Ознакомительная версия.
— А где это место? Где эта дача находится?
— Какая дача?
— Ну, дача тещи этого Васька? Водителя. На какой заправке он ее увидел?
— А, вот ты о чем? В Светлогорском районе. Там недалеко деревня — Ивантеевка называется. Ты искать ее надумал? Напрасно. Напрасно. Поверь бывалому человеку.
— Пойду я, — сказал Миша, — мне завтра на работу. Выспаться нужно. Завтра важные дела.
— Ну, ну, — сказал Решетников, — ты сейчас и сам человек важный. Видел тебя по телеку. Вот Жанна бы удивилась.
Миша пожал Семену руку, расплатился с официантом. И, едва отошел от столика, услышал бормотание в спину:
— Посмотрела бы, как ее мальчик-одуванчик водку хлещет!
На улице Миша позвонил своему водителю, попросил приехать забрать машину. Не решился ехать пьяным. Похвалил себя за благоразумие. Усмехнулся, вспомнив, как однажды, сильно нетрезвый, врезался в столб. Отец тогда ничего не сказал, просто взглянул так, что Миша понял: отцу это не понравилось. С тех пор всегда вызывал такси. Или шел пешком.
До дома, в котором теперь жил Миша, оставалась пара кварталов, когда он спросил у водителя, здоровяка в кожаной куртке:
— Случайно не знаешь, где находится деревня Ивантеевка?
— Случайно знаю, — ответил тот, — Ивантеевка рядом с Покровкой. Той Покровкой, в которой монастырь. Только Покровка налево, а Ивантеевка направо.
— Останови машину… пожалуйста… — попросил Миша.
— Что случилось? Плохо стало?
— Ничего, ничего… — задыхаясь, проговорил Миша, — сейчас пройдет. Просто выпил лишнего. Сейчас пройдет.
Он вышел из машины, глотнул холодного сырого воздуха. Постоял минуту, пытаясь справиться с головокружением. «Она вернулась, вернулась, — в висках пульсировала болью одна единственная мысль. — Она вернулась в тот дом. Вернулась…»
Он сел в машину, пристегнулся.
— Отвези меня в Покровку. Плачу по двойному тарифу. Если довезешь часа за полтора — по тройному.
Ехали быстро. Водитель оказался опытным. Миша всматривался в темноту за окном и все более отчетливо вспоминал ту поездку в старой девятке, и свое волнение и свое отчаяние, и то мгновенье, когда, прижимаясь коленом к теплой коленке Жанны, он краем глаза успел прочесть на промелькнувшем мимо дорожном указателе «д. Покровка».
— Останови здесь, — попросил он, когда они проехали центральную деревенскую улицу и достигли холма, сразу за которым стоял дом. Этот дом он вспоминал почти каждую ночь. Много раз на протяжении этого года хотел приехать сюда. Но что-то удерживало. Страх удерживал. Воспоминание о сдавившей горло веревке.
Он походил вдоль забора, подошел к калитке, осторожно откинул жалобно звякнувшую щеколду.
Дом стоял темной горой, и только в одном окне, в самой глубине отражающего ночь стекла, горел слабый свет. Такое мерцающее колеблющее свечение дает зажженная свеча.
Он подошел к входной двери, чуть приоткрытой, словно приглашающей его, и даже не удивился тому, что тот, кто находится в доме, не запер дверь. Он был уверен — здесь его ждали. Задержав дыхание, прислушался. Было так тихо, что он услышал гулкий стук собственного сердца, отдающий в уши и в голову, вдруг ставшую тяжелой от прилившей крови. Он закрыл глаза, перевел дух и толкнул дверь. Потом разулся и осторожно на цыпочках пошел на свет.
Она сидела за столом, на котором горела свеча и что-то писала, наклонившись к столу.
— Жанна, — позвал он тихо, — Жанна.
Больше всего на свете ему хотелось сейчас увидеть ее лицо, освещенное дрожащим пламенем свечи так же, как в ту ночь, когда они были вместе, когда любили друг друга. Он стал забывать это лицо, и с каждым днем его черты становились все более размытыми, неопределенными, словно кто-то стирал ластиком рисунок, когда-то отчетливый и яркий, а теперь тающий на глазах, безвозвратно исчезающий с равнодушно белого листа.
— Жанна!
Она обернулась, вскочила, и только тогда он увидел, что длинные волосы, рассыпанные по плечам, светлые. Светлые. И глаза, уставившиеся на него, не карие, а голубые. Этого он сейчас не видел, слишком тусклым было освещение, но он помнил, помнил, что у этой, другой девушки, глаза голубые. Голубые и прозрачные.
— Миша?! — воскликнула она. — Как вы здесь оказались?
