— Да, — подтвердил я. — Что ей было нужно?
— Она попросила перезвонить.
Петра оставила номер Голливудского управления. Мне ответили, что сейчас ее нет на месте, и предложили номер мобильного телефона.
Наконец я услышал голос Петры.
— Майло попросил меня передать тебе, что мы нашли Элдона Салсидо. Майло подумал, что, возможно, ты захочешь на него взглянуть.
Майло передает сообщение через Петру, вместо того, чтобы позвонить самому. Он понимает, что в деле Досса мы теперь по разные стороны баррикад.
Это заслуга Сейфера, или Майло сам дошел до такой рассудительности? Так или иначе, я был удивлен.
— Он говорил, почему мне стоит взглянуть на молодого Салсидо?
— Нет, — сказала Петра. — Я думала, ты сам догадаешься. Разговор был очень коротким. Майло звонил на бегу. Ему никак не удается получить ордер на арест этого жирного кота.
— Где вы нашли Салсидо?
— На улице. Нашли в буквальном смысле. Избитого до полусмерти. Похоже, он поссорился с крутыми ребятами.
Его обнаружил один из местных жителей, выйдя утром за газетой. Салсидо валялся в сточной канаве. В карманах у него ничего не нашли, но это не говорит о том, что его ограбили. Возможно, у него просто не было бумажника. На вызов приехали ребята из управления. Салсидо узнали по фотографии, которую я повесила на стене. Сейчас он в «Приюте милосердия».
— В сознании? — спросил я.
— Да, но говорить с нами отказывается. Я предупредила охрану о том, что ты можешь приехать.
Петра назвала мне номер палаты.
— Спасибо.
— Если будут какие-то проблемы, звони мне. Если узнаешь от Салсидо что-нибудь интересное, можешь тоже позвонить мне.
— Потому что Майло занят?
— Похоже на то. А кто сейчас свободен?
— Да, это лучше, чем ходить на биржу труда.
— Тут ты прав. Кстати, завтра я встречаюсь с Билли. Мы поедем смотреть новый научный центр в Выставочном парке. Передать ему что-нибудь от тебя?
— Привет. Еще скажи, пусть продолжает заниматься тем, чем занимается. И не бездельничает. Хотя он это и без меня знает.
Петра рассмеялась.
— Да, Билли просто чудо, правда?
Мне потребовалось сорок минут, чтобы добраться по 10-му Восточному шоссе до той части Голливуда, где Беверли встречается с Темпл.
Вторая больница за день.
Клиника «Приют милосердия» представляет собой пятиэтажное здание сейсмоустойчивой конструкции, выкрашенное в желтовато-серый цвет, взгромоздившееся на заросший кустарником холм, господствующий над городом. Крохотная автостоянка, остроконечная черепичная крыша, красивая лепнина, во многих местах осыпавшаяся, оставшаяся со времени, когда труд ничего не стоил. У ворот постоянно гудели подъезжающие кареты скорой помощи. В вестибюле на первом этаже стояли длинные очереди людей с печальными лицами, дожидающиеся возможности обратиться к служащим, укрывшимся от них в стеклянные клетки. Те же самые перечни врачей-специалистов, что я видел в клинике Святого Михаила, но только это заведение было похоже на кадры из черно-белого кино и пахло как спальня старика. Спальня Мейта.
Его сын находился на четвертом этаже, в отделении специального ухода. Безоружный охранник у стеклянных дверей махнул рукой, увидев мое удостоверение врача. За дверями начинался коридор, в глубине которого стоял стол. Сидящий за столом негр, бритый наголо, заполнял какие-то бумаги, а рядом с ним женщина лет шестидесяти с квадратным подбородком и соломенными волосами выстукивала ритм музыки, доносившейся из радиоприемника. Я представился.
— Вам туда, — махнула рукой медсестра.
— Как он себя чувствует?
— Жить будет.
Она достала папку с историей болезни. Далеко не такую пухлую, как энциклопедия, посвященная Джоанне Досс. К обложке был подколот доклад полиции Голливуда.
Элдон Салсидо был обнаружен в бессознательном состоянии в 6:12 утра в сточной канаве перед жилыми домами на Пойнсеттиа-плейс, к северу от Сансета.
В трех кварталах от того дома, где жил его отец.
Младшего Мейта забрала бригада скорой помощи. Врач-травматолог зафиксировал многочисленные синяки и ссадины. Подозрение на сотрясение мозга, к счастью, не подтвердилось. Все кости оказались целы. Пациент находился в крайней степени психического возбуждения и не отдавал отчета в своих действиях. Предположительно, это являлось следствием злоупотребления алкоголем, наркотиками, перенесенной психической травмой, или сочетанием всех трех вышеперечисленных факторов. Пациент отказался назвать себя, однако его личность была установлена сотрудниками полиции. В докладе упоминалось о судимости Салсидо.
