в сторону. Освободив правую руку, Ава потянулась за эндотрахеальной трубкой.
И хотя она бессчетное количество раз проводила интубацию и каждое движение было отточено до автоматизма, сам процесс всякий раз заставлял Аву испытывать чувство сродни тому, которое она испытала, когда друзья впервые уговорили ее прыгнуть с парашютом. Чувство, неизменно напоминавшее Аве, за что она любит свою профессию. Разум работал быстро и четко, ощущения были заострены до предела, анестезиолог слышала собственный учащенный пульс, бьющийся в висках. Несмотря на почти стопроцентное насыщение крови кислородом, пациент больше не мог дышать самостоятельно из-за паралича мышц, вызванного миорелаксантом. Поэтому быстрота действий анестезиолога имела решающее значение: у врача есть от шести до восьми секунд, чтобы справиться с интубацией и перевести пациента на ИВЛ, прежде чем возникнет асфиксия.
Доктор Лондон продвинула клинок в гортань, аккуратным, но твердым движением снизу вверх подняла надгортанник и, увидев голосовые связки, подвела конец интубационной трубки, намереваясь ввести ее в трахею. И в этот момент, к ужасу Авы, голосовая щель исчезла из виду, а рот пациента наполнился жидкостью — смесью желчи и остатков непереваренной пищи.
— О боже! — выдохнула Ава. Судя по объему жидкости, Брюс плотно позавтракал. Проигнорировав указание врача, пациент создал критическую ситуацию, имеющую самый высокий уровень анестезиологического риска. И хотя до сих пор в практике Авы не было случая, чтобы у находящегося в наркозе пациента образовалось такое огромное количество рвотных масс, она не раз отрабатывала алгоритм действий на медицинском роботе-симуляторе. Прежде всего Ава повернула голову Брюса набок и одновременно наклонила стол вниз под углом тридцать градусов, чтобы содержимое желудка не затекло в легкие. Затем быстро взяла отсос и убрала изо рта лишнюю жидкость. Больше всего Аву волновало, сколько ее попало в трахею.
— Что, черт возьми, там происходит? — с тревогой спросил доктор Мейсон, когда стол неожиданно наклонился. Он взглянул на пациента через дугу с висящей на ней простыней. Дон, выполнявшая обязанности помогающей сестры, тоже поспешила к Аве.
Но доктор Лондон не обращала на них внимания. Отложив отсос, она снова взялась за ларингоскоп. На этот раз ей удалось быстро интубировать Брюса. Как только трубка оказалась на месте, Ава присоединила к ней катетер отсоса, стараясь удалить как можно больше рвотных масс из трахеи. И в этот момент сработал сигнал кардиомонитора. Ава бросила взгляд на дисплей: ЭКГ показывала фибрилляцию предсердий. А через мгновение раздался еще один сигнал тревоги: артериальное давление стремительно падало. В свою очередь, ритмичное попискивание оксиметра начало затихать, отмечая резкое снижение уровня сатурации.
— Вызывай помощь, — скомандовала Ава, обращаясь к Дон.
Бетси немедленно накрыла разрез стерильной салфеткой, а Мейсон и Эндрюс сдернули простыню с дуги и сняли саму дугу, открыв доступ к верхней части туловища пациента. Доктор Мейсон с силой хлопнул открытой ладонью по груди Брюса. Все посмотрели на монитор, надеясь увидеть, что нормальный ритм работы сердца восстановился. Но увы, изменений не последовало. Ава продолжала откачивать рвотные массы из трахеи пациента, продвинув катетер до самых бронхов. Мейсон снова ударил Брюса по груди, на этот раз плотно сжатым кулаком. По-прежнему никаких изменений. Эндрюс склонился над больным и начал делать непрямой массаж сердца.
