— Та, на которой я женился, была лишь прикрытием. Я сделал все, что было необходимо.
Судя по всему, Ваксмана удовлетворило это объяснение.
— До Гольдони ты добрался без особых затруднений?
— Это оказалось довольно просто.
— Когда речь идет о Доминике Гольдони, слово «просто» не подходит, — Ваксман сверкнул глазами. — Впредь имей это в виду.
— А в чем дело? Какие могут быть проблемы с покойниками? — До Дук облокотился на огромный, покрытый позолотой алтарь времен Людовика XV. В подобного рода роскошных отелях он чувствовал себя неловко.
— Покойник, да! — сказал Ваксман. — Но это только полдела. До тех пор, пока я не доберусь до той власти, которой располагал он, покоя мне не будет.
Он вытянул руку: на запястье, обнажившемся из-под манжета рубашки, виднелась татуировка: человеческое лицо с открытым левым глазом, вместо правого глаза голубого цвета полумесяц.
— Это долбанное семейство Гольдони не желает сдаваться, — Ваксман убрал руку. — Он был последний из этого клана. Кто остался? Сестра и его дочери. Ерунда.
Ваксман вновь принялся расхаживать по комнате, подходя к тумбочке то с одной, то с другой стороны.
— Ракурс, когда он смотрит прямо на меня, наиболее предпочтителен.
До Дук промолчал. Он все понял. Эта чертова голова имела ауру. Она блекла, но тем не менее... несмотря на то что штуковина эта мертва.
— Доминик был убийцей... и предателем, сам подписал себе смертный приговор. — Он пожал плечами. — Но какое это имеет значение сейчас? — Зубы его щелкнули. — Я сделал всего-навсего то, что и должно было быть сделанным. И несмотря на все разговоры его окружения, я знал, что он больше всех привязан к своей сестре Маргарите и племяннице — гораздо больше, чем к своим детям. Удивительное дело, но таков уж был этот Доминик. Я бы отдал пять лет собственной жизни, чтобы увидеть его лицо в тот момент, когда наш информатор сообщил ему, что Тони Д. избивает не только Маргариту, но и Франсину.
Ваксман хрюкнул.
— Нам еще повезло, что его при этом тут же не хватил удар, — продолжал он. — Но ради своей сестры и племянницы он предпочел нарушить правила ФПЗС. Я знал это, я это чувствовал, — он потыкал себя пальцем в грудь, указывая, где именно гнездилось это чувство. — Я это знал. — Он повернулся, чтобы еще раз бросить взгляд на голову. — Здесь-то, Дом, ублюдок, я тебя и поймал. Любовь тебя погубила.
До Дук молчал, лишь изредка посверкивая глазами на своего собеседника.
— Ты чего-нибудь от него добился? — с неожиданностью, раздражавшей даже его старых знакомых, сменил тему Ваксман.
— Как бы то ни было, мне все же удалось узнать настоящее имя его источника, — сказал До Дук, а когда Ваксман бросил на него взгляд, добавил: — Я выжал его как лимон. Он рассказал мне все, что знал.
— Одобряю, — усмехнулся Ваксман, вновь обращая свой взор к голове. — Подумать только! Секрет Гольдони — ключ к его тайной власти, — вновь благоговейно прошептал он.
— Достать его оказалось делом несложным.
— Это гребаное семейство Гольдони, — впечатление было такое, что Ваксман выплюнул это имя. — Им вечно всего не хватало. Сукин сын Доминик что-то явно замышлял против нашей Сети. Что он, интересно, наплел фэбээровцам? Дом, по сути дела, воткнул мне нож в спину — связался с Микио Оками, и оба этих говнюка решили поставить Организацию на колени.
Ваксман уставился на До Дука.
— Но вынужден призвать, что этот чертов Доминик был в своем рода гениален. Морочил нам головы, заставил вас поверить в то, что он один из нас, что он член Организации, часть Годайсю.
Ярость исказила его лицо.
Развернувшись, он нанес по голове мощный удар, пославший ее в угол комнаты, где она, гротескно качнувшись, уставилась мертвыми глазницами в потолок.
— Ну так зачем же ты, ублюдок, нас предал и связался с этим Оками?
Ненависть сотрясала Ваксмана, он дрожал как в лихорадке. В отвращении он отвернулся, не желая смотреть на то, как До Дук вновь водружает голову на тумбочку.
До Дук вновь почувствовал ауру, окружавшую мертвую голову, и это покоробило его.
Совершенно неожиданно выражение лица Ваксмана смягчилось.
— По этой метке на его лбу, — сказал он, поворачиваясь и вглядываясь в умные карие глаза Доминика Гольдони, — я могу судить, что ты поработал над ним в своем излюбленном стиле.
— Точно.
Ваксман хихикнул.
