— Всё мне одной? — Голос ее стал хриплым, дыхание участилось.
— Всё вам.
Она прикрыла глаза.
— Мне нужно выпить чего-нибудь холодного.
Трехсотграммовую банку кока-колы Дина осушила единым духом. Сэнди отхлебывал отвратительный кофе и посматривал на покупателей. Спешить ему было некуда.
— Насколько я понимаю, — проговорила наконец она, — если вы примчались сюда и сразу предложили двадцать пять тысяч, то, выходит, можете дать и больше.
— Вступать с вами в торг мне не поручали.
— Но если я пойду в суд, ваш клиент не обрадуется. Вы понимаете, что я имею в виду? Присяжные будут смотреть на меня и думать, будто Кловис сгорел для того, чтобы ваш клиент смог украсть девяносто миллионов.
Поднеся чашку кофе к губам, Сэнди кивнул. Он не мог не восхищаться сидевшей напротив женщиной.
— Будь у меня адвокат, я наверняка получила бы больше.
— Возможно, но на это ушло бы лет пять. К тому же есть и иные проблемы.
— Например?
— Вы не были особенно близки с Кловисом.
— А если была?
— Тогда что помешало вам приехать на его похороны? Это тоже потребуется объяснить присяжным. Вот что, Дина, я приехал к вам договориться. Не хотите — я сажусь в машину и возвращаюсь в Новый Орлеан.
— Ваше последнее слово?
— Пятьдесят тысяч.
— Согласна. — Огромной ладонью, мокрой от запотевшей банки кока-колы, Дина стиснула его руку.
Сэнди достал из бумажника бланк чека и заполнил его.
Затем положил на стол два документа: текст их соглашения и письмо Дины на имя прокурора.
На то, чтобы подписать оба, потребовалось меньше десяти минут.
* * *
Кое-какие подвижки происходили и в Бока-Ратоне. Многие видели, как молоденькая шведка торопливо пошвыряла сумки в багажник принадлежавшего Арициа «БМВ» и укатила. Было установлено, что сожительница Бенни добралась до международного аэропорта в Майами и в ожидании рейса на Франкфурт просидела там около двух часов.
Во Франкфурте ее будут ждать. Станут терпеливо следить и ждать, когда она совершит ошибку. А потом найдут и самого мистера Арициа.
Последним официальным актом судьи, который вел дело, стало незапланированное слушание — в его личном кабинете и в отсутствие адвоката обвиняемого. Не было там и обвинителя. В архивы суда не поступило никаких записей об этом слушании. В сопровождении трех охранников Патрик поднялся по черной лестнице к двери Карла Хаски.
Его честь сидел за рабочим столом без мантии. Заседаний суда не предвиделось, день мог бы считаться совершенно спокойным, если бы не одно обстоятельство: утренний арест четырех известных всему городу юристов. Толпившиеся в коридорах люди многозначительно перешептывались.
Раны Патрика скрывали повязки, а несколько мешковатый хирургический балахон напоминал окружающим о том, что мистер Лэниган все еще продолжает лечиться.
Оставшись наедине с Патриком, судья закрыл дверь на замок и протянул своему гостю бумагу:
— Прочти.
Состоявший всего из трех строк и подписанный Карлом Хаски рапорт констатировал его отказ от дальнейшего ведения дела «Штат против Патрика С. Лэнигана». Документ вступал в силу ровно в полдень, то есть через час.
— Все утро я проговорил с судьей Трасселом. Он вышел отсюда минут пять назад.
— Думаешь, он отнесется ко мне непредвзято?
— Трассел будет абсолютно беспристрастен. Я сказал ему, что, по моему мнению, это будет суд не над убийцей. Мои слова он воспринял с облегчением.
— Суда вообще не будет, Карл.
Патрик взглянул на прикрепленный к стене календарь — таким Карл пользовался всегда. Каждый день октября плотно забит слушаниями и заседаниями, работы хватило бы и на пятерых.
— Компьютера ты себе так и не купил? — спросил он.
— Хватает того, что стоит у секретарши.
В этом кабинете они познакомились много лет назад, когда Патрик пришел сюда как адвокат семьи, попавшей в трагическую автомобильную катастрофу. Ведение дела было поручено Карлу. Суд длился три дня, после которых они стали друзьями. Присяжные постановили, что виновник трагедии должен выплатить пострадавшим два миллиона триста тысяч долларов — самую большую сумму за всю историю судопроизводства на побережье. Фирма Богена согласилась уладить дело за два миллиона ровно, и треть, как полагается, юристы оставили себе. После уплаты каких-то долгов и некоторых покупок оставшаяся сумма была поделена на четверых. В то время Патрик еще не входил в число партнеров, и они неохотно поощрили его премией в двадцать пять тысяч.
