— Слава Аллаху, — согласился Джонни Стоун, автоматически потянувшись к «лейке», висевшей у него на шее. Это была мгновенная реакция фотографа-профессионала, но он подавил ее, оставив фотоаппарат в покое. У него было уже достаточно снимков, запечатлевших мгновения, подобные только что пережитому. Что изменит еще один? И что толку от них всех?
Именно в этот момент последовал новый шквал огня. Вокруг свистели оранжевые горящие снаряды. Их охватила волна быстро нараставшего звука, и улица впереди стала наполняться мерцанием, по мере того как яростные языки пламени заскакали и защелкали, жадно истребляя все вокруг.
— Мы сейчас развернемся, — сказал водитель, включая заднюю передачу и начиная виртуозно маневрировать. — Я знаю другой путь, — продолжал он, искоса взглянув на Джонни. — Если Аллах того захочет, мы будем в Дамаске вовремя и вы попадете на самолет.
Джонни крутился на сиденье. Прищурившись, он всматривался в заднее стекло, покрытое толстым слоем пыли. На месте взрыва он увидел полуразрушенное здание. Без передней стены оно походило на какой-то безумный гигантский кукольный домик, с перевернутой вверх ногами мебелью.
Ливан. Джонни устало вздохнул.
Как он любил его когда-то, какой интересной казалась схватка Востока и Запада.
Джонни угрюмо сжал губы. Теперь он уже ненавидел Ливан.
Он всегда возвращался сюда — сделать еще одну фотографию, получить еще одно документальное свидетельство смерти, разрушения, страдания. Все. Больше этого не будет. На этот раз он уезжает навсегда. Ничто не могло остановить его — ни высокая стена, ни глубокий колодец, ни его редактор в «Лайф», ни все, вместе взятые, бомбы. Если Джонни Стоун что-либо решал, его уже невозможно было свернуть с избранного пути.
Джонни Стоун был известный фотограф, удостоенный многих премий. Вольный художник, он смело совался туда, куда менее умелые (или более мудрые) фотографы соваться отказывались. Тридцать пять лет от роду, смесь ирландской и немецкой крови, черные волосы, зеленовато-голубые глаза, решительно сжатые губы.
Некрасивый, но мужественный, высокий и стройный, с сильным, хорошо тренированным телом. Женщины находили его красоту обезоруживающей.
Помимо прочего он обладал талантом, славой, стальными нервами и избытком самоуверенности.
Все это сейчас ему было необходимо. Такси неслось по улице, и по обеим сторонам мелькали разрушенные бомбами дома, в небо взлетали зазубренные осколки камней. Вдали, за крышами домов, вырастали огромные грибы дыма, медленно разносившегося морским ветром. Гром взрывов удалялся, как при уходящей грозе.
Джонни Стоун ничего этого не замечал. Его мысли были заняты сообщением, полученным по каналам «Ассошиэйтед Пресс» в его пресс-бюро полчаса назад. В памяти отпечаталось каждое слово.
НЬЮ-ЙОРК, 22 мая, АП. Карлтон Мерлин, всемирно известный писатель, автор бестселлеров, автор биографий Фрэнка Синатры, Элизабет Тейлор, Жаклин Кеннеди-Онассис, Ставроса Ниаркоса, Марии Каллас, династии Круппов, Пабло Пикассо, найден вчера мертвым в своей квартире, сообщает полиция.
Причиной смерти стало, по всей видимости, самоубийство.
Единственная живая родственница господина Мерлина — его внучка Стефани Мерлин, основательница и ведущая телепрограммы «Полчаса».
О похоронах будет сообщено позже.
Джонни знал Карлтона Мерлина и считал, что знал неплохо. И тот Карлтон Мерлин, которого знал Джонни, никогда бы не совершил самоубийства — никогда.
Только не Карлтон Мерлин, книги которого постоянно занимали первые места в списках мировых бестселлеров, чей ненасытный аппетит к деталям и секретам сделал его одним из наиболее читаемых авторов, кого не просто уважали, но и боялись в издательском мире.
Джонни смотрел в окно. Они уже выехали из центра города. Теперь пыль и дым от взрывов были похожи на безобидные грибы-дождевики или грязные комочки ваты.
Отсюда уже недалеко до сирийской границы, а там и Дамаск. Затем самолетом компании «Алиа-Королевские Иорданские линии» прыжок в Амман, из Аммана в Каир, а оттуда без пересадок в Нью-Йорк.
Он усмехнулся. Если бы еще вчера кто-нибудь сказал ему, что сегодня он уедет из Сидона из-за Стефани Мерлин, он счел бы это насмешкой. Стефани была пройденным этапом его жизни. Их пути разошлись и больше не пересекутся — не могут пересечься.
Есть вещи, которым просто не суждено случиться.
