Но в этот раз все было по-другому. Он покинул Италию и впервые за долгое время смог вздохнуть спокойно. Полет казался ему чем-то безобидным по сравнению с проблемами, ожидавшими на земле. К тому же падение самолета и быстрая смерть были не самой худшей альтернативой.
Но самолет не упал и два часа спустя уверенно приземлился в аэропорту «Берлин — Тегель».
Лукас взял такси и поехал к родителям. Разговор с ними казался ему самым важным, и он хотел решить эту проблему в первую очередь.
Хотя в душе Лукас был готов к этому, тем не менее он испугался, увидев мать. Она сильно похудела, на лице пролегли глубокие морщины, а глаза потемнели и потеряли блеск. Ее волосы напоминали солому и выглядели неухоженными, словно она уже давно не была у парикмахера.
«Это больше не моя элегантная, светская мать, — промелькнула мысль в голове у Лукаса, — это развалина. У нее такой вид, словно она последние две недели жила где-нибудь под мостом».
Он обнял ее.
— Мальчик мой, — всхлипнула она, — ты здесь. По крайней мере, хотя бы ты есть у меня. Хотя бы ты.
Они вместе зашли в квартиру. Рихард стоял в коридоре перед дверью в гостиную. Он молча протянул Лукасу руку, потом прижал его к себе и слегка похлопал по плечу.
— Хорошо, что ты приехал, — прошептал он.
И отец показался ему очень постаревшим.
Этот визит проходил совсем иначе, чем прежние. Отец молча открыл бутылку пива, подал ее Лукасу и подставил бокал. Мать, сложив руки, сидела на диване и не спускала с сына глаз.
— Рассказывай, — сказала она. — Я хочу знать все.
Лукас тяжело вздохнул.
— Я буду с вами честным, — начал он, — факт остается фактом: Йоганнес исчез и до сих пор, до сегодняшнего дня не появился.
Хильдегард тихо всхлипнула.
— Неизвестно, жив он или мертв, вообще ничего неизвестно. Это тяжелая, невероятная ситуация, с которой мы не можем справиться.
— Но почему же тогда Магда сказала по телефону, что он вернулся? Почему рассказала нам, что она нашла его в Риме?
— Потому что у Магды иссякли психические и физические силы. Конечно же, она не нашла его в Риме. Но она себе это воображает, чтобы как-то жить дальше. Магда находится в состоянии тяжелого шока. Она лжет, потому что не может перенести правды. Вы должны понять это. И поэтому она отказывается ехать в Германию. Она не хочет возвращаться без Йоганнеса, ждет его и, чтобы выдержать это напряжение, представляет себе, что он здесь. Иногда она думает, что я — Йоганнес, и тогда ей становится лучше. Может быть, поэтому она и сказала по телефону, что он вернулся. Потому что она путает меня с ним. Дела плохи.
— А что думаешь ты? — спросила Хильдегард.
— Я не знаю. Я запрещаю себе во что-нибудь верить. Иногда я думаю, что Йоганнес просто ушел, не сказав ни слова, а порой боюсь, что он мертв.
Хильдегард уставилась на младшего сына и не дыша смотрела на него почти целую минуту. Потом она попросила:
— Скажи мне, что ты думаешь. Именно ты. Ночью, наедине со своими мыслями. Пожалуйста, будь честным!
— Я думаю, что он вернется. Что он когда-нибудь вернется.
Лукасу было очень скверно, когда он произносил эту ложь, но он решил, что родителям так будет легче.
Рихард вздохнул.
— Это как-то не похоже на Йоганнеса.
Лукас пожал плечами.
— В последнее время я понял, что, собственно, не знал родного брата. Я мог ожидать от него чего угодно, но только не этого. Не того, что он просто уйдет. Не говоря ни слова.
— И это заставляет подозревать самое плохое.
Рихард шумно высморкался.
— Что-нибудь произошло? — спросила Хильдегард. — У него были проблемы с Магдой?
— Нет. Вообще нет. Наоборот.
— Он тяжело переживал смерть Торбена?
— Может быть. Хотя мне казалось, что он справляется с этим лучше, чем Магда.
— У него было столько планов…
— Да.
Прошло еще минуты три, и за это время никто из них не сказал ни слова. Лукас встал, сел на ручку кресла и обнял мать.
— Все будет хорошо. Я это чувствую. Главное, мы должны держаться вместе. Мы втроем.
Мать тихо заплакала, и Лукас почувствовал, что его нежность пошла ей на пользу. Потом он посмотрел на отца.
— Папа, — начал он, — ситуация непонятная, непрозрачная и непредсказуемая. Мы должны подумать о том, что будет с фирмой. Мы не можем оставлять все на произвол судьбы, иначе предприятие обанкротится.
Рихард кивнул и начал собирать пылинки со своих брюк.
