Добблер по-прежнему находился у нее на подозрении. Особенно как убийца собственной жены.
28 июня она устроит слежку за его домом. Петра надеялась на чудо и одновременно готовила себя к разочарованию.
Возможно, пришло время подключить Айзека. У него было несколько дней на размышления. Может, высокий коэффициент умственного развития способен на то, на что не способен ее заурядный мозг.
Вероятно, он был вчера в участке и узнал о ее отстранении. Какими бы ни были его дела с Джарамилло, она знала, что известие о ее отстранении его расстроит. Она так сосредоточилась на своих переживаниях, что и не подумала об Айзеке. Хорошенькая же из нее получилась нянька!
Шесть часов пятнадцать минут вечера, все университетские кафедры закрыты. Она позвонила Гомесу домой. Айзек поднял трубку. Голос совершенно заспанный. Неужели он спит в такое время?
— Айзек, это…
В трубке послышался громкий зевок, словно лошадиное ржание. Такого Айзека она не знала.
— Вы? Опять? — сказал он.
— Опять?
— Это Клара, да? Послушайте, мой брат…
— Это детектив Петра Коннор. Вы брат Айзека? Молчание.
— Простите, я спал. Я его брат.
— Извините, что разбудила. Айзек дома?
Снова зевок. Откашливание. Голос похож на голос Айзека. Но пониже, и речь медленнее. Словно Айзек, пребывающий в депрессии.
— Его нет дома.
— Все еще на занятиях?
— Не знаю.
— Пожалуйста, передайте ему, что я звонила.
— Обязательно.
— Что ж, ложитесь спать, брат Айзека.
— Исайя… да, сейчас лягу.
В восемь часов она подавила желание остаться дома и пообедать на скорую руку, открыв какие-нибудь банки. Вышла на улицу. Если ее заставили жить, как обыкновенную горожанку, то надо хотя бы воспользоваться преимуществами такого статуса.
Она немного поездила по району Фэйрфакс, соображая, куда лучше направиться. Выбрала маленький ресторан в Беверли-Хиллз, где подавали кошерную рыбу. Там она время от времени завтракала со Стю Бишопом. Отец владельца, врач, был коллегой отца Стю, офтальмолога. Ресторан находился-недалеко от ее дома, полы в помещении засыпаны древесными опилками, пахнет свежей, вкусной, недорогой едой. Самообслуживание тоже устраивало: ей не хотелось разговаривать с официантами.
Сегодня владельца не было. Ресторан обслуживали два латиноамериканца в бейсболках. Шумно, много народу. Хорошо.
Она заказала лосося на гриле с печеным картофелем и салат из шинкованной капусты. Заняла последний свободный столик и уселась рядом с семьей хасидов с пятью шумными малышами. Отец в черном костюме, бородатый, притворялся, что не замечает ее, но, когда она поймала взгляд матери в красивом парике, женщина застенчиво улыбнулась и сказала:
— Извините за шум.
Словно бы в этом было виновато исключительно ее потомство.
— Они очаровательны, — улыбнулась ей Петра. Женщина засветилась.
— Спасибо… прекратите, Шмуль! Яков! Оставьте в покое Израэля и Циви!
Без пятнадцати десять она подъехала к дому. Увидела джип Эрика. Когда приоткрыла дверь, он поднялся с дивана гостиной и обнял ее. На нем был бежевый костюм, голубая рубашка, желтый галстук. Она никогда еще не видела его в светлой одежде. Цвет костюма подчеркивал слегка землистый оттенок его кожи.
— Совсем необязательно было одеваться ради меня. Он улыбнулся и снял пиджак.
Они быстро поцеловались.
— Ты поела? — спросил он.
— Только что. А ты хотел куда-то пойти?
— Пойти или остаться — это неважно.
Он снова потянулся к ней губами. Она отвернула голову.
— От меня пахнет рыбой.
Он взял ее лицо в свои ладони, нежно притронулся к губам, просунул между ними язык и заставил ее открыть рот.
— Гм… форель?
— Лосось. Я могу и выйти. Попью кофе и посмотрю, как ты ешь.
Он пошел в кухню, открыл холодильник.
— Я что-нибудь найду.
— Позволь мне за тобой поухаживать.
Но он уже вынул яйца и молоко, вынул из хлебницы буханку.
— Французский тост, — сказала она. — Я его хорошо готовлю.
Она разбила яйца, нарезала хлеб. Он налил молоко и сказал:
— Ты не слышала о Шулкопфе?
— А что такое?
— Об этом говорили в новостях.
— Я уже два дня не смотрю телевизор. В чем дело?
— Умер, — сказал Эрик. — Три часа назад. Его убила жена.
Она вышла из кухни и села на обеденный стол.
— О господи… которая жена?
