Достаю наац из комода и кладу под подушки в изголовье кровати. Складирование мебели звучит как слишком много работы. Швыряю донесения в камин. Адские бюрократы могут поцеловать меня в задницу. Направляюсь в библиотеку.
Это мой Форт-Нокс, мой кабинет и моя комната безопасности. Я наложил на это место самые тяжёлые защитные худу, какие только знаю. Из всех убежищ, в которые я когда-либо собирался бежать, когда начинало твориться что-то странное, библиотека по списку шла после лепрозория и горящего мусоровоза. Но вот я здесь.
Я не измерял это место шагами, но библиотека в длину выглядит примерно как футбольное поле, окаймлённое двумя этажами книг на простирающихся на тридцать метров витиеватых полках из тёмных пород дерева. Потолок в виде купола расписан сценами, иллюстрирующими три догмата адовской церкви. Мысль: Бог и Люцифер спорят, что раз у людей есть свободная воля, то и у ангелов она должна быть. Действие: война. Сцена милая, но суровая, и слишком старается выглядеть благородной, словно советский пропагандистский плакат. Новый Мир: Люцифер со своими потерпевшими поражение, пребывающими в состоянии шока сельским пацанами в Аду. Он похож на продающего змеиную мазь деревенщине проповедника на христианских собраниях, но в своём собственном ебанутом стиле этот скользкий сукин сын пытается поступать правильно по отношению к своему народу.
Я устроил себе уютную нору у стены «Греческой стены», той фигни, что велел мне прочесть Самаэль. Я нашёл его заметки в экземпляре напечатанной крупным шрифтом полуразвалившейся книги со сжатым изложением истории Греции в стиле «Ридерз Дайджест». (Мне стыдно, что он знает меня достаточно хорошо, чтобы оставить эту информацию в книге, написанной для затворников и полуслепых бабулек). Он включил туда имена тех, кого я мог бы рассмотреть для введения в Совет. Если это те адовцы, которым я могу доверять, то я не готов познакомиться с теми, кому не могу доверять.
Я перетащил в свою нору отделанный золотом плюшевый красный диван, большой рабочий стол и несколько кресел. Иногда я даже впускаю кого-нибудь попользоваться этими креслами. Не так много и не так часто, но любой, кто приходит, находится на моей территории. Я знаю, какие ковры покрыты связывающими кругами. Знаю, в каких книгах пустоты, набитые ножами и смертоносными зельями.
Стол и ближайшие полки завалены книгами, бумагами, ручками и странными маленькими машинками. Хламом, который можно найти только в магазине канцтоваров, служащем по совместительству вечерней школой для палачей-любителей. Губчатая красная ракушка, которая рычит, когда сжимаешь её, и выплёвывает то, что я думаю сойдёт за адовские скрепки. Они толстые и острые, словно предназначены для того, чтобы карать бумагу, а не просто скреплять её. Нечто, похожее на набор медных зубов. Иногда эти зубы стучат. Иногда они несколько дней ничего не делают. Гироскоп, который при раскрутке разговаривает грудным голосом из фильмов про монстров на языке, которого я никогда раньше не слышал. На одной из книжных полок стоит золотая армиллярная сфера [24]. Когда я прикасаюсь к любому из золотых колец, у меня возникает ощущение, словно я выпал из себя. Будто я нигде, и меня толкает сквозь пустоту ледяной ураган. Вдали виднеются звёзды, а за ними масса бледного бурлящего пара с прожилками света. Думаю, это хаос на краю Вселенной, и что это разделяющая Ад и Рай глубокая пустота. Где бы и что бы то ни было, это одинокое и пустынное место.
В Лос-Анджелесе я проживал с мертвецом по фамилии Касабян, который работал на Люцифера и мог видеть части Ада. Не знаю, может ли он видеть меня здесь, но иногда я нацарапываю послания и оставляю их на несколько дней на столе. Некоторые друзьям. Большинство — Кэнди. Мы во многом похожи. Оба не совсем люди и оба убийцы. Мы пытаемся, насколько это возможно, забыть о первом, и стараемся насколько это возможно избегать второго, что, так уж получается, обычно длится недолго.
