Я вернулась в холл и направилась в туалет, хотя мне было не нужно — просто туалеты служат таким местом, куда ты идешь, когда тебе нехорошо, когда нужно побыть одной. Дверь была старой, а за ней — две знакомые ветхие кабинки, знакомая раковина, неровное зеркало над ней, диспенсер для бумажных полотенец. Еще пять секунд назад я бы ничего не рассказала вам об этом туалете, а теперь узнавала каждый дюйм.
Под крошечным заиндевелым окошком была батарея, и я прислонилась к ней спиной, поджаривая задницу через джинсы. Я сказала:
— Я тут подумала, ты не помнишь, школьники выпивали за кулисами «Камелота» в тот вечер? Талия не выпивала?
Майк выпустил воздух.
— То есть, вообще, конечно. Но в тот вечер? Кто его знает. А что?
Я как могла объяснила ему свои соображения насчет алкоголя и времени ее смерти. Он произнес дежурное «хм» и сказал:
— Я просто… боже, тут можно попасть впросак. Я не помню даже, что ел на ужин вчера. Что, по-твоему, остается в памяти через двадцать лет? В любом случае, твои ученики просят меня поболтать с ними, и вот какие мысли приходят мне на ум. Просто это кажется… это такая катавасия.
Я не могла понять, был ли он против того, чтобы как следует всмотреться в это дело. Конечно нет.
Но в его голосе звучала боль.
— Это всего лишь студенческий проект, — сказала я слабо.
— Каким был и «Фейсбук».
В итоге он согласился поговорить о Талии хотя бы с Бритт и Ольхой; насчет прочих тем он посмотрит по ходу дела. Я сняла пальто, разомлев в душном тепле маленького туалета, и стала по-всякому пристраиваться к батарее, грея ноги с разных сторон. Я сказала:
— Лола говорит, в школе ты считал меня стремной.
— Ну, то есть ты была, может, немножко колючей. Или, может, просто не хотела связываться со мной. Я же был такой чувак-братан. Уверен, это был ужас.
— Ты был обходителен со мной.
— Ну еще бы. Ты всегда обходителен с теми, кого боишься, — он засмеялся, и мне как-то польстило, что я вызывала у него нечто большее, чем жалость или презрение. — Я никогда не мог понять, кто ты по жизни. Такая готка с веслом, занимавшаяся мюзиклами.
Я и не думала, что он помнил обо мне эти две вещи, пусть я и не совсем занималась мюзиклами. Я не могла расслышать ностальгию или тем более нежность в его голосе.
Ему нужно было идти; он свяжется со мной после того, как пообщается со школьниками.
— У тебя есть мой номер, — сказала я и задумалась: чем больше веяло от моих слов — деловой встречей или романтической комедией? Смешно сказать, но я задумалась, приревновал бы меня Яхав, услышав это.
Едва я закончила разговор, как телефон зажужжал сообщением с «Фейсбука» от Карлотты, и на секунду я перенеслась в 1995-й: я даю ей отчет, пообщавшись с симпатичным мальчиком. «Ты окей? — писала Карлотта. — Пжлст маякни, если я могу хоть ЧТО-ТО сделать для тебя, серьезно».
Я надела пальто, просушенное на батарее. Мне бы хотелось думать, что Карлотта имела в виду подкаст моих учеников, но я понимала, что, хоть ее и не было в «Твиттере», она имела в виду Джерома и то, как я из-за него попала под раздачу: мои знакомые держали друг друга в курсе через личные сообщения.
Мне становилось все жарче и жарче, и когда я вышла на немыслимый холод, почувствовала облегчение.
53
Что все время крутилось у меня в уме:
Когда теперь со мной свяжется Лэнс. Не пора ли проверить «Твиттер». Не пора ли проверить почту. Не пора ли еще искать новую работу или сменить имя.
Достаточно ли спал и ел Джером, чтобы возить повсюду детей, не рискуя попасть в аварию.
Если я оставлю подкаст, стану ли я снова финансово зависеть от Джерома. Могу ли я себе позволить зависеть от Джерома, уже не имевшего прежнего дохода.
Мать Омара за пианино.
Родители Талии за кухонным столом.
Как быстро я смогу выбраться в Бостон и уговорить Яхава провести со мной всего день в мотеле, чтобы я могла достаточно напитаться им на несколько месяцев.
Что вы стали делать после того, как ушли из театра в тот вечер, сразу как попрощались со мной. То, что я когда-то считала кучей улик против Омара, быстро превратилось в кучу хлама.
(Но опять же: слова его бывшей, ее страх.)
Скандальная новость, которую обсуждали все подряд и не только в интернете. Еще одна женщина сказала свое слово. Президент назвал ее собакой. [57]
Хвосты в подкастах про Риту Хейворт, которые я уже вряд ли смогу подчистить. О том, как ее отец, танцор фламенко, взял ее с собой в турне, когда ей было четыре года, и подвергал физическому и сексуальному насилию, обрекая на ужасные отношения в течение всей жизни. Всю свою карьеру она считала себя танцовщицей — больше, чем просто актрисой, явно больше, чем секс-символом. Когда она грустила, Орсон Уэллс, второй из ее пяти мужей, ставил пластинку с испанской музыкой и оставлял ее одну, чтобы она протанцевалась. Что бывает, когда твое единственное спасение совпадает с тем, от чего ты пытаешься спастись? Вот саундтрек твоей трагедии: танцуй под него.
54
Мой красивый маневр: вместо того чтобы взять и позвонить Яхаву, я пригласила его принять участие в созвоне с Бритт и Ольхой на уроке в среду. В итоге все ребята сгрудились вокруг моего телефона, лежавшего на столе. Голос Яхава был словно лед в стакане виски, и я чувствовала его через стол, через пол, от самых ног. Он говорил:
— Меня не столько интересует, виновен или невиновен, как бы странно это ни звучало. Меня интересует правовая сторона дела. И вот как я смотрю на это: может, парень и убил ее, но дело сляпали дерьмово.
Бритт лихорадочно печатала на своем лэптопе, несмотря на то что разговор записывался; Ольха изобразил руками радостный танец.
— Я не знаю досконально законодательство Нью-Гемпшира, — продолжал Яхав, — но я могу говорить о таких делах в целом. Единственные доказательства, которые нельзя назвать ужасно косвенными, — это ДНК и признание. И ДНК там совсем чуть. ДНК — штука прихотливая. Несколько лет назад нашли ДНК на джинсах мертвой девушки, потратили кучу денег и в конечном итоге вышли на рабочего тайваньской фабрики, на которой были сшиты джинсы. Пользы ноль. Плюс в 1995 году наука знала о ДНК с гулькин хрен. Тогда набор образцов был гораздо скромнее, так что они в итоге говорят типа: «Совпадение — один к восьми миллионам», а сейчас сказали бы, один к двум тысячам. Это была совершенно новая область.
Мои ученики ухмылялись, отчасти, вероятно, из-за «гулькиного хрена» с таким элегантным акцентом. Я раньше не слышала об этой истории с джинсами. Если все, что показывала ДНК, это что Омар когда-то прикоснулся к этому купальнику, тогда… будь я в числе присяжных, я бы не сочла это исчерпывающим доказательством. Я мысленно поставила еще одну галочку. Жирную галочку.
— Потом у нас имеется признание. Как только речь заходит об обвинении в сбыте наркотиков, у меня сразу ушки на макушке. Потому что вы же понимаете, как они работают: они говорят, что передают тебя федералам по обвинению в сбыте наркотиков, но если ты окажешь им содействие в этом местном расследовании, то, возможно, они сумеют тебя отмазать. Они говорят: «Ты пускал ее в бассейн в тот вечер? Ты должен был видеть ее, иначе как еще там оказалась твоя ДНК?» Ему говорят: «Твое дело плохо, мы взяли тебя на месте преступления плюс за наркотики, у тебя одна надежда — на признание».
Получалось, что он действительно втянулся в это дело. При других обстоятельствах я бы преисполнилась романтическими надеждами, но вместо этого мое сердце колотилось от волнения за Омара. Настоящего Омара, которого я знала, а не того парня на фото арестованного. Настоящего Омара, который столько лет прожил в тюрьме. И если Яхав еще сомневался в его невиновности, это потому, что Яхав не знал о вас.
Он сказал:
— Вы же слышали о таких делах, да? Как людей лишают сна до тех пор, пока они не подпишут что угодно, или как люди верят всякой лжи, что им говорят о доказательствах, о снисхождении или что их отпустят домой. А дальше все только хуже. Настоящее насилие, настоящие пытки. Даже в Америке.
