Лень они провели прекрасно. Погуляли в тесных переулках Старого города, где он когда-то был со Свеном, сели на прогулочный катер и посмотрели острова архипелага, а потом просадили чуть не последние деньги в снобском ресторане «Берне», где, как выяснилось из многочисленных мемориальных дощечек, любил бывать Август Стриндберг.
Вечером у Милы опять начался натужный кашель, пошел в ход ингалятор, но выглядела она очень довольной.
– Все образуется, – сказала Мила.
Может, и образуется. Может, и образуется, если он бухнется в ноги Веронике Клосс.
На следующий день они пошли на Норр Меларстранд.
Это всего несколько кварталов от их гостиницы, но надо пройти пару мостов. Мила еще раз восхитилась ратушей.
Через полчаса они были на месте.
Широкий подъезд, обрамленный массивными дубовыми косяками. Он попробовал открыть дверь – заперто. Домофон с медными табличками у каждой кнопки. Арон поискал глазами – на одной из табличек выгравировано «КЛОСС».
Он нажал на кнопку.
– Слушаю.
Женский голос. У Арона забилось сердце.
– Вероника? Вероника Клосс?
– Да.
Он представился еще раз, точно так, как тогда, когда она бросила трубку, – Арон Фред. Объяснил – они приехали, потому что срочно нужна медицинская помощь. Покосился на Милу и сказал:
– Я ваш родной дядя. Сын Эдварда Клосса. И у меня есть доказательство. Его табакерка, которую он мне когда-то… подарил…
Арон сказал эти слова и удивился сам себе: это «подарил» вылетело без малейших угрызений совести.
– Минуточку.
Подъездный громкоговоритель долго молчал. Они терпеливо ждали.
Наконец на третьем этаже открылась форточка. Он поднял голову. Из форточки высунулась женская рука и выпустила белый конверт. Конверт полетел, порхая в воздухе, как осенний лист, и приземлился к его ногам.
Он поднял и медленно открыл.
Сделанная на ксероксе копия фотографии. Рощица на берегу, остатки небольшого дома и рядом – хищно поднявший скребок бульдозер.
Он сразу узнал этот дом.
Опустил руку с фотографией и посмотрел на дверь подъезда.
Красный огонек рядом с кнопкой погас. Вероника Клосс положила трубку домофона.
Дверь оставалась закрытой.
Он посмотрел на Милу. Она не знала языка, но все прекрасно поняла. Синие лучистые глаза ее, светившиеся с утра волнением и надеждой, погасли.
– Пошли отсюда, – шепотом сказала Мила и взяла его под руку.
И они ушли. Арон вдруг стал зябнуть, несмотря на теплое весеннее солнце. Уши заложило, как в самолете, он слышал только медленные удары собственного пульса. Шаги сапог на лестнице.
В гостинице они захватили багаж, вызвали такси и поехали в гавань. Мила за все время не сказала ни слова, только то и дело подносила ко рту трубочку ингалятора. Арону очень хотелось как-то ее подбодрить, но он не знал как. Его хутора, о котором он тайно мечтал почти семьдесят лет, больше не существует. Клоссы отняли у него не только хутор. Они отняли мечту, которая согревала его всю жизнь.
– Мы вернемся, – задумчиво сказал он, глядя на проплывающие мимо бесчисленные острова архипелага – маленькие и большие, лесистые и голые, седые от птичьего помета.
Мила обреченно кивнула. Скоро надо идти ужинать, но она покачала головой – нет аппетита.
– Отведи меня в каюту, Арон.
Бледное, с синевой, лицо, голубые губы… может, у нее морская болезнь? С чего бы – бутылочного цвета море зеркально-спокойно, никакой волны, если не считать убегающего к континенту пенистого клина за кормой.
Арон выбрал самое дешевое блюдо, быстро поужинал и вернулся в каюту.
Мила спит. Сипящее, со свистом дыхание.
Он закрыл глаза – опять он на корабле, и опять у него больной спутник. Только не отчим, а жена.
И на этот раз дело серьезнее.
Через два дня они вернулись в Москву. Дочь Полина уже ждала их на Ленинградском вокзале. На ней легкая куртка – в Россию тоже пришла весна.
Арон тяжело выходит из вагона, помогает Миле. Они долго обнимаются с дочерью, будто прошло не несколько дней, а по меньшей мере год.
Опять начинаются поиски лекарств, на которые уходят все деньги. И кислород, кислород…
В конце июня он опять позвонил сестре, но вместо нее ответил кто-то из персонала:
– Нет, Грета Фред больше у нас не живет. Она ушла.
Он сначала не понимает:
– Куда ушла?
– Она скончалась. Упала в ванной и умерла.
Он медленно положил трубку.
Сестра умерла… Значит, и для Милы надежды нет.