Дверь в операционную распахнулась. Прибыли дежурные анестезиологи с аппаратом для дефибрилляции. Мейсон и Эндрюс отступили от стола. Ко всеобщему облегчению, после первого же разряда синусовый ритм сердца восстановился. Писк оксиметра стал нарастать, указывая на увеличение содержания кислорода в крови. А сигнал тревоги, отмечающий падение артериального давления, отключился, хотя давление пока оставалось низким: 90 на 50.
Прибывшие на помощь доктора Дэвид Уайли и Гарри Чон, удовлетворенные результатом своей работы, откатили дефибриллятор в сторону и присоединились к Аве возле монитора. Пока все трое наблюдали за показателями, желая убедиться, что сердце работает стабильно, Ава рассказала, что произошло:
— Массивная регургитация и аспирация при попытке интубации. Пациент поел утром, хоть и отрицал это. Он лгал и мне, и сестре в приемном покое. Как видите, в емкости отсоса набралось более трехсот кубиков жидкости и непереваренной пищи.
К этому моменту Ава уже вынула отсасывающий катетер и подсоединила мешок Амбу к эндотрахеальной трубке, через которую поступал стопроцентный кислород. Доктор Лондон ритмично сжимала и разжимала мешок, качая газ в легкие пациента.
— Боже, — простонал доктор Мейсон, — а ведь предполагалось, что это будет простая пластика грыжи.
— После введения миорелаксанта прошло около восьми минут? — спросил Гарри Чон, глядя в анестезиологическую карту и пропуская мимо ушей жалобы хирурга.
— Да, около того, — подтвердила Ава. — Надеюсь, с этой стороны проблем не возникнет, я провела преоксигенацию в течение десяти минут.
— Резистенция есть? — спросил Дэвид, наблюдая, как Ава работает мешком.
— Да, есть, — кивнула она. Опыт, приобретенный в самых разных, в том числе критических ситуациях, научил ее чувствовать такие вещи: резистенция — сопротивление грудной клетки нагнетанию воздуха — при введенном сукцинилхолине должна быть совсем небольшой. Но сейчас сопротивление оказалось значительным.
— Давай-ка теперь ты покачай, а я послушаю легкие, — сказала Ава.
Дэвид перехватил у нее мешок.
Ава приложила стетоскоп к груди Брюса.
— Дыхание едва прослушивается, причем с обеих сторон, — сообщила она.
— Да, согласен: резистенция слишком большая, — кивнул Дэвид. — В бронхах, должно быть полно рвотных масс. Боюсь, потребуется бронхоскопия.
Внезапно сигнал оксиметра начал затухать — иго означало, что, несмотря на все старания Дэвида, из-за блокады бронхов в кровь поступает слишком мало кислорода.
Дверь в операционную снова распахнулась, и на пороге возник доктор Ной Ротхаузер, старший хирург-ординатор, который с первого июля должен был занять должность главного ординатора. Доктор Ротхаузер поспешил к столу, на ходу завязывая на затылке тесемки маски. Все в клинике знали Ноя. По общему мнению, он был лучшим молодым специалистом, которого когда-либо порождала в своих недрах Бостонская мемориальная больница. Кое-кто из ревнивых сотрудников даже задавался вопросом, не слишком ли он хорош, поскольку ему неизменно доставались самые высокие баллы на ежегодных аттестационных экзаменах. Ной Ротхаузер был известен как закоренелый трудоголик, чрезвычайно подкованный даже для старшего ординатора, ответственный и решительный — словом, настоящий врач, идеально соответствующий благородному призванию. Как и полагается самоотверженному герою, Ной, находившийся в момент объявления тревоги возле поста дежурного, примчался узнать, не нуждаются ли коллеги в его помощи.
Сцена, которую он застал в операционной, трудно было назвать мирной: два хирурга неподвижно стоят в нескольких шагах от стола, один конец которого наклонен к полу; пациент лежит на спине, больничная рубашка закатана под самое горло, а синюшный цвет кожных покровов говорит о надвигающейся катастрофе. Три анестезиолога склонились над Брюсом. Один крикнул сестре, чтобы
