Стефани кивнула.
— Ну что ж, вы помогли моей мечте сбыться. Вы, Стефани Мерлин, мой Диснейленд, мой спортсмен!
Он придвинулся еще ближе. В улыбке обнажились острые, как у зверя, резцы. Он закрыл микрофон рукой, чтобы его слова не были записаны на магнитофон.
— Что бы вы сказали, если бы я сообщил вам, что я смотрел вашу программу более двух лет, как фанатик? И не потому, что она такая хорошая. А потому что вы… отвечаете моему идеалу женщины!
Ей стоило большого труда скрыть охватившее ее отвращение.
— Я вижу, вас это не впечатляет. Но я этого и не ждал.
— Я польщена, что вы так высоко…
— Нет, Стефани, нет. Нет. — Он покачал головой. — Не польщена. Испугана!
Она уставилась на него в изумлении. Он попал в точку.
— Вы боитесь, что я могу причинить вам вред? Так? — Он не ждал ответа. — Очевидно, вы испытаете такое же облегчение, как и все остальные, когда меня привяжут к стулу и включат рубильник, не так ли? Вы подумаете, что со мной покончено навсегда, и эта мысль успокоит вас.
Она продолжала пристально смотреть на Джеда.
— Но знаете что? Со мной не будет покончено! Видите ли, Стефани, я вас буду поджидать по ту сторону.
Казалось, его плоские серые глаза физически касаются ее.
— Вы ведь верите в жизнь после смерти, не так ли, Стефани?
Казалось, воздух между ними был заряжен. Она могла поклясться, что он тек и вибрировал.
Дверь опять открылась — где-то вдалеке, как будто она находилась в другом измерении. И опять гул голосов проник в камеру.
— Стеф, — позвал ее Тед Уарвик. — Ты можешь подойти к телефону?
Не поворачиваясь, она отмахнулась от него.
— Запиши телефон и скажи, кто бы там ни звонил, что я перезвоню позже.
— Это важно, Стеф. Это Сэмми Кафка. Он звонит из Нью-Йорка.
Сэмми! У нее оборвалось сердце.
— Тед? — прошептала она.
Он жестом попросил ее выйти из камеры. Джед Савитт наблюдал, как она, отодвинув стул, поднялась и направилась к двери.
— Только ненадолго! — крикнул он ей вслед. — Мое время кончается!
Она почувствовала облегчение, когда за ней захлопнулась дверь. «Как раз то, что мне было нужно, — подумала она, тряся головой, как будто желая стряхнуть с себя все, что происходило за дверью. — Комедиант из камеры смертников».
Большая комната для прессы была наполнена шумом и движением и напоминала улей. По полу змеились толстые электрические кабели.
— Тед, — сказала она твердо. — Пожалуйста, что случилось?
Он отвел ее в угол, подальше от любопытных ушей.
— Твой дедушка, — тихо сказал он.
Она схватила его за руки, впившись глазами ему в лицо.
— Сэмми сказал… — Он вздохнул, пожалев о том, что не существует никаких мягких способов сообщить то, что он собирался ей сообщить. — Он сказал, что похоже на самоубийство.
— Само… — это слово ударило ее. Голова закружилась. Она уперлась спиной в бетонную стену и закрыла глаза.
Где-то далеко, за миллион миль, щелкнул громкоговоритель, и искаженный динамиком голос произнес: «Уважаемые дамы и господа! Верховный Суд Соединенных Штатов только что приостановил приведение приговора мистера Савитта в исполнение. Он не будет давать интервью и в настоящее время возвращается в свою камеру. В скором времени вы получите подробные разъяснения. Спасибо за ваше терпение».
Стефани Мерлин никак не отреагировала на это сообщение. Ручейки слез струились по ее щекам. Она медленно подняла голову и открыла глаза.
— Мой дедушка, — сказала она Теду со спокойной убежденностью в голосе, — никогда бы не совершил самоубийства. Никогда!
3 На борту самолета — Нью-Йорк
Стефани смотрела в иллюминатор, но не видела удалявшихся огней внизу. Она не ощутила наклона самолета, когда он, набирая высоту, взмыл вверх. Бледная, она сидела, сцепив руки, бесчувственная, словно робот. «Но если я робот, то почему мне так больно?»
Чья-то рука тихо легла на ее плечо, и она медленно подняла заплаканное лицо. К ней склонилась стюардесса:
— Вам принести что-нибудь?
Стефани покачала головой.
— Нет, спасибо. — Она отвернулась. Стюардесса, посмотрев на нее внимательно, опять дотронулась до ее плеча.
— Вы не могли бы пройти со мной?
