Тишина.
Иеремия улыбнулся ей.
– Ну, теперь ты больше не одна.
Женщина внимательно посмотрела на Иеремию.
– Ты большая шишка?
– Да, мэм.
– Слышала, как тебя называли «брат» и «Преподобный» – ты заодно и проповедник?
– Да, мэм, с грузом вины вдобавок, – он втянул воздух носом, пытаясь выразить словами сумятицу последних нескольких дней. – Однажды у меня было великое видение, но Господь решил, что я не оправдал его ожиданий – и покинул нас.
Женщина наклонила голову, слушая его слова.
– Ты один из этих экзальтированных проповедников?
– Прямо сейчас я не знаю, что я такое.
Она вздрогнула.
– Ты явно точно знал, что делать там, в часовне.
– Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть.
Она пожевала губу, обдумывая, взвешивая. Бросила на Иеремию странный взгляд.
– Я могу вам всем доверять?
Иеремия посмотрел на остальных, потом вернулся взглядом к пышной хозяйке хора.
– Да, мэм, ты можешь нам доверять… даю тебе свое слово.
Черная женщина поджала губы.
– Причина, по которой я спрашиваю… Возможно, я знаю, как нам немного улучшить свое положение, – она взглянула в лицо каждому мужчине в комнате. – Это дело на долгую перспективу, но, если вы все постараетесь… у нас может получиться.
Она приняла их молчание как знак заинтересованности и принялась за объяснения.
Остаток дня ушел на то, чтобы найти достаточно горючего. Они набили тачку и три большие сумки припасами, а из сарая за домом взяли канистру с бензином на двадцать пять галлонов. К тому времени, как свет на юго-западе, над болотами и узкой полоской земли, начал смягчаться, меняясь от бледно-серого к розовому, путники были готовы. Они выскользнули наружу через боковую дверь пасторского дома и вереницей крались вдоль границы участка.
Иеремия шел первым, время от времени оглядываясь через плечо в поисках стада, которое пересекло шоссе недалеко от границы штата. Магазин его «глока» был полон. Сверчки надрывались, и Норма чувствовала, как сумеречный спертый воздух становился влажным и холодил шею, пока она следовала за мужчинами к брошенному «кадиллаку».
Они торопливо забрались внутрь и запихнули продовольствие в багажник. Иеремия запустил двигатель, и Норма устроилась рядом с ним на пассажирском сиденье, разворачивая карту с загнутыми углами.
– Они обычно держатся довольно близко к океану, – произнесла она тихо, почти про себя, прикидывая расстояние между машиной и заливом. – Наверное, нам стоит начать поиски возле Перри или Кроуфордвилля.
Она уловила движение впереди, за ветровым стеклом, и подняла взгляд как раз в тот момент, когда на расстоянии где-то в сотню ярдов из леса появились несколько оборванных фигур, привлеченных шумом мотора. Послышалось прерывистое рычание, заглушающее гудение сверчков, а в дыхание легкого ветерка вплелась слабая мусорная нотка. Норма почувствовала холодок в районе солнечного сплетения. Несмотря на то, что мир был заражен уже почти два года, она не видела столько этих «штук» одновременно вот так, на открытой местности. Она чувствовала себя Рипом ван Винклем[9] – словно проспала внутри этой церкви сотни лет, – и теперь свет и открытое пространство снаружи вызывали головокружение. Проповедник давил на педаль газа, и «Эскалейд», накренившись, ушел в сторону.
Норма осела в кресле, а они с ревом неслись по дороге, лавируя, чтобы уклониться от полудюжины или около того ходячих, которые выбирались из леса и загораживали дорогу. Машина задела одно из существ бортом, вырвав кусок из плеча и ободрав ему лицо. На окно со стороны Нормы брызнула запекшаяся кровь.
– Ты привыкай к этому, сестренка, – проворчал проповедник, когда Норма вздрогнула.
Женщина сделала несколько глубоких вдохов, разгладила платье на округлом животе и постаралась не смотреть на потеки на стекле: кусочки кости и длинную кляксу черной желчи.
– Я не уверена, что человек может хоть когда-нибудь привыкнуть к этому безумному дерьму, – заметила она.
Опустилась ночь, и тьма сгустилась за деревьями по обе стороны дороги. Большая часть уличных огней в этой стране отправилась следом за интернетом и телевидением, так что на дороге становилось все темнее и темнее, пока они ехали на юг, к испускающим пар чащобам и гнойным болотам прибрежных равнин.