— Последняя. А сколько их у него было?
— Она была третья. Как же так? Она от него ушла, а потом решила его убить?
— Из того, что я слышал, — сказал Эрик, — это он от нее ушел.
Никто из участка не подумал ей позвонить.
— Что случилось?
— Шулкопф несколько недель назад выехал из дома, арендовал квартиру неподалеку от участка — одну из дорогих на бульваре Голливуд, к западу от Ла Бреа. Он был там со своей девушкой, клерком. Они направились пойти обедать, спустились на подземную стоянку к машине. И тут вышла жена и начала стрелять. Она трижды попала ему в руку, а одна пуля вошла прямо сюда.
Он похлопал себя по лбу.
— Девушку тоже подстрелила, но она была жива, когда подъехала «скорая помощь». Затем жена выстрелила в себя.
— А девушку звали Кирстен Кребс? Блондинка, около двадцати пяти лет, работала у нас секретаршей?
Эрик кивнул.
— Ты знала об этом?
— Догадалась. Кребс вела себя со мной очень высокомерно. В тот день, когда Шулкопф вызвал меня в кабинет, именно она передала приказ. Она сидела на моем столе, словно это была ее собственность. А что с женой?
— Ей поддерживают искусственное дыхание. Считают, что не выживет. Кребс тоже в плохом состоянии.
Петра встала, включила телевизор, нашла новости на пятом канале. Веселая латиноамериканка в костюме а-ля Шанель передавала плохие новости:
— …Расследуют сегодняшнее убийство сорокасемилетнего капитана, ветерана лос-анджелесской полиции Эдварда Шулкопфа. Его застрелила брошенная им жена, Миган Шулкопф, тридцати двух лет. После убийства она покончила с собой. Предполагают, что она, совершая самоубийство, искала выход из создавшегося любовного треугольника. Ранена также пока неопознанная молодая женщина…
В кадре появилось очерченное мелом место, где ранее лежало тело, и свадебная фотография, сделанная в более счастливые времена.
— …Происшествие шокировало спокойный район Голливуда и коллег Шулкопфа. Ну а теперь переходим к другим местным новостям…
Петра выключила телевизор.
— Я его не выносила, и он меня презирал — почему, уже никогда не узнаю — но это…
— Он ненавидел женщин, — сказал Эрик.
— Ты говоришь, словно это установленный факт.
— Когда он впервые проводил со мной беседу, то пытался прощупать меня. Узнать мое мнение насчет меньшинств, женщин. Особенно женщин. Было ясно, что он их не любил. Он думал, что действует осторожно. Хотел узнать, согласен ли я с ним.
— А как ты себя повел?
— Молчал. Поэтому он предположил, что со мной можно говорить свободно, и он рассказал мне несколько гадких антифеминистских шуток.
— Ты мне этого никогда не говорил.
— Какая в том была необходимость?
— Никакой.
Она села. Эрик встал позади нее, начал массировать ей плечи.
— Я понял, — сказал он, — что в большинстве случаев чем меньше говоришь, тем лучше.
«Но не во всех ситуациях, мой милый».
— Шулкопф мертв… Что это значит для нас? Я имею в виду наше отстранение.
— Еще до того, как это случилось, мне дали понять, что они не будут к нам слишком суровы. Вероятно, наше восстановление задержится.
— Тебе это все равно. Ты же уходишь. Его рука остановилась.
— Может быть.
Петра развернулась. Подняла на него глаза.
— Я все еще думаю, — сказал он.
— Решение трудное, стоит подумать.
— Разочарована?
— Конечно, нет. Ведь это твоя жизнь.
— Мы все еще можем купить дом, — сказал он. — Если оба будем работать, возможно, рано или поздно попадем в приличное место.
— Конечно, — сказала она и удивилась тому, как холодно прозвучал собственный голос.
— Какая-то проблема?
— Я все еще под впечатлением. И все потому, что я помогла избавиться от настоящего преступника.
Она высвободилась, встала, пошла на кухню.
— К тому же еще 28 июня. Осталось три дня, а я по-прежнему ничего не знаю.
— А что наш муж — Добблер?
— Все уверены в том, что это он убил свою жену, но доказательств нет. В каких-то отношениях он подходит, в других — нет.
— Например?
Она рассказывала. Он слушал. Петра увидела на столе яйца, хлеб и молоко. Пора сделать что-нибудь полезное. Она выложила на сковородку масло, включила газ, намочила хлеб в яично-молочной смеси и, когда масло забулькало и стало почти коричневым, опустила в него два куска.
Приятный звук, шипение.
— Ты можешь проследить за Добблером двадцать восьмого числа. Куда он, туда и ты.
— А если это не он, кто-то умрет. Он пожал плечами.
— Мистер Скептик. Он не ответил.