Стефани. Сколько ей сейчас? Двадцать семь? Нет, двадцать восемь: ей был двадцать один год, когда они встретились, двадцать три — когда каждый из них пошел своей дорогой.
Интересно, сильно ли она изменилась с тех пор? Пять лет. В наше время за такой срок случается многое.
Он смотрел на проносившиеся мимо сосны, на сады, обнесенные заборами, и представлял Стефани. Воспоминания уносили его в прошлое — назад, назад…
Назад на пять лет, в ту роковую пятницу, День памяти погибших в войнах. Он только что вернулся из Никарагуа. Шесть невыносимых недель он скитался по джунглям, собирая документальные свидетельства еще одной войны — свидетельства смерти и разрушений.
Он позвонил ей, как только вошел в номер отеля, вознесшегося над Центральным парком.
— Это я, — сказал он.
— Привет, это я, — ответила она. По ее голосу он понял, что она улыбается. Семь чудес света были ничто в сравнении с этой улыбкой.
— Я вернулся, — добавил он.
— Это очевидно, — она засмеялась.
— Скучала?
Она неопределенно хмыкнула.
— Послушай, когда мы встретимся? Сегодня полтора месяца, как я не видел твоего восхитительного тела. Еще один день воздержания — и у меня будут эротические сновидения.
— Я поздно освобожусь.
Держа трубку в одной руке, телефон в другой, покачиваясь на каблуках, он посмотрел в окно. Погода была не по сезону жаркой, и мерцающее марево окутывало город. Здания в северной части Центрального парка были едва видны.
— Надеюсь, ты постараешься, чтобы это было раньше, а не позже.
— Хотелось бы, — ответила она со вздохом, — но я не могу, Джонни. Правда. У меня одиннадцатичасовой выпуск новостей. — Ее голос прояснился. — А может, встретимся после этого? Допустим… в полночь?
— Мы служим тем, кто терпеливо ждет, — процитировал он.
Ожидание сделает встречу еще более сладкой, убеждала Стефани.
— А меня еще более несчастным. Так где мы устроим фейерверк? У тебя или у меня?
«У тебя» означало ее трехкомнатную квартиру на Горацио-стрит.
— Это зависит… — пробормотала она. — А где ты?
— «Эссекс-хаус».
— Растратчик, — в голосе звучал смех. — Вот что. Мне нравится мысль об отеле. Я кажусь себе доступной и распутной.
Повесив трубку, он почувствовал себя счастливым, как мальчишка. После шести недель холостяцкой жизни, скитаний по вонючим тропическим джунглям, сражений с москитами и поносом, сидения на отвратительной пайковой пище, и все это для того, чтобы запечатлеть повседневную жизнь повстанцев, — после этих шести недель сам звук ее голоса походил на какую-то трепетную, кружащую голову музыку. Джонни понял тогда, как глубоко проникла она в его душу, как прочно поселилась в ней; какой стала необходимой.
Ему понадобилось шесть недель разлуки, чтобы осознать, что он оказался среди тех немногих счастливцев, кому выпало познать любовь.
И вот Джонни Стоун — бабник, любимец женщин и закоренелый холостяк — побежал в город и купил у Тиффани бриллиантовое обручальное кольцо за двенадцать тысяч. Он заказал цветы в комнату, полуночный ужин с шампанским и скрипачами, выскочил к Бергдорфу купить непритязательный, но бешено дорогой наряд — шелковую рубашку и хлопчатобумажные слаксы. Он даже постригся.
В одиннадцать он увидел ее на экране телевизора. Глядя на нее во все глаза, он с какой-то неуместной ревностью думал о том, сколько еще мужчин сейчас делали точно то же самое. Затем он впустил скрипачей, выключил свет, зажег свечи, проверил марочный «Периньон». Бутылка была холодная как лед.
Все было превосходно.
Одиннадцать тридцать. Полночь. Скрипачи безмолвно ждали.
Двенадцать тридцать…
В час он отпустил скрипачей. Он чуть не сошел с ума от волнения. Он позвонил на студию. В ее квартиру. Ее дедушке. Он даже позвонил в отдел пропавших без вести. Безрезультатно.
Час тридцать… два.
Затрещали догорающие свечи.
Два тридцать. Лед в ведерке с шампанским превратился в тепловатую водичку.
Она позвонила только утром.
— Надеюсь, ты не слишком долго ждал, — не извиняясь, сказала она. — Тут интересный сюжет наклюнулся, пришлось им заняться.
Он ответил, что все нормально, что он все равно лег спать.
Через несколько дней они ужинали в маленьком итальянском ресторанчике на Блэйкер-стрит. Он не стал напоминать о несостоявшемся свидании, и она не заводила разговор на эту тему. Она была слишком поглощена сюжетом, над которым все еще продолжала работать.