— Должно быть, Лиллехаммер сейчас писает кипятком от страха и злобы.
— Не сомневаюсь, — согласился До Дук.
— Остерегайся его. Если попадешься, он с тебя живого сдерет шкуру.
— Я учитываю это.
— Знаю. Именно поэтому я и выбрал его для расследования этого дела. Вам необходимо вновь встретиться, — хмыкнул Ваксман. — Впрочем, ты уже вволю порезвился, хотя, полагаю, это ничего не меняет.
— Нет.
— Все эти ритуалы... — махнул рукой Ваксман, — лишь атрибут власти и... мера удовольствия.
— Вы ошибаетесь, — возразил До Дух. — Я не нуждаюсь в особых удовольствиях и комфорте.
Ваксман поджал губы.
— Все мы в этом нуждаемся, так было и будет всегда. Только покойникам комфорт уже не нужен. Могут обходиться без него.
Разумеется, он был прав. Ведь там была еще и девушка. До Дук не обмолвился и словом о ее существовании, это было бы глупо. Она явилась для него источником риска, излюбленнейшим источником силы и энергии. Он насыщался им, блаженствовал в нем, подобно тому как другие блаженствуют в мире в покое. Она не была целью концентрации его усилий, ему не нужно было «анатомировать» ее мозг и извлекать оттуда информацию, поэтому к ней был применен не такой ритуал, как к Доминику Гольдони. Она стала Кширой: Путем. Ритуальное действо над Гольдони должно было умиротворить богов, успокоить внутреннюю энергию. В случае же с девушкой ритуал предусматривал обратный результат: он увеличивал запас своих внутренних сил.
— Кровь еще прольется, и немалая, — сказал До Дук, — прежде чем я доберусь до того, кто снабжал Гольдони информацией.
— Послушай, мне абсолютно наплевать на то, что ты там будешь вытворять, но найти его ты должен быстро. — Ваксман бросил на До Дука предупреждающий взгляд. — Запомни, даже мертвых нельзя считать бессильными.
— Вам известно все о силе и власти, — польстил Ваксману До Дук.
Ваксман кивнул. Затем осторожно, будто держа в руке смертельно ядовитую змею, обхватил запястье До Дука.
— Нам обоим известно.
Обхватив его плотнее — в этот момент они были похожи на двух римских центурионов, — Ваксман слегка повернул руку До Дука внутренней стороной запястья вверх. Татуировка: лицо с открытым, как у Доминика Гольдони, правым глазом, вместо левого глаза священный полумесяц.
Их глаза встретились в долгом взгляде.
— А сейчас скажи мне, кто был источником Доминика? — наконец спросил Ваксман. — Кто подпитывал его информацией, которую тот использовал для своих контактов с правительством и деловыми кругами?
— Линнер. Николас Линнер.
* * *
— Ему было необходимо испытать меня, мою силу, — сказал Николас.
Челеста, с рассыпавшимися по щекам длинными рыжими волосами, стояла рядом.
— Не понимаю.
— А мне кажется, понимаете, — Николас обнял ее.
На верхней палубе vaporetto было очень холодно, над змеящимся Гранд-каналом завывал порывистый ветер. Рубашка и куртка, которые они купили Николасу, были явно не для такой погоды, но он не хотел спускаться вниз — его манила загадочная зелень воды тех же оттенков, что и стекло лучших работ стеклодувов Мурано.
Но был ли холод единственной причиной, чтобы взять у Челесты частичку ее тепла? Ему не хотелось об этом думать в той же мере, как и звонить в свой офис или разговаривать с Жюстиной. В чем же тут дело? В своем нынешнем состоянии, поглощенный думами о тайнах Оками и загадочном Мессу лете, он не принесет ни какой-либо пользы Оками, ни радости и спокойствия Жюстине. Лучше подождать. Если у Тиня затруднения, то Нанги получит всю необходимую помощь от Сэйко. Что же касается Жюстины... чем дольше она ждет, тем слабее чувства, а это и к лучшему.
Солнечные лучи, пробившись сквозь свинцовые облака, превратили воду канала в подобие древнего медного зеркала. Челеста молчала. Она рассматривала строения, высящиеся по обоим берегам. Мимо них пронесся полицейский катер, находившееся невдалеке почтовое суденышко чуть не перевернулось от пробежавшей за ним высокой и быстрой волны. По воде забарабанил дождь, в крупных каплях которого играли лучики света.
Глядя на лицо Челесты, Николас никак не мог определить ее реакцию на его прикосновение. Было такое впечатление, что она оставила часть себя в том особняке, где произошла стычка с последователем Тау-тау, и никак не может обрести ее вновь.
— Вы молчите, Челеста. О чем вы думаете?
— Вы еще спрашиваете? Удивительно! — Ее глаза сверкнули. — Боже милостивый, нас ведь там чуть не убили!