Позади меня раздаётся щелчок. Я кладу руку на нож и оборачиваюсь. Через фальшивую секцию книжного шкафа, которая раздвигается, как японские бумажные двери, входят два адовца.
Мерехим, священник, кланяется. Он в чёрной мантии без рукавов. Каждый дюйм его бледного лица и рук татуирован священными адовскими письменами. Заклинания, молитвы и, насколько мне известно, рецепт курицы с кари.
Парень с ним, Ипос, здоровенный и неотёсанный. Похож на ходячий пожарный гидрант в сером резиновом комбинезоне. На тяжёлом кожаном поясе вокруг его талии висят инструменты, варьирующиеся от варварских дробилок до тонких хирургических. Издалека невозможно сказать, кто он такой — начальник отдела технического обслуживания дворца или главный палач. Работа во дворце делает его полезным агентом. Никто не обращает внимания на уборщика.
— Мы помешали вам развлекаться с игрушками, милорд? — спрашивает Мерихим.
— Ступай поглумись над алтарником, проповедник. Я работаю.
На столике рядом с диваном стоит ряд гляделок, проецирующих изображения со всего дворца на старомодный экран домашнего кинотеатра, который я нашёл в кладовке. Я вытаскиваю свой правый глаз, бросаю в стакан с водой и вставляю в пустую глазницу гляделку, прокручивая полученные ею изображения, как при перемотке видео. Как я уже сказал, я обладаю кое-какими способностями Люцифера, но по большей части пользуюсь вегасовским реквизитом для магических представлений.
— Что вы ищете? — спрашивает Ипос.
Его голос — низкий рокот, как у шестнадцатиколёсника на холостом ходу.
— Участок перед дворцом, где я бросил тела троих партизанивших ублюдков. Хочу посмотреть, что было после того, как я вошёл внутрь.
Мерихим и Ипос — единственные адовцы, которым дозволено входить сюда по собственному усмотрению. Они были доверенными лицами и шпионами Самаэля, и я унаследовал их вместе с этой халтуркой. Не думаю, что он протянул бы так долго без них. И знаю, что меня бы уже здесь не было.
Я прокручиваю назад до того места, где я вошёл внутрь, и включаю воспроизведение на гляделке. Офицер, с которым я говорил, резко отдаёт приказы солдатам, которые примерно в тридцати секундах от футбольных беспорядков, пытаясь взглянуть на Укобака и его мёртвых друзей. Офицер приказывает большинству вернуться к своим обязанностям, а другим отнести три тела к виселицам. Подходит молодой офицер. Они идут по испачканной кровью дорожке, по которой я приволок тела. Я пытаюсь читать по их губам, но они чертовски далеко.
— Я вижу по вашим рукам, что вы пострадали при нападении, — говорит Мерихим. — Я пошлю за целителем из скинии [25]. Осмелюсь предположить, что они более благоразумны, чем медперсонал дворца.
— Я в порядке. Всё, что сделали эти ублюдки, это убили мою куртку. Она была довольно клёвой.
Я переключаю обратно зрение, наливаю себе Царской водки и протягиваю бутылку. Мерихим качает головой и отходит. Он всегда так поступает. Слоняется по комнате во время наших встреч. Я никогда не видел, чтобы этот парень сидел. Ипос кивает, не отказываясь выпить, и поднимает стакан большими, похожими на сардельки пальцами. Когда я начинаю наливать, он вздрагивает.
— Прошу прощения, — говорит он и кивает в мою сторону.
— Рука, милорд. Не возражаете? Она… отвлекает.
Я сгибаю свою протезную руку Кисси. Кисси были расой деформированных, недоделанных ангелов, живших в хаосе на краю Мироздания. Один из первых больших проёбов Бога при сотворении Вселенной. Кисси вызывают у адовцев дрожь. Полагаю, они видят в этих неудавшихся ангелах себя. Это напоминает им, что даже в Аду всегда можно пасть ещё ниже.
Я роюсь в столе и нахожу перчатку. На этот раз он принимает выпивку. Он несёт её к дивану и садится. Я присаживаюсь на стол. Мерихим бродит.
— Благодарю вас, милорд, — говорит Ипос.
— Прекрати эту хрень с «милордом». Это меня бесит.
— Прошу прощения.
