— Я вспомнил ее! Эту девчонку! Русскую!
На моем лице не дрогнула ни одна мышца.
Я просто продолжал спокойно и отрешенно смотреть в глаза единственного человека, кого без преувеличения мог назвать своим другом, но понимал, что в данный момент нарисовались две проблемы.
Первая: он знал меня так же хорошо, как я сам.
Вторая: если вспомнил ее, то теперь не отвяжется.
— И-и-и? — протянул я, надеясь сбить друга с верного пути, но совершенно напрасно.
Бьёрн только нахмурился и прищурил глаза, чтобы проговорить так, словно вбивал сваи:
— Так какого черта она делает у нас?
— По-твоему, русские неприкосновенны? — вскинул я язвительно брови, а Бьёрн почти зарычал:
— Ты знаешь, что я говорю не об этом, черт подери! Я помню, как ты смотрел на нее тогда!
— Это было больше чем полгода назад. Восемь месяцев.
Бьёрн усмехнулся, выгибая брови:
— Вот видишь! Ты даже срок помнишь наверняка!
Хотелось заорать!
Орать до хрипоты и крови в горле!
Хотелось забить кого-нибудь до смерти, чтобы только сделать один чертов вдох ноющей грудью!
Но я только сжал кулаки под столом, не изменившись в лице и окидывая друга сухим, ничего не говорящим взглядом:
— Как бы ни смотрел, это уже не имеет никакого значения.
— Серьезно? — язвительно поинтересовался Бьёрн, проигнорировав мой холодный острый взгляд, словно осколок битого стекла, которым можно убить.
Обычно такого взгляда хватало для всех, чтобы замолкали и уходили как можно скорее, смотря только под ноги.
Но чертов Бьёрн на то и был моим единственным другом, чтобы не бояться не только придавить к плинтусу своими дерьмовыми вопросами, но и сломать нос, например. Как уже было не раз.
— Значит, будешь ее ломать и выставлять в игру?
— Буду, — всё так же холодно отозвался я, понимая, что на самом деле закипаю и если он не уйдет прямо сейчас, то драки будет не миновать, а потому добавил не менее язвительно и надменно — У тебя совсем нет работы? Может, тогда сядешь за этот гребаный стол и попробуешь разобрать хотя бы фактуры на поставку за этот день, я уже не буду говорить обо всём остальном?
— Говнюк! — рыкнул в мою сторону Бьёрн на родном шведском, уходя из кабинета так же стремительно, как появился здесь, но оставляя после себя еще более гадкое чувство.
Твою мать.
Я тяжело потер переносицу, плотно закрывая глаза, чтобы снять напряжение последних дней, от которого уже пострадали три человека. Но, конечно же, это ни хрена не помогло.
Ровно неделя прошла с того момента, как я увидел ее здесь.
Увидел и охренел.
Когда увидел, как парни Бьёрна волокут новое мясо, то даже не обратил внимания. Были совершенно другие проблемы, которые, собственно, я и шел решать.
Но что-то заставило меня остановиться. Сам не пойму что. Странное ощущение.
Пока парни отчитывались, сколько привезли новых и кто готов выставляться на игру в новой партии, смотрел на девушку и ощущал, как руки холодеют.
Е-ли-за-ве-та.
Лиза.
Я ни разу не произносил ее имени вслух, но знал, какое оно на вкус.
Русская выглядела не самым лучшим образом, и я понимал почему.
Бьёрн говорил, что привезли новых, двух девушек. Они были в подвале больше восьми дней.
Не понимал только, какого черта она оказалась среди смертников!
Я не помнил, как прошел мимо вперед, заставляя себя не оборачиваться.
Не помнил, что говорил слишком наглым новым поставщикам продуктов. Видел только, как они побледнели при виде того, как я вошел прямо на кухню, где суетились два десятка наших работников, и опустили глаза в пол, больше не поднимая их и не стремясь доказать свежесть своей продукции на повышенных тонах.
Конечно, тяжело смотреть на равных глаза в глаза мужчине, чей рост почти два метра.
Но дело было не только в моем росте.
