Резко повернувшись, Анита пошла к машине.
— Ты не имеешь права так поступать с Джесси.
Подхватив клетку, я поспешила ей вслед. Хорьки забегали, прижимаясь к сетке.
Сев в машину, Анита завела мотор.
— В гараже я оставила воду и еду. Кстати, выпускай их погулять. Они большие разбойники. Следи хорошенько, они умеют открывать дверцу.
— Я запру их в гараже.
— Нет, не делай этого.
Не обращая внимания на меня, Анита сдала назад, и клетка стукнула меня по ноге. Испугавшись толчка, хорьки принялись царапаться и верещать.
— Если запрешь их, хорьки этого не вынесут. Хочешь, чтобы животные пострадали?
Вывернув руль, она добавила газ, и машина оказалась на асфальте. Несколько раз вильнув, Анита моргнула стоп-сигналами и скрылась с глаз.
Поставив клетку на землю, я стояла, пыхтя от злости. Лет с семнадцати не получала такого жестокого урока.
На дорожке появился Люк:
— Кто приезжал?
— Одна знакомая, моя и Джесси.
Присев, мальчик заглянул в клетку:
— Ничего себе…
— Не трогай их. И держи пальцы подальше от сетки.
Люк завел руки за шею.
— Кто они? Они теперь наши?
Подняв клетку, я сказала:
— Они — проблема. Целиком наша проблема.
В тот вечер закат был нежно-розовым. Политый светом неяркого солнца, простор океана блестел. Я не представляла, как объясню Джесси присутствие сразу двух новых гостей, чья клетка стояла на кухне, где хорьки уплетали свою порцию корма.
Я не решилась оставить зверьков в гараже, где ночью холодно. Кормить их оказалось нервным занятием: быстро открыть дверцу, просунуть еду и воду, отдернув руку до того, как ее прокусят до самой кости. Не важно, что Пип и Оливер издавали радостный писк и прыгали по клетке. Хорьки косили под диснеевских ушлых тварей, и я не доверяла им ни секунды.
Люк отправился играть со своими человечками из «Лего» приблизительно в половине восьмого и расположился на полу в гостиной. Вскоре на дорожке, шедшей к дому, блеснул свет фар, осветивших окно рядом с входной дверью. По звуку двигателя я догадалась, что это не Джесси. В дверь позвонили. Снаружи стояла женщина. Фигуру освещал висевший у входа фонарь. Я разглядела изгиб руки, тонкой и незагорелой. Бриджи из грубой ткани, рубашка без рукавов. Рыжие волосы.
Табита. Сердце учащенно забилось.
Она сказала, обратившись ко мне через дверь:
— Мне нужно с тобой поговорить. Пожалуйста. Это важно.
Что она здесь делает? Новый план отобрать Люка? Попытавшись увидеть тех, кто мог стоять за ее спиной, за ярким светом фар я не разобрала ничего, кроме темноты. Ничего определенного.
Через узкое окошко Табита искоса взглянула на меня. Она дрожала и выглядела совершенно опустошенной.
— Я ухожу от «Оставшихся», — сказала Табита. Я не пошевелилась. — Я покидаю эту церковь. Мне нужна помощь.
Во мне билась целая тысяча мыслей, и все говорило: это обман.
— Я разбита, во имя любви к Господу. — Склонив голову, Табита закрыла глаза. — Пожалуйста…
Перестав изображать взрывы, Люк подал голос:
— Это моя мама?
— Да, тигренок. Все нормально. Я поговорю с ней только одну минуту.
Люк замер на полу с зажатым в руке человечком из «Лего». Наказав ребенку оставаться в гостиной, я вышла на крыльцо и защелкнула за собой дверь.
— Как ты меня нашла?
— Тебя не оказалось дома, и я решила, что ты у Джесси.
— Его номера нет в телефонной книге. Откуда у тебя адрес?
— Я звонила всем Блэкбернам подряд, пока не нашла его родителей. Сказала, что «Федерал-экспресс» нужно доставить Джесси посылку, и его мать дала мне адрес.
От волнения я то сжимала, то разжимала руки. Джесси стоило заранее поговорить с матерью. Позаботившись, чтобы та была трезвой.
— Никто не знает, что я здесь. Правда. Пожалуйста, Эван.
Табита была до предела вымотана. Темные глаза блестели, но в них я видела лишь лихорадочный блеск игрока, поставившего на рулетку свое последнее достояние.
— У тебя две минуты, — сказала я.
— «Оставшиеся» — прибежище лжи. Теперь я это знаю. Какая я была дура! И все, что случилось… Мне так стыдно! Честное слово.
Дверь за мной отворилась. На пороге, держа руку на замке, замер Люк.
— Мама?
— Привет, сладкая горошинка.
Мое сердце сжалось. Казалось, сейчас я должна увидеть сценку с мамой-шалуньей, приправленную сахарной улыбкой и ласковыми словами. К моему изумлению, Табита повела себя довольно сдержанно.
