему в знак приветствия, стал смотреть мимо него. Линникова интересовала Света Макарова, Олина соседка по комнате в общежитии, только она.
Дима подошел к Алику сам.
— Как вчера добрался до общежития? Нормально? — поинтересовался он. Алик, не обращая на него внимания, продолжал следить за выходившими. — Линников, пусть все будет честно. Я счел своим долгом сообщить о твоем отношении к последнему партсобранию в комитет комсомола — и сообщил.
— Когда? — удивился Алик.
— Перед лекцией.
Алик хлопнул Диму по плечу.
— Молодец, Завьялов! Теперь все долги отдал? Или еще есть?
Наконец показалась Света Макарова. Она шла под руку с Томой Назаровой — вот уж некстати. Тома увидела Алика первой. Отцепив руку Светы и что-то ей сказав, она направилась к Линникову. Света осталась ждать подругу.
— Алик, Зяблик, наконец-то! Как ты? Что с тобой было?
Тома встала перед Аликом и заслонила собой все пространство. Он потерялся в ее темном бархатном взгляде. Назарова качнула бедрами, и ее грудь коснулась груди Алика — известный ему прием. Алик отодвинулся и сказал:
— Я еще не выздоровел.
— Да что у тебя за болезнь-то объявилась?
— Ничего особенного, — ответил он и соврал, не выдержав ее испытующего взгляда: — С сердцем связана. У меня порок сердца.
— А я уж стала думать, что тебе от меня какая-то зараза передалась — что-то, о чем я сама не знаю, — как всегда грубо, пошутила Тома. — Надо же так совпасть — ты как от меня ушел, так и сердце заболело. У меня сердце, между прочим, тоже болит, — со значением добавила она и предложила: — Айда вместе обедать сегодня?
— Сегодня я обедаю с сестрой, — отказался Алик.
— С сестрой? — удивилась Назарова. — А где она? Я ее на лекции не видела.
— Должна прийти. Пойду Светку спрошу, почему Оля задерживается.
И Алик направился к стоявшей в стороне Макаровой. Тома последовала за ним и на ходу крикнула подруге:
