Кейт смотрела, как над ее плечом кружится комар. Она позволила ему сесть и выпустить хоботок. Затем легким щелчком отправила его обратно в полет.
— Что-то я совсем разболталась сегодня. Как гордая мамаша. Все из-за рома. Ты опять смешала слишком крепкие коктейли.
Сара попросила:
— Скажи мне. — Она откинулась на спинку кресла. — Торн говорит, что в его жизни нет других женщин. Мне трудно в это поверить.
— О, Боже, — сказала Кейт. — Похоже, это серьезно.
На Саре была одна из футболок Торна, длинная, серая, доходившая ей почти до колен. Она вытащила из холодильника буханку ржаного хлеба и, зажав ее подмышкой, продолжала еще что-то искать. Оторвав виноградную гроздь, стала засовывать виноградины в рот одну за другой. Жуя виноград, она захлопнула дверцу холодильника, вскрыла пакет с хлебом и вынула несколько верхних ломтиков.
Торн смотрел на нее, и все в ней ему нравилось: как она выглядит в этой футболке, и то, что она проголодалась, и то, как растрепались ее волосы, пока они занимались сексом. Ее кожа, обгоревшая на солнце. И больше всего ему нравилось то, как непринужденно она вела себя здесь, в его домике, где была всего одна комната.
— У тебя же нет тостера? — она не обернулась к нему, но, казалось, чувствовала, что он за ней наблюдает, и получала от этого удовольствие.
— Да я не большой любитель тостов.
— Похоже, так и есть.
Сара покрутила выключатель духовки.
— Духовка тоже не работает, — сказал Торн. — Только задняя левая горелка.
— Как оригинально.
Торн приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на нее. Она улыбнулась ему, чуть сонному. В мерцающем свете двух фонарей-молний ее кожа отливала медью. Игра света — на самом деле ее кожа была жемчужно-белой. Для Торна это было приятным разнообразием, даже экзотикой, в этой стране опаленных солнцем людей. Ему нравилось смотреть, как его загорелые руки скользят по ее белому телу. Это приводило его в необъяснимое возбуждение.
Торн спросил: «Ну а у тебя сколько горелок?»
— Четыре, — ответила она. — И все работают.
— Готов поспорить.
— Не надо, Торн. Не стоит так заноситься.
Он пропустил укол мимо ушей. Нет причин ссориться. Возможно, она права: их чувства тоже разгорались медленно. Но все же этот любовный жар был сильнее всего, что Торну когда-либо доводилось испытывать.
— Степень свободы человека прямо пропорциональна количеству горелок, без которых он может обойтись.
— Ну если ты хочешь, чтобы тебя продолжали навещать подружки, тебе нужно обновить бытовую технику.
— А я-то полагал, что все вы приходите полюбоваться видом. — Торн встал с постели и подошел к ней.
Скептически наклонив голову, она сказала:
— Ну, это довольно-таки жалкий вид. Все какое-то поникшее и сморщенное.
— Иногда и он может доставить удовольствие, — парировал Торн.
Он притянул ее к себе и заключил в объятия, его кожа все еще была влажной.
— М-м-м. — Она крепко обняла его, так что у него хрустнуло в спине.
— Засадим еще косячок? — Он произнес это, уткнувшись ей в плечо и пытаясь своим бедром раздвинуть ее ноги чуть пошире.
Выскользнув из его объятий, она сказала:
— Ты знаешь, мне что-то перестали нравиться люди, которые курят травку.
— Мне тоже, — ответил Торн. — Но вряд ли можно сказать, что мы курим травку. Это не совсем так.
— Я это делаю, только когда я вместе с тобой. Мне казалось, тебе это нравится.
— Да, нравится. Что бы ты там ни думала. Мне-то казалось, что тебе это нравится, — сказал Торн. — Пока ты не появилась, я много лет не прикасался к травке. У меня еще с семьдесят восьмого года осталось полпакетика.
Они раскурили косяк, сидя на открытой веранде и глядя на Блэкуотер Саунд, на ритмичные вспышки маяка, указывающего проход судам, идущим по внутреннему фарватеру. В сторону Майами двигался реактивный самолет, на его крыльях тоже мигали огоньки в такт указателю фарватера. Торн почувствовал, как внутри разливается тепло, как уходит скопившееся в нем напряжение.
— Для того, кто никогда не курит травку, у тебя всегда самый лучший товар, — сказал Торн, медленно выпуская дым.
Она качнулась вперед в дубовом кресле-качалке и забрала у него самокрутку. Перед тем как затянуться, она сказала:
— Одно из преимуществ работы в суде. Если вдуматься, единственное преимущество.
— Чертовски хорошее преимущество. Какой кайф! Это лучше, чем иметь четыре работающие горелки.