Стефани была слишком погружена в печаль, чтобы задавать вопросы. Она послушно начала отстегивать ремень безопасности. Онемевшие пальцы не слушались. Протискиваясь между спинкой переднего кресла и сиденьем соседа, она двигалась как в замедленной съемке.
В проходе она взглянула на стюардессу, как будто спрашивая: И что?
— Мне кажется, вам нужно уединение, — сказала та сочувственно. — Пойдемте со мной. Сзади есть свободный ряд.
Стефани кивнула.
— Спасибо.
На нетвердых ногах она проследовала за стюардессой. Усевшись на указанное место, Стефани взяла предложенную ей рюмку коньяка и залпом выпила ее.
— Если вы чего-то захотите, нажмите кнопку. Я с удовольствием все для вас сделаю. — Стюардесса сочувственно смотрела на нее.
«Я хочу, чтобы мой дедушка был жив, — хотелось сказать Стефани. — Вы можете это сделать?» Но вежливость взяла верх. Еще раз поблагодарив стюардессу, она, повернувшись к иллюминатору, уставилась на мигающий огонек на крыле. Через некоторое время она устало закрыла глаза, и боль захватила ее всю.
Боль и воспоминания. Теперь все ее воспоминания были неразрывно связаны с болью.
Смерть отняла у нее деда.
Ирония смерти. Ведь именно смерть свела их когда-то.
Давно овдовевший дедушка взял ее, пятилетнюю девочку, к себе, когда ее родители погибли в нелепой катастрофе. Очевидно, на легком самолете вышел из строя радар. Монблан был окутан туманом. Пилот не знал, что прямо на его пути была вышка канатной дороги. Когда он врезался в набитый людьми вагончик, он скорее всего решил, что самолет ударился о гору.
Стефани часто задумывалась о том, успели ли увидеть стоявшие в обреченном вагончике ее родители приближающийся к ним самолет или они погибли, так и не осознав, что произошло. Она надеялась на последнее.
— Нам обоим надо быть мужественными, — сказал ей дедушка после похорон. — Теперь у нас с тобой остались только мы с тобой.
Ничто не могло быть слишком хорошим для внучки Карлтона Мерлина. Он без зазрения совести баловал девочку. Он нанял дизайнера, поставив перед ним задачу превратить спальню Стефани в доме Осборна в розовую мечту, достойную принцессы. Он осыпал ее подарками, он покупал ей столько одежды, что она вырастала прежде, чем успевала хоть раз надеть все, что было для нее куплено.
Именно он настоял на том, чтобы она посещала Бриарли, одну из самых престижных и дорогих частных школ Манхэттена. Именно он ходил на родительские собрания, водил ее в зоопарк — это она обожала — и в оперу, которая нагоняла на нее тоску.
Путешествуя по стране с выступлениями по поводу выхода в свет своей очередной книги — биографии какой-нибудь знаменитости, он всегда брал внучку с собой. Когда Стефани, в старших классах школы, решила стать журналисткой, он использовал все свои связи, чтобы она могла на каникулах попрактиковаться в «Нью-Йорк пост». Благодаря ему она после окончания предпоследнего класса школы проработала целое лето в отделе новостей Эн-би-си.
Знакомство с Эн-би-си решило ее судьбу. Ей нравилась оживленная атмосфера, царившая в отделе новостей. Она дарила ощущение причастности к истории, которая творилась прямо у нее на глазах. И не было ничего удивительного в том, что Стефани решила идти на факультет журналистики.
— Это тяжелый путь, — предупредил ее Карлтон. Но Стефани доказала, что он ей по силам. Все каникулы проводила она в отделах новостей разных газет, радио- и телекомпаний.
Она окончила университет с отличным дипломом. Мерлин страшно гордился внучкой.
— Она будет новой Барбарой Уолтерс, — хвалился он каждому, кто соглашался его слушать.
После года работы в одной из телевизионных компаний ее пригласили на должность внутреннего обозревателя в «Лайв эт файф». Как-то незаметно получилось, что блокнот и микрофон стали ее постоянными спутниками. Каждый день приносил новую трагедию, новые жертвы и новых героев — и тем самым новое задание для нее. Ей это нравилось — ей никогда еще не было так интересно жить. Но постепенно ее все больше раздражало, что на каждый сюжет отводилось не более одной-двух минут. Ей хотелось заглянуть в души тех людей, о которых она рассказывала, понять, что двигало их поступками, каковы будут последствия этих поступков.
Вместе с Тедом Уарвиком, продюсером «Лайф эт файф», они решили создать свою еженедельную программу, каждый выпуск которой был бы посвящен одной теме. Они назвали ее «Полчаса», сделали пробный выпуск и предложили телекомпаниям. Передачу отвергли все.