Лукас продолжил:
— Я хотел попросить тебя взять руководство фирмой на себя, пока Йоганнес не вернется. Или хотя бы до тех пор, пока я смогу вернуться в Германию. Но сейчас я должен быть возле Магды в Италии. Она в таком состоянии, что ее просто нельзя оставлять одну.
— Как долго может это продлиться?
— Не знаю. Возможно, несколько месяцев.
— Лукас, — сказал Рихард, рисуя квадратики на клочке бумаги, — мне семьдесят восемь лет. И уже восемь лет я не переступал порог фирмы. Как ты себе это представляешь?
— Я знаю, что это довольно сложно для тебя, папа. — Голос Лукаса был нежным и спокойным. — Но я не знаю никого другого. Нет никого лучше. Если кто что-то и понимает в делах фирмы, так это ты. Это была твоя фирма. А если работы окажется выше головы, то найми управляющего. Он будет все делать, а тебе останется только контролировать его.
Рихард задумчиво молчал.
Лукас наблюдал за отцом.
— Это ведь ненадолго.
— Да, да, я уже понял.
Рихард подошел к шкафу, открыл дверцу бара и вынул бутылку коньяка.
— Выпьешь глоток? — спросил он, но Лукас отрицательно покачал головой.
Рихард сел за письменный стол и налил себе рюмку. Это он обычно делал по праздничным дням или по особым случаям.
— Ладно, — коротко сказал он, — я займусь этим. Но я хочу, чтобы ты держал меня в курсе всего. И я хочу знать правду. Надеюсь, тебе это ясно?
— Конечно. Можешь на меня положиться.
Рихард встал.
— Идем в мой кабинет, Лукас. Мне кажется, мы должны кое-что обсудить.
Лукас отправился с отцом, а Хильдегард ушла в кухню, чтобы приготовить ужин. Она не знала почему, но ей не верилось, что Йоганнес по своей воле ушел из дому. Ему нравился такой образ жизни. Он любил жизнь, работу и свою жену. Ему было хорошо в Берлине, и он был в восторге от дачи в Тоскане. Депрессия была ему не знакома, и он производил впечатление человека, давно определившего смысл своей жизни.
Лукаса ей было проще представить в роли сомневающегося человека, который постоянно находится в поисках счастья.
Она резала лук, и у нее не только по этой причине бежали слезы. Она поклялась себе никогда не прекращать поиски Йоганнеса.
— Скажи это еще раз! — фыркнула Аннелиза. — Ты больше не будешь играть? Ты что, нашел мешок с деньгами или просто спятил?
Ее такса по кличке Паулинхен от восторга закатила глазки и пописала на пластиковую скатерть. Аннелиза, которая обычно сразу же вскакивала, чтобы вытереть лужицу, в этот раз никак не отреагировала на такое поведение и продолжала вещать.
— Деточка, если у тебя проблемы, мне все равно. Можешь, если хочешь, заикаться хоть полгода, не произносить букву «с» или все-таки сходить к психиатру. Или начни спиваться. Я многое повидала, стерплю и это. Только не надо нести бред о том, что ты больше не хочешь играть на сцене.
— Я не могу вам ничего объяснить, но это просто невозможно.
— Чушь. Не бывает такого, что невозможно было бы объяснить. Ты что, опять влюбился?
— И это тоже.
— Ага. — Теперь Аннелиза выглядела более-менее довольной. — Тогда есть надежда на выздоровление. И это тоже проходит. А чем ты собираешься жить, пока к тебе снова не вернется разум? Воздухом и любовью?
— Я беру на себя фирму брата. Там куча работы и огромная ответственность. Я не смогу тратить время на репетиции и уезжать на несколько месяцев в турне.
— Боже, как ужасно! И зачем тебе это?
Аннелиза стащила с худых пальцев кольца, разложила их на столе и принялась надевать кольца с левой руки на правую, а с правой — на левую. Такое она проделывала каждый раз, когда ей становилось скучно.
— Мой брат болен. Очень болен. Он больше не может руководить фирмой.
— Сожалею. — Аннелиза с удовольствием рассматривала свои руки. — Это повод очень сильно расстроиться, поскольку месяц назад я сдала в печать новые каталоги. А еще больше я огорчена из-за того, что уже переговорила насчет тебя с Веделем.
— Ну и как? — Лукас чуть не лопался от любопытства.
— Забудь это, деточка, и занимайся своими балансами.
— Пожалуйста, Аннелиза, на сколько дней?
Чтобы усилить интригу, Аннелиза молча встала, подошла к помпезному дубовому шкафу, в котором хранила документы и фотографии артистов, вытащила из ниши между стеной и шкафом ведро, швабру и с размаху шлепнула тряпкой по лужице, сотворенной Паулинхен.