— Как ты, мой хороший?
— Нормально, — пожав плечами, ответил мальчик. Выйдя на крыльцо, он спросил: — А как ты?
— Не так чтобы очень.
Пауза затягивалась. Вероятно, Табита сильно страдала, но меня это совершенно не волновало. Я обняла Люка, положив руку на его плечо. Совершенно спокойно, без эмоций мальчик взглянул на мать.
— У нас в доме живут хорьки, — сообщил он.
— Правда? Как странно. Обычно ты держал мышей или опоссума.
— Их зовут Пип и Оливер. Но тетя Эван не позволяет их трогать.
Табита смутилась, не зная, что сказать.
— Она права. Животные могут быть заразными.
Люк ухватился за полу моей куртки:
— Я с тобой не пойду. Я останусь с тетей Эви.
Лицо Табиты побледнело как мел, даже ее прежде чувственные губы. Выражение, увидеть которое мне хотелось последние девять месяцев: стыд. Сцепив руки мертвой хваткой, она смотрела себе под ноги и беспомощно моргала. Я замерла, ни вздохом не выдавая облегчения.
Через минуту Табита справилась с собой.
— Все случившееся при нашей встрече… Когда я хотела забрать тебя с собой… — Она нервно сглотнула и, присев на корточки, посмотрела прямо в глаза сыну: — Все это ошибка. Я была не права. Прости.
Люк еще крепче прижался ко мне. Он ничего не ответил.
— Больше я так не сделаю.
Табита вопросительно посмотрела на меня. «Что теперь?» — застыл в ее глазах немой вопрос. Я молча стояла рядом с Люком.
— Брайан невиновен, — вдруг произнесла Табита. — Я могу доказать.
Пришлось разрешить ей войти.
— Рассказывай.
— Брайана сделали козлом отпущения. Пастора Пита убил кто-то еще, и предводители церкви это знают.
— Кто?
Табита заглянула в кухню:
— Можно поесть? Я очень голодная.
— У тебя дома полно консервов.
— Туда нельзя. За моим домом следят. Я ничего не ела со вчерашнего дня.
Табита на самом деле отощала и заметно побледнела. Под кожей отчетливо выступали ключицы. Я проводила ее на кухню.
Увидев клетку, она остановилась:
— О-о… Это те самые…
— Хорьки. Вопросов не задавай.
Получив тарелку с остатками позднего обеда, Табита набросилась на пищу. Затем переключилась на бутерброды и молоко. Держась на противоположном углу стола, Люк с осторожным любопытством следил за матерью.
Отправляя в рот куски, беглянка заметно дрожала.
— Наш рацион стал совсем скудным, особенно после смерти пастора Пита. Пищу брали из неприкосновенных запасов на всякий случай, чтобы ничем не отравиться. Правительство могло специально отравить воду и что-либо еще. Так говорила Шенил. Ничто не должно нарушить нашу боеготовность.
Тарелка опустела. Послюнив палец, Табита тщательно собрала все крошки.
— Скоро начнется война? — спросил Люк.
— Нет, — ответила я.
Мальчик посмотрел мне в глаза:
— Мой папа в тюрьме. Что же будут делать его авианосец и его эскадрилья?
Дотянувшись через стол, я взяла руку ребенка:
— Войны не будет. Люди часто про это говорят, но они сильно преувеличивают.
Щеки Табиты немного порозовели, и она предложила:
— Люк, можно, я включу тебе видео, а потом мы с тетей Эван поговорим?
— Ладно.
Проводив мать в комнату, мальчик показал место, где стоял видеомагнитофон. Оба — и мать, и ребенок — выглядели болезненно скованными. Нажав на пуск, Табита вернулась к кухонному столу.
— Как ты докажешь невиновность Брайана?
— Мне Пэкстон рассказал. — Она запустила руку в свои локоны. — Объяснить придется с самого начала. Готова?
— Не собираюсь тебя останавливать.
Глубоко вздохнув, она склонилась над поверхностью стола, словно для доверительной беседы:
— Шенил с трудом меня переваривала. Потому что она ненавидела Брайана. Ненавидела истерически, абсолютно. А я была его женой. — На лице Табиты мелькнула улыбка. — Конечно, вначале, когда я только вступила в церковь, она вела себя иначе. Шенил грела мысль, что я бросила Брайана. — Склонив голову набок, Табита спросила: — Ты ведь слышала, что она из Чайна-Лейк и знала Брайана еще со школы?
— Знаю.
— Она сообщила это сразу, в день, когда вместе с Шилох постучалась в мою дверь. «Ты ведь Делани?» — спросила она, сказав, что училась с моим мужем в одной школе. А когда узнала, что мы собираемся развестись, заявила: Брайан всегда был ничтожеством и она отлично меня понимает.