— Да, это хорошо, — сказал она. — Но не слишком.
— Неужели все государственные защитники курят травку?
— Бывшие хиппи все до единого. Хуже всего в этом отношении прокуроры штата. Судьи тоже хороши. Я знаю парочку судей, которые впадают в ярость, когда кого-то пытаются осудить за хранение легких наркотиков. Они нюхают товар, качают головой. Высмеивают прокуроров. Говорят им, что если они хотят добиться обвинительного приговора, пускай предъявят наркоту потяжелее. Такое происходит в совещательных комнатах, а в зале заседаний они отказывают в рассмотрении дела сразу же после речи защитника.
Торн усмехнулся про себя. Они сидят на веранде, вдыхают ночной воздух и говорят о том, что принадлежит тому, большому, миру. Не о приливах, не о передвижении рыбы, не о последнем месте клева. Разговор, который, по его представлениям, могли бы вести нормальные люди.
Сара продолжала:
— Я могу их понять. Нужно где-то провести границу. За день через их руки проходит столько дел, так почему бы не осуждать только тех, кто имеет дело с сильнодействующими наркотиками?
— Надо же… В это трудно поверить, — сказал Торн. Он помолчал, наблюдая за помигивающим огоньком маяка. Потом сказал:
— Я хотел бы познакомить тебя с моим другом Шугарменом. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Единственный черный коп на Флоридских островах? Вот один из приколов, которые я от него услышал. Знаешь, как на шоссе отличить наркоторговцев от всех остальных?
— Нет.
— Только они не превышают скорость.
Сара улыбнулась и сказала:
— Ребятам на работе это должно понравиться.
— А Шугармен называет это Законом Веранды.[8] Закон, по которому ты должен сидеть на веранде и ждать, пока они спускают наркотики в унитаз. Он забавный, но у него туго с воображением. Совершенно нет чувства юмора. Все смеются над тем, что он рассказывает, а он удивляется:
— А что же тут смешного?
— Он мне уже заочно нравится.
— А ему понравишься ты, — и Торн провел рукой по ее плечу, шее, затем обеими руками скользнул по ее грудям, едва их касаясь. Поношенная футболка была как шелк под его ладонями.
Сара спросила:
— Это у него проблемы с женой?
— Она молодая, — стал объяснять Торн. — И она белая. Школьница из группы поддержки вышла замуж за защитника сборной округа. Я даже думаю, она не осознавала, что он черный, до того лета, когда они поженились.
Сара сказала, что ей приятны его прикосновения. Рука Торна оказалась у нее под футболкой, пальцами он поглаживал ее соски, следя за реакцией.
Не открывая глаза, она спросила:
— Это ты смастерил эти кресла?
— Нет, доктор Билл. — Он продолжал поглаживать ее грудь, чувствуя, как напряглись соски под его ладонями.
— Ты так его звал? Доктором?
— Да. Все его так звали.
— А Кейт, ее ты как зовешь?
— Как всегда слишком много вопросов.
— Дурная привычка, — откликнулась она. — Это все моя работа.
Она протянула ему сигарету, и Торн убрал руки, откинулся в кресле, сделал глубокую затяжку и задержал дыхание.
Он выпустил дым и отдал косяк обратно. Наркотик вновь стал оказывать свое действие. Блэкуотер Саунд мерцал как лакричное желе. Он ощущал себя семнадцатилетним подростком. На грани истерического смеха, как дурачок.
— Что ж, — сказала Сара. — Доктор Билл делал неплохие кресла. Неплохие для хирурга-кардиолога. Кейт называет его Суперкардиологом.
Похоже, травка совсем на нее не действовала. Торну казалось, что ее голос доносится откуда-то из мангровых зарослей, со стороны указателя фарватера. Он звучал так сухо, как голос диктора на радио, отчетливо произносящего каждый слог, каждое слово. Это слегка беспокоило его. Он хотел, чтобы она была здесь, рядом с ним.
Он дернулся, когда она коснулась ладонью его руки, которая тотчас же покрылась гусиной кожей.
— Что, Торн, тебе захорошело? Ты где-то далеко?
— Я здесь, — ответил он, прижавшись к спинке кресла и крепко обхватив кипарисовые подлокотники, пытаясь пальцами ног уцепиться за пол.
— Мы могли бы остаться на веранде.
Торн в ответ смог только кивнуть. Она встала и села к нему на колени, обхватив их ногами, как наездница. Стянула с себя футболку. Его лицо внезапно оказалось в прохладной впадинке между ее грудями. У тонкорукой Сары была большая грудь. Это было трудно предположить, ведь она предпочитала просторную одежду, скрывавшую ее формы. Но теперь ее грудь была обнажена. А рядом был Торн, который недоумевал, кто же она такая, эта красивая и умная женщина, уделявшая ему так много времени.