Я знал, что обо мне рассказывают, и никогда не пытался бороться со сплетнями. В конце концов, отчасти это было правдой.
Людей я действительно убивал. Пачками. И наказывал тех, кто не умел держать свое слово.
Говорили, что у меня нет сердца. А если и есть, то изо льда.
Это тоже было правдой.
И вот прошла неделя. Одна чертова неделя, за которую работа не была заброшена только силой воли и благодаря осмыслению того, что за мной стоят сотни семей, которым нужны деньги, помощь и стабильность, потому что всё это время я едва заставлял себя отрываться от монитора ноутбука.
«Северный чертог» был не просто баром по ночам и местом сбора тех, кого называли викингами.
Он был домом.
И был адом.
Поэтому на каждом этаже, в каждом углу стояли многочисленные камеры, благодаря которым мы с Бьёрном могли отследить любую неприятную или спорную ситуацию.
Камера была и в той каюте, куда забросили Лизу.
И я снова смотрел на неё.
Смотрел как сумасшедший с того самого момента, как парни закрыли ее в первый же день.
Лиза не была робкой и послушной — это уж точно.
И я снова хмыкнул, поражаясь силе ее воли и стойкости, потому что девчонка искала пути выхода. В очередной раз.
А еще был наслышан, как она успела свернуть кровь охране тем, что почти всё время кричала, а когда охрипла — била палкой о решетку.
За восемь лет работы «Чертога» Бьёрн еще ни разу не опускался до того, чтобы лично приходить к смертникам. И то, что этого добилась именно русская девчонка, говорило о многом.
Я не понимал только одного: КАК она оказалась среди самоубийц?
Сначала не поверил в это.
Подумал, что ошибка.
Даже вызвал к себе на разговор гробовщиков, которые привозили мясо изо всех трех центров реабилитации и психологической помощи, откуда и доставляли этих безвольных существ, если, конечно, успевали спасти и уболтать не убивать себя.
Мужчины клялись, что в отчетах значились обе девушки. Что их на пару сняли с моста спасатели и поместили даже в соседние комнаты, потому что психологи настояли на этом, отмечая сильную дружескую связь.
Я и этому не верил.
Чаще всего работа людей — это полное дерьмо.
Тот, кто хочет получить много денег и не страдать головной болью с заморочками в виде совести и полиции, способен на многое, лишь бы всё шло по плану.
Когда мне предоставили видео, вопросов больше не осталось.
Их действительно сняли с моста. Обеих.
Но глядя, как Лиза снова пытается оторвать от кровати кривой гвоздь, чтобы, видимо, расковырять окно или замочную скважину, начинал сомневаться во всём.
Ее трудно будет сломать.
Еще труднее будет найти для себя причину отправить ее на игру.
Хотя бы потому, что у Лизы была крайне устойчивая психика. Чтобы сломать такую до уровня безвольного раба, делающего всё, что ему скажут, придется вести себя слишком жестоко.
Девчонка и сейчас показывала свой характер.
Она ничего не ела. Вот уже как неделю, что провела в каюте.
Добавьте еще неделю, проведенную в клетке подвала, и станет ясно, что дело полное дерьмо.
Поэтому похудела так сильно, что от нее остались только одни глазища цвета бирюзового неба. А на фоне темных волос кожа выглядела настолько бледной, что пора было отправлять к ней врача.
На моей памяти никто еще так отчаянно не сопротивлялся. Даже мужики.
За всё это время Лиза не проронила ни слезинки.
Зато каждый день технично и упрямо переворачивала вверх дном свою каюту, и это при том, что вся немногочисленная мебель была намертво привинчена к полу, включая даже настольную лампу, которую невозможно было отодрать от стола.
Но девчонка не сдавалась, и я усмехнулся себе под нос, видя, как она яростно пнула кровать, закричав, а потом и вовсе принялась молотить по ней руками и ногами.
Как в ней еще осталась сила, если учесть, что она пила только воду?
Захлопнув крышку ноута и скрывая Лизу от своих вечно голодных до нее глаз, я поднялся из-за стола и неспешно покинул кабинет.
Чтобы спуститься на два-три уровня ниже, миновав кухню и подвал.