После того как пациент затеял драку с обслуживающим персоналом клиники, его поместили в специальную палату.
— Кого он ударил? — спросил я.
— Мою сменщицу, — сказал негр-санитар. — Ее преступление заключалось в том, что она предложила этому типу апельсинового сока. Он выбил стакан у нее из руки и попытался ударить. Ей удалось запереть его и вызвать охранника.
— Еще один день в раю, — сказала медсестра. — Судя по всему, кандидат на вывод из запоя, но устройство очищения организма сломалось еще в прошлом месяце. Вы хотите выяснить, когда можно будет его отсюда забрать?
— Нет, просто первичная консультация психолога.
— Знаете, скорее всего, вам никто за это не заплатит. У этого типа нет карточки медицинского страхования, и он отказывается говорить.
— Ничего страшного.
— Ладно, если вам все равно, то мне и подавно. Палата 405.
Выйдя из-за стола, медсестра открыла дверь. Комната была похожа на тюремную камеру: зеленые стены, единственное окно, забранное решеткой, одинокая кровать и капельница на подставке, ни к чему не подсоединенная. Монитор, отслеживающий основные параметры жизнедеятельности, был выключен, как и небольшой телевизор, закрепленный на противоположной от кровати стене. Тишину нарушал лишь доносящийся шум города.
Донни Салсидо Мейт, голый по пояс, лежал на спине, привязанный к кровати кожаными ремнями, и смотрел в потолок. Ноги были укутаны простыней, насквозь мокрой от пота. Его щуплый торс, полностью лишенный растительности, был нездорово-бледным во всех тех местах, где его не покрывали синие узоры татуировки.
Затейливая татуировка, переходящая на плечи и спину. Художественно расписанные руки, перетянутые бинтами. Засохшая кровь. Марлевая повязка на голове, квадрат пластыря на щеке. Багрово-синие фингалы под глазами, распухшая нижняя губа. Но все же в первую очередь взгляд притягивали картины на коже: ухмыляющаяся морда раскрывшей пасть кобры с огромными смертоносными клыками; дряблая обнаженная женщина с печальным лицом, из широко раскрытых глаз срывается одинокая слезинка. Готические буквы: «Донни стал большим».
Татуировка с технической стороны выполнена безупречно, но сюжеты переплетены так хаотически, что мне захотелось поменять местами отдельные участки кожи.
— Прямо ходячая картина, — заметила медсестра с соломенными волосами. — Как в той книге, «Марсианские хроники». Мистер Салсидо, к вам посетитель. Разве это не замечательно?
Она вышла, и дверь с шелестом закрылась у нее за спиной. Донни Салсидо Мейт не пошевелился. У него были длинные жесткие волосы цвета отработанного машинного масла. Неухоженная борода, еще более темная, скрывала лицо от скул до подбородка.
Никакого сходства с фотографией из личного дела, которую показывала Петра Коннор. Я подумал о бороде, которую отпустил Майкл Берк, создавая образ Хьюи Митчелла. И действительно, заросшее лицо Донни чем-то напоминало лицо Митчелла. Но это были разные люди. В глазах Митчелла ни намека на это пустое холодное болото. Вместо горячей кипучей активности лицо Донни было затянуто паутиной. Передо мной был не хищник, а затравленная дичь.
Я подошел к кровати. Донни Салсидо, застонав, отвернулся. Вытатуированная виноградная лоза, поднимаясь по шее, терялась под бородой. Кончики усов были тронуты желтоватым налетом. Губы растрескались, нос был сломан, но давно. Возможно, и не один раз. Хрящ переносицы ввалился, словно срезанный тупым лезвием; на коже носа зияли черные поры. На теле остались оранжевые пятна от дезинфицирующего средства, но санитарной обработке так и не удалось уничтожить зловоние улицы.
— Мистер Салсидо, я доктор Делавэр.
Донни не пожелал открыть глаза.
— Как вы себя чувствуете?
— Выпустите меня отсюда.
Произношение чистое, внятное. Я ждал, разглядывая роспись на коже. Хорошая композиция, проработанные полутона. Я попытался найти какие-нибудь образы, связывающие Донни с его отцом. Ничего очевидного. Татуировки наползали одна на другую. Смесь таланта и хаоса.
Мое внимание привлекли синяки на локтевом сгибе. Следы от внутривенных инъекций.
Наконец Донни открыл глаза.
— Уберите вот это, — сказал он, дергая ремнями.