Прошло еще десять месяцев. Миле с каждым днем становилось хуже. Она напоминала тонущего – долгие судорожные вдохи, когда удается вынырнуть на поверхность.
И он бессилен ей помочь.
Двадцатого февраля девяносто девятого года она умерла.
А через два месяца после похорон он опустошил и свою, и Милину сберкнижки и сел на самолет. Купил в Стокгольме старый «форд» и поехал на Эланд.
Комната Греты уже готова для нового жильца. Все чисто прибрано, похоже, даже сделали какой-то косметический ремонт – слегка пахнет краской. Где ее вещи? Минуточку.
Любезная медсестра тут же принесла небольшую картонную коробку.
Ничего ценного. Он отобрал несколько семейных фотографий. Он сам, маленький и испуганный. Мама Астрид.
Дверь соседней комнаты открыта. На двери табличка – «БАЛЛ». В комнате сидят двое мужчин, старик и еще один, помоложе, но похожи друг на друга как две капли воды. Никаких сомнений – отец и сын.
– Вы знали соседку?
– А кто спрашивает?
– Меня зовут Арон. Арон Фред.
– Родственник Греты, – поясняет старик сыну. – Той, что упала.
В последних словах прозвучала какая-то неуместная насмешка, и Арон напрягся.
– Я ее брат, – произнес он с нажимом.
– А я – Балл, – скрипучим голосом представился старик. – Ульф Балл. А это мой сын Эйнар.
Арон кивает. Наверное, показалось. Никакой насмешки. Старик серьезен.
– Я родственник Клоссов.
При этом имени по лицу младшего Валла пробегает тень. Арон решительно входит в комнату. Решимости ему не занимать – он солдат. Солдат невидимого фронта. На невидимом фронте нерешительным делать нечего.
– Кент погиб, – сказала Вероника Клосс.
Арон кивнул:
– И Грета тоже погибла. И Мила.
Они яростно смотрели друг на друга. В свете ламп глаза ее то и дело вспыхивали красноватым мерцающим огнем, отчего взгляд казался опасным, даже дьявольским. У меня тоже, наверное, такие глаза, устало подумал Арон.
– Садись, – приказал он опять.
Она помедлила и села на стул рядом со своим младшим сыном. С Каспером.
Открыла рот, чтобы что-то сказать, но Арон предостерегающе поднял руку.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Можем начинать.
Его последний допрос, он это хорошо знал.
И очень важно провести его так, как надо. Правильно.
Никаких столов на мельнице не было, но он нашел старый деревянный ящик, положил на него несколько листов бумаги и шариковую ручку и подтолкнул ногой Веронике:
– Бери ручку.
Она посмотрел на него долгим бешеным взглядом, но подчинилась.
Арон поднял карабин:
– А теперь пиши. Пиши полное признание. Как ты убила мою сестру в доме престарелых прошлым летом. Я не знал, с кем имею лело, и сдуру рассказал тебе про нее. Пиши, пиши… и подробно опиши, каким способом ты ее убила.
Вероника подняла ручку и остановилась:
– А что будет дальше?
– Подпишешь признание, и я отпущу твоего сына.
Признание – царица доказательств…
– А меня?
Он опустил карабин:
– Твое дело – писать.
Вероника посмотрела на пустой лист бумаги, пожала плечами и начала писать.
Арон обошел ее и заглянул через плечо.
– Вот как… – сказал он. – Коврик выдернула из-под ног… А дальше?
Прислушалась. В ванной все было тихо, и я пошла за помощью.
– А если бы она осталась жива? – спросил Арон.
– Осталась бы жива, что вряд ли, ни за что не сообразила бы, что произошло, – сказала Вероника, не поднимая головы. – Она уже из ума выжила.
Наступила тишина. Влад, многие годы спавший в каком-то закоулке сознания, поднял голову. И Арон вдруг понял, что он смотрит на Веронику глазами Влада.
– Продолжай писать… напиши, как ты отказала в помощи моей смертельно больной жене, хотя мы не раз к тебе обращались… пиши все, подробно и вразумительно.
Каспер смотрел на мать, бледный как полотно.
– А потом подпишись.
Лень был серый и ветреный. Может, ему и не следовало бросать Катера и тетю Веронику в беде, но что он может сделать один? Лучше попытаться найти кого-то, кто бы мог помочь. Полиция, пожарные… кто угодно.
Он нагнулся, чтобы не дуло в лицо, и бросился бежать. Но почти сразу, в кустах можжевельника, кто-то схватил его за руку. Большая рука, перевитая синими вздутыми венами.
Он поднял голову и встретил угрожающий взгляд старика в надвинутой на глаза бейсболке.
– Ты куда?
Юнас попытался вырваться, но где там.