Он закусил губу, разочарование оказалось настолько сильным, что несколько секунд он не мог говорить. Казалось, весь мир рухнул, все потеряло смысл вместе с этой надеждой, такой маленькой, но такой внятной. Ах, если бы эта девушка оказалась Жанной!.. Он обнял бы ее, прижал к себе сильно-сильно, и никогда больше не отпустил. Никогда.
— Я дверь не закрыла! — всплеснула руками голубоглазая девушка. — Вот балда! Совершенно вылетело из головы. Как же вы меня нашли? Поняла, поняла! Вам, наверное, в нашем Центре сказали адрес? Вы решили помочь, я не ошибаюсь? Теперь, когда вы так богаты…
— Оля, — устало выдохнул он, — как вы здесь оказались?
— Я? — переспросила девушка и засмеялась. — Ничего не понимаю. Значит, вам не в Центре сказали? А как же вы узнали?.. Вы не из-за меня здесь. Вы кого-то другого надеялись здесь увидеть.
— Надеялся… проговорил Миша, — вот именно, надеялся… кого-то другого… Того, кому этот дом принадлежит.
— Дело в том, что этот дом принадлежит мне.
— Этого не может быть.
— Я правду говорю. Мне. Со вчерашнего дня.
— Со вчерашнего дня. Вы шутите?
— Нет, не шучу. Сама бы не поверила. Если бы собственными глазами не увидела дарственную.
— Какую еще дарственную?
— Дарственную от неизвестного лица на мое имя. Пришло на адрес Центра. Юридически заверенное. Все по правилам, абсолютно законно. Мне подарили этот дом. Просто так. Представляете? Я от счастья чуть с ума не сошла. Сразу же сюда рванула. Только рассвело, а я уже была здесь! Целый день ходила по саду, по дому. Окрестности все облазила. У меня ведь никогда, никогда не было ничего своего, — она прижала руки к груди, засмеялась. — А теперь свой дом, свой сад. Но только вы не подумайте, что я все это хочу только для себя. У меня такие грандиозные планы! Я вот сейчас сидела, записывала. Во-первых, конечно, провести свет. Во-вторых, газ. В-третьих, соорудить во дворе детскую площадку. Ведь этот дом будет для детей. Летом — речка, грибы, ягоды. Зимой — лыжи, санки. Ведь у большинства опекаемых нами детей нет возможности выезжать на отдых, и на каникулах они остаются в душных городах. А теперь столько места! Каждый месяц можно по двадцать детей принимать! Ой, простите, я здесь тараторю, вам неинтересно?
— Нет, — сказал Миша, — неинтересно.
— А зачем же тогда вы приехали?
— Но ведь я вам уже объяснил. И если бы вы помолчали немного, объяснил бы еще раз. Я ищу женщину, которой раньше принадлежал этот дом.
— Дарственная была от неизвестного лица, — растерянно сказала Оля.
— Значит, вы не знаете, от кого получили этот подарок?
— Знаю. Я сходила в сельсовет, и председатель рассказал мне, что этот дом полтора года назад купила молодая женщина. Ее имя — Надежда Ермилова. Но она не жила здесь, приезжала всего несколько раз, да и то ночью. Ее толком и не видел никто. И где она сейчас, председатель не знает. Уведомление о том, что дом передан мне, он тоже получил по почте. Я эту женщину искать не собираюсь, хотя, конечно, можно было бы спасибо сказать. Но мы должны уважать ее желание остаться неизвестной. Я думаю, она не ради благодарности сделала этот подарок.
— А ради чего? — спросил Миша, которого царапнуло это имя: Надежда Ермилова. Оно было чужим. Чужим и опасным. В отличие от другого имени, которое он любил, которое шептал ночами, призывая в свои сны.
— Она знала, что если подарит этот дом мне, он обязательно будет приносить пользу бедным людям, обездоленным детям. Она знала, что благотворительность — дело всей моей жизни, и что именно через меня добрый поступок, который она совершила, принесет свои плоды. Вы тоже могли бы внести посильный вклад. Честно говоря, когда я узнала, что ваша жизнь кардинально изменилась, я обрадовалась. Звонила вам, несколько раз записывалась на прием. Считала, вы не откажитесь помочь нам, раз уж у вас появилась такая возможность. К сожалению, меня к вам не пустили.
— Я сам отдал приказ вас ко мне не пускать.
— Почему? — она искренне удивилась.
— Потому что я не занимаюсь благотворительностью. Считаю это пустой тратой времени и денег.
— Неужели вы говорите серьезно?
— Серьезнее не бывает. И прошу вас впредь не звонить мне, и не искать встреч.
Быстрым шагом он направился к выходу. Все напрасно, думал он. Все напрасно. Она приезжала сюда только для того, чтобы избавиться от дома. Не имеет смысла искать ее здесь. И нужна ли ему эта женщина, Надежда Ермилова? Убийца, преступница? Прочь, прочь из этого дома! Пусть эта Оля остается здесь со всеми своими униженными и оскорбленными. А с него довольно!
Ознакомительная версия.