Это было то самое заседание суда, которое стало звездным часом Кловиса Гудмэна.
Оглядев отставшие от стены обои в углу, Патрик поднял глаза к потолку, на коричневое пятно от протекшей с крыши воды.
— Неужели в округе нет денег на ремонт? За последние четыре года твой кабинет ничуть не изменился.
— Мне осталось просидеть в нем всего два месяца. Плевать.
— Помнишь процесс по делу Гувера? Мой первый под твоим руководством и самый блестящий?
— Конечно. — Карл положил ноги на стол и сцепил руки на затылке.
Патрик рассказал ему историю Кловиса Гудмэна. От начала и почти до конца.
Его неторопливое повествование было прервано громким стуком в дверь. Принесли обед. Стоявший на пороге служитель держал картонную коробку, от которой распространялся тонкий аромат. Патрик встал рядом со столом и наблюдал за тем, как из коробки появился салат из икры и огромные клешни краба.
— Это от Мэри Мэхони, — объяснил Карл. — Боб послал вместе с приветом тебе.
Заведение Мэри Мэхони представляло собой нечто большее, нежели просто оазис для измученных голодом и жаждой судей и адвокатов. Оно было старейшим на побережье ресторанчиком, славившимся деликатесами и салатом из икры.
— Передашь ему и мой, — ответил Патрик, протягивая руку к клешне. — В ближайшее время я думаю поужинать у него.
Ровно в полдень Карл включил втиснутый на книжную полку маленький телевизор, и оба, не проронив ни слова, просмотрели репортаж об утренних арестах. Событие никак не комментировалось. Сами юристы, казалось, потеряли дар речи. Ничего, к удивлению смотревших, не сказал и Морис Маст. Представители ФБР тоже молчали. Сколь-нибудь значимая информация отсутствовала. Журналистке, готовившей репортаж, оставалось только фильтровать слухи.
Тут-то и всплыло имя Патрика. Из каких-то источников ей стало известно, что аресты стали частью детального расследования дела мистера Лэнигана. На экране замелькали кадры, запечатлевшие прибытие Патрика в суд Билокси на первое слушание. Затем появилось простое и честное лицо ее коллеги. Приглушенным голосом он оповестил зрителей о том, что в данный момент стоит у двери расположенного в Билокси офиса сенатора Гэрриса Нея, двоюродного брата Чарлза Богена. В настоящее время сенатор находится в Куала-Лумпуре с торговой делегацией, визит которой, если окажется успешным, позволит создать в штате Миссисипи новые рабочие места, правда, заработная плата будет минимальной. В связи с этим сенатор не имеет возможности сообщить что-либо о факте ареста. Никто из восьми сотрудников его офиса вообще ни о чем не слышал и мнение свое высказать не пожелал.
Длился репортаж десять минут.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Патрика Карл.
— Отличный сегодня день. Надеюсь, им хватит мужества добраться и до сенатора.
— Я слышал, ФБР сняло с тебя все обвинения.
— Да. Вчера мне пришлось дать показания большому жюри присяжных. С каким удовольствием, Карл, сбросил я с плеч свою тяжкую ношу! Я же годами носил в себе их тайны.
Глядя на экран, Патрик забыл о еде, а сейчас вообще потерял аппетит. Даже краб больше не казался вкусным.
— Ешь, — сказал Хаски. — Ты похож на скелет.
Взяв из пакетика подсоленное печенье, Патрик подошел к окну.
— Я все-таки хочу разобраться, Патрик, — продолжил Карл. — С разводом все улажено. ФБР забыло о своих претензиях к тебе, а ты согласился вернуть девяносто миллионов плюс небольшой процент. Так?
— В общей сложности сто тринадцать миллионов.
— Обвинение в умышленном убийстве вот-вот рухнет, потому что никакого убийства, оказывается, не было. Вменить тебе в вину кражу штат не может, потому что это уже сделали люди ФБР. Иски страховых компаний отозваны. Пеппер где-то, надо полагать, неплохо устроился. С Кловисом все ясно. Таким образом, на тебе остается лишь его потревоженная могила.
— Почти в точку. Это называется глумлением над трупом, если ты дашь себе труд заглянуть в кодекс. Судьям полагается знать подобные вещи.
— Да. Другими словами, речь идет о преступлении.
— О нетяжком преступлении.
Карл бросил восхищенный взгляд на друга — наверняка тот сейчас обдумывает следующий шаг.
