прикидывая, что такими темпами стоять ему еще минут двадцать. От нечего делать он стал смотреть по сторонам. Слева от него две юных девицы в коротеньких платьях выбирали колу и прочие напитки, – «молодежь!», – подумал Нахрапов, проводя маслянистыми глазками по загорелым коленкам вчерашних школьниц, – «молодежь, понимаешь! Жизни не знают! Мужиков не видали! Эх мне б сейчас их…», – одна из школьниц поймала взгляд на своих ягодицах и скорчила Нахрапову ехидную рожицу, – «молодёжь, понимаешь!». Позади него стоял здоровенный детина в куртке байкера, открывающей цветные наколки на загорелых бицепсах, внушительного размера. Росту в байкере было метра под два, как показалось товарищу Нахрапову, а такими ручищами можно запросто поменять без домкрата колесо на его внедорожнике. Байкер встретился с ним глазами, но без злобы, посмотрел – как на пустое место. И в тот момент, когда вежливость и простой здравый смысл требовали от Нахрапова перестать пялиться на здоровяка в мотоциклетной куртке, язык опять подвел его. Мужчины на секунду встретились глазами, дальнейшие события удивили обоих джентльменов.
– Ух и здоров же ты, скотина! Да я ж тебя сзади имел! – сказал Адамыч и мысленно охнул.
– Чего-чего? – насупился байкер.
Хвала проведению, наделившему Нахрапова умом и смекалкой, – «не зря же он десять лет в начальниках прожил?» – пока здоровяк водил взад-вперед квадратным подбородком, Вася, оставив на кассе неоплаченные товары, вместе с достоинством и авторитетом, что есть мочи припустил бежать к выходу, приподняв руками солидный живот, чтобы на ходу не бил по коленкам.
– А ну стой, гнида, повтори еще раз! – смысл сказанного до здоровяка дошел лишь тогда, когда за Васей закрывались автоматические стеклянные двери супермаркета.
За спиной послышалось тяжелое топанье башмаков, подбитых набойками, на ходу байкер пыхтел как паровоз, – «догонит – сомнет!», – понял Нахрапов и припустил в сторону пункта полиции, расположенного в непосредственной близости от торгового супермаркета.
Петляя между многочисленных рядов припаркованных машин, Василий Адамович выжимал из себя последние силы, бежать было нужно, бежать было жизненно необходимо. Стоит ли удивляться, что, открывая дверь милицейской будки, товарищ Нахрапов весь взмок и запыхался. Он хотел изъясниться с полицией жестами, потребовав от двух дежуривших полицейских немедленно угомонить наглого здоровяка, но и тут его язык говорил и действовал по собственному усмотрению.
– Стволы на пол, это ограбление! – изрек Василий и последние волосы на его лысине встали дыбом, – «позвольте, что же я творю, что делаю?».
Ситуацию еще можно было взять под контроль, если бы не поганый язык Василия Адамовича, который действовал быстрее хозяина:
– Руки в гору, завалю обоих! По лицам дежуривших полицейских было видно, что подобное обращение для них, несколько необычно, но что такое ограбление, видимо, они уже знали. Патрульные нерешительно переглянулись и замерли в удивлении, увидев, что в руках у Василия ничего нет.
Уж как он хотел извиниться, у Васи из глаз брызнули слезы, – «как Дорогуша, ни дать – ни взять», – но что же бедняга в тот момент мог поделать?
– Граната в кармане! Взорву сейчас обоих! К такой-то матери! – Говорил Нахрапов и плакал.
В полицейском участке его заверили, что синяк под глазом и два выбитых зуба, – меньшее из бед при попытке нападения на блюстителей порядка, но прибывший на место адвокат в строгом деловом костюме утверждал обратное, – вы, Василий Адамович, персона важная и значительная, а посему, и обращаться к вам нужно соответственно – с уважением и по чину! Услышав привычное обожание в чужом голосе, касаемо собственной персоны, Нахрапов воспарил и взбодрился, – теперь-то дела наладятся, при таком адвокате. Главное дело – приструнить свой язык, чтобы дров не наломать, виданное ли это дело, чтобы угрожать полиции?
Но приструнить своя язык у Васи не вышло, его языком теперь можно было, разве что, дрова колоть, – держите себя в руках, уважаемый, все отрицайте и ничего не подписывайте, во всяком разе – без моего ведома, – стращал Василия Адамовича дородный адвокат с хитрыми глазками, – ничего, и не такие дела выигрывали! И Нахрапов старался, старался, что есть мочи, но одними стараниями проблемы-то не решаются…
«Увидел вас и все былое», – заиграл в голове у Василия разухабистый мотив, и он уже догадывался, что беда не подоплёку.
– Примите, пожалуйста, ваш комплект документов, – молодая, стройная девушка, приветливо улыбаясь, протянула товарищу Нахрапову копию документов, – «видимо тут изложено то, в чем, собственно, меня обвиняют», – подумал Адамыч и, вопреки его воле, глаза опустились на пышный бюст секретарши.
– «Бывает же такое – сама стройная, а грудь ого-го!», – подумал Василий Адамович и услышал голос собственного языка, обращавшегося, по всей видимости, все к той-же секретарше, – обнажи сиськи, животное!
Суд кончился еще, не начавшись…, – «в какой стране мы живем», – размышлял Нахрапов, трясущийся в перевозке, – «пять лет за оскорбление личности»! но все слова были сказаны, после чего, как гром, среди ясного неба, по столешницы громыхнул деревянный молоток и с этого молотка, Василий Адамович пошел по этапу.
Новая одежда казалась несколько тесноватой и пропахла клопами, этот приторно-кислый запах заползал в ноздри, путаясь в мыслях, такое даже нафталин не исправит, – «не к добру это, ох не к добру», – размышлял испуганный Вася, когда его вели коридором в общую камеру под номером тринадцать, – «я только поздороваюсь, и стану молчать!», – да не тут-то было…
Два десятка любопытных глаз уставились на вошедшего сразу и не стесняясь, – «ждут чего-то», – подумал Нахрапов, – «а чего они ждут? Точно – поздороваться нужно!». Его наметанный глаз начальника отыскал среди заключенных самого значимого и солидного, судя по многочисленным наколкам, сидел он давно и надежно, – «своего рода, тоже руководитель!», – подумал Адамыч и поприветствовал нового соседа.
Беда в том, что язык более Васеньке уже не принадлежал и, вместо задуманного: «здравствуйте уважаемый», Нахрапов выдал, – «у тебя и на заднице наколки имеются?». О том, что в ту ночь приключилось с Василием, бывший начальник старался не вспоминать.
Но не все плохо, что кажется – Василия Адамовича полюбили и приняли, да не просто так, а таким – коков есть. Не обошлось, конечно, даже тут без нюансов – о занимаемой в прошлом должности, товарищ Нахрапов более не памятовал, как забыл он и имя с отчеством, – Поганый Язык, – стал его позывным. Вася ежеминутно говорил соседям разные гадости, но тут же кланялся и начинал хлестать себя ладонями по щекам, – «злой, злой, поганый!», – причитал Васенька, – вымаливая у надзирателей одиночную камеру.
– Может тебя в бронированную заключить? – хохотал над Нахраповым начальник караула.
– В бронированную не нужно, мне б в одиночную, вашу мать – извините, – отвечал Васенька на одном дыхании.
Но в любой заразе есть
