Ознакомительная версия.
Ей нравилось примерять на себя образ Яси, особенно в те дни, когда нужно было в очередной раз вручить кому-то ангела. Ей казалось, что подруга рядом, что она незримо стоит за спиной, что она помогает.
Парнишка собирается с духом, чтобы подойти к ней, заговорить. Она видит это по тому, как он сжимает губы, слегка хмурит брови. За годы своей работы она научилась читать по лицам. Проклятая работа, не оставляющая выбора. Зло должно быть наказано. Непременно должно быть наказано… и ангел неизменно должен привести преступившего черту к покаянию.
Там на десятом этаже бетонной высотки остался ее последний ангел. Она закончила свою работу, и теперь она свободна.
Как же она устала. Как же хочется оказаться где-нибудь в глуши, подальше от людей, наедине с собой, наедине с памятью.
Скоро объявят посадку. И все будет кончено. Где встретит ее утро, ей уже все равно.
Напрасно он так глядит на нее, этот мальчик с блестящими глазами. Все это бессмысленно, все бесполезно. Если бы любовь могла что-то изменить, Надя осталась бы там — на десятом этаже. Рядом с тем, кому предназначался последний стеклянный ангел. Иногда в его объятиях она чувствовала, что живет, и что еще совсем немного, и все переменится, обретет новый смысл.
Но он оказался таким же, как все. Он подался соблазну.
Вот и посадку объявили. Нужно идти. Туман все не рассеивается, становится гуще, плотнее, и когда самолет, взлетая, начинает набирать высоту, ей кажется, что она и сама вот-вот растворится в этом тумане. И еще она точно знает, — никуда уж от этого не деться, — что все время полета, до самой последней минуты, до того мгновенья, когда, взревев, кинется навстречу черный асфальт посадочной полосы, она будет думать о человеке, оставшемся на десятом этаже бетонного здания, в кресле, придвинутом вплотную к стеклянной стене, за которой остывает, превращаясь в мираж, серебристо-неоновый город.
* * *
Он вздрогнул и проснулся.
Это был сон. Всего лишь сон. Ее шаги давно стихли, их далекий приглушенный звук растворился без следа в зыбком тумане предрассветного сумрака.
А может быть, все это просто привиделось? Почудилось от долгого ожидания? Такое случается — когда очень долго ждешь, когда очень долго надеешься. Гонишься за призраком, протягиваешь руки. Пытаешься настигнуть, обнять, прижать к сердцу. Но призрачная тень ускользает, проходя сквозь тебя, словно мерзлый поток воздуха, сотрясая тело, леденя кровь, забирая душу. Пустота и ночь… И ее нет больше… Ее рук, ее губ. Все приснилось. И смерть приснилась.
Охранник что-то напутал. Не было никакой девушки. Вернее приходила, но наверх она не поднималась. И, конечно, это была не Жанна. Это была какая-то другая девушка.
Он устало поднялся. Опустив плечи, медленно пошел к выходу. Пора домой…. Да, пора домой. В настоящий дом, в прежнюю жизнь, в тесную квартирку, в которой его ждет мама. Все еще ждет. К черту эти деньги, к черту чужого человека, не считающего его сыном, к черту ненавистную чужую фамилию. Домой, домой! В прежнюю счастливую жизнь!
Он сбежал по ступенькам, и все повторял — сначала шепотом, потом все громче и громче:
— Домой! Домой!
За стеклянными стенами фойе занимался рассвет. Медленно, словно кофе, в который тоненькой струйкой добавляли молоко, белела ночь, разбавляемая первыми слабыми лучами холодного зимнего солнца.
С улыбкой кивнув охраннику, вскочившему при его появлении, Миша быстрым шагом направился к выходу.
Он уже взялся за ручку двери, когда услышал за спиной:
— Послушайте, Михаил Германович, тут эта девушка… Она велела вам передать…
Миша медленно повернулся, и, не чувствуя ног, словно в продолжающемся сне, сделал несколько шагов обратно, снова переступив черту, которую несколько секунд назад мысленно провел за собой, решив, что больше никогда сюда не вернется. Ему пришлось вернуться… Пытаясь справиться с волнением, пытаясь совладать со своим голосом и разумом, которые перестали его слушаться, он спросил:
— Что вы сказали?
— Она ушла минут десять назад. Вот передала вам, — охранник протянул небольшой сверток.
Миша взял сверток, и, прижав его к груди, пошел к двери. Вон из этого огромного бетонного монстра, уже готовящегося поглотить первую парию человеческих душ, которые через час или два явятся в это логово, набитое деньгами, продавать себя за тридцать жалких серебряников.
Он отошел подальше, в маленький парк, засаженный чахлыми деревцами, присел на скамейку с выломанной спинкой. Покачиваясь, скрипела на ветру мусорная урна, до отказа забитая пустыми пивными бутылками, земля вокруг была усеяна подсолнечной шелухой и окурками, у гнутой чугунной ножки скамьи сиротливо валялся использованный презерватив. Рядом с клумбой, желтеющей останками летнего великолепия, спал бомж, прикрывшись ободранной цигейковой шубой.
С колотящимся сердцем Миша развернул бумагу. Он и без этого знал, что там находится… но ему нужно было увидеть… Маленький ангел, прозрачные крылья… еще несколько минут назад он был в ее руках… в ее милых, любимых руках…
Он сидел, застыв на скамейке, в этом убогом чахлом парке. Несчастный и совсем одинокий, как Робинзон на своем острове. А вокруг ворочался и просыпался город, словно безжалостный и равнодушный океан, который, разозлившись, мог смести все на своем пути. И Мишу, и спящего бомжа, и ангела с прозрачными крыльями. За этот год новой Мишиной жизни город стал чужим, это был уже не его город.
— Эй, друг, прикурить не найдется?
Миша обернулся. Это проснулся бомж, который теперь сидел на земле, с накинутой на плечи шубой, и близоруко щурил на Мишу глаза под опухшими синеватыми веками. Судя по его ничего не выражающему голосу, он и не надеялся, что Миша угостит его сигаретами, он похоже, вообще уже ни на что не надеялся, и спросил, скорее всего, по многолетней привычке, доведенной до автоматизма, — нужно ведь хоть как-то выживать. Миша это понял, почувствовал. И вдруг обрадовался тому, что почувствовал. Значит, он еще не умер. Значит, еще не все потеряно.
Он взглянул через плечо на серое здание, оставшееся за спиной, на десятом этаже которого находился его роскошный кабинет. Прежний кабинет. Больше он туда не вернется.
— Ну, так как, браток? — просипел бомж. — Как насчет сигаретки? Найдется?
— Найдется, — сказал Миша и вынул из кармана портмоне.
Пухлый кожаный квадрат, описав в воздухе плавную линию, шлепнулся на сырую землю прямо у края вытертой цигейковой полы. Бомж протянул пальцы с черными ногтями, но тут же отдернул руку и недоверчиво взглянул на Мишу.
— Тебе, тебе, не сомневайся, — сказал Миша. Увидев ошеломленное лицо человека, он засмеялся и быстро пошел прочь, туда, где над мокрыми от осевшего тумана крышами вставало малиновое декабрьское солнце.
Начинался новый день. И все еще было впереди.
Ознакомительная версия.