Они двигались медленно. Большая часть двухполоски была забита заржавленными обломками и каркасами легковушек и грузовиков, настолько старыми, что сорняки и просо начали прорастать сквозь металлические скелеты. Двое молодых людей на заднем сиденье тяжело, натужно дышали. Они наполовину спали, пока проповедник вел машину и тихо напевал церковные гимны. Несколько минут назад они передали по кругу сушеную говядину и виноградный «Кулэйд»[10] – обычный их дорожный ужин, – и теперь в желудках урчало, а веки тяжелели от утомления.
Нервно сложив пухлые коричневые руки на коленях на сиденье рядом с водителем, Норма все пыталась уложить в голове, что это за славный парень, что зовет себя братом Иеремией. С одной стороны, он казался заслуживающим доверия: дружелюбный, хороший слушатель, обходительный и способен в одиночку вынести полную церковь поднявшихся трупов. Но, с другой, он похож на бомбу с часовым механизмом, на спусковой крючок, готовый сорваться в любой момент. К сожалению, у Нормы Саттерс не было большого выбора. До конца жизни страдать от клаустрофобии в домике пастора, слушая стоны слюнявых мертвецов в соседней комнате и доедая остатки припасов, – эта идея казалась ей все менее привлекательной. Глядя, как проповедник зачищал дом большим охотничьим ножом, Норма ощущала странный подъем духа – катарсис, но вот только теперь это начинало ее слегка волновать. Если этот чувак оказался способен на подобное насилие, один Бог знает, что он мог сделать с пухлой маленькой сестричкой из Мейкона, с плоскостопием и без выживших родственников. Но Норма также знала, что она никогда не сможет сама найти караван. У нее в самом деле не было выбора, кроме как остаться с этими грязнозадыми мужиками и надеяться на лучшее.
К счастью, она привыкла рисковать. Родившись в бедной семье, без отца, в области Плезант-Хилл Южного Мейкона, она была самой младшей из шестерых детей. Школу Норма бросила в десятом классе, чтобы поддержать семью – после того, как умерла мама. Играла на органе в барах и закусочных, пела блюз в отвратительных местах и терпела оскорбления и унижения от людей, которые считали себя лучше ее. Может, поэтому она так ни с кем и не сошлась. Она видела мужчин в их наихудших проявлениях: пьяные, жестокие, надменные, выброшенные из клубов, заносчивые, ведущие себя как дети. Спустя несколько лет вера привела ее на место помощника регента церковного хора в церкви «Крестителя с Голгофы» в Джаспере, Флорида. Вот где она надеялась найти лучших мужчин: богобоязненных, достойных. Безуспешно. Мужчины оказались такими же дурными, но здесь их выходки были прикрыты склизкой личиной лицемерия.
Исключением был Майлз Литтлтон. Кто бы мог подумать, что двадцатитрехлетний бывший метамфетаминовый наркоман из Атланты – осужденный автомобильный вор, прошедший реабилитацию и очистившийся перед Богом в «Крестителе с Голгофы» – восстановит веру Нормы в мужчин? Майлз оказался младшим братом, о котором Норма всегда мечтала, и их отношения за несколько тихих месяцев перед Обращением расцвели в дружбу, невинную и исцеляющую.
К несчастью, после вспышки эпидемии, которая отправила все галопом в ад, Майлз начал нести чушь про волшебный караван, о котором якобы слышал от пастора Хелмса. Норма ни единому слову не верила – преподобный Хелмс был известен тем, что нет-нет да и опрокидывал стаканчик, – а после того, как ходячие добрались до пастора, не осталось никого, кто мог бы подтвердить эти небылицы. Но молодой Майлз верил так сильно, что наконец решил сесть в свою побитую спортивную двухдверку, чтобы найти Путников. Норма всегда верила, что он однажды вернется и спасет ее.
Но этот день так и не настал.
А теперь она ставила все свои фишки на безумную надежду, что Майлз не сошел с ума, что он все еще жив и караван существует на самом деле.
– На том знаке, позади… было написано: «Кросс-Сити, 12 миль», – Норма подняла взгляд от карты и посмотрела через боковое стекло в душную горячую тьму округа Дикси, Флорида. – У меня ощущение, что мы уже близко.
По обе стороны мелькало безграничное лоскутное одеяло заболоченных полей. Земля источала болотный газ, будто стелющееся одеяло, серое как плесень, цепляющееся за сосновые рощи и овражки, как грязное кружево. В воздухе пахло солью и гниющей мертвой рыбой. Каждые несколько миль они проезжали развалины небольшого города или усеянную обломками стоянку для домов на колесах. В этих краях нет следов выживших, только случайный ходячий труп волочил ноги меж деревьев, глаза – как двойные желтые отражатели во тьме.
