Ознакомительная версия.
Отказавшись от «рюмашки» и с трудом избавившись от Рихо Арвовича, окончательно ошалевшего от безделья, после тренировки я надолго забрался под душ. А потом решил нанести визит Давиду. Странно, но за это время они с Дашей успели сойтись довольно близко и проводили вместе почти целые дни. За Давидом наблюдало двое врачей, входивших в «ограниченный контингент» этого дома, но несмотря на это ему с каждым днем становилось все хуже и хуже. Сначала я заподозрил неладное, но сам Давид быстро объяснил мне, что травить его сейчас никому не выгодно. Скорее наоборот: пока еще он нужен живым, договор отца со Стрекаловым был заключен именно на таких условиях. Просто болезнь прогрессировала сама по себе, и ни о каком улучшении здоровья уже не было и речи. Эта дорога вела в одну сторону, и дальше могло быть только хуже. Он мало ходил, почти не покидал своей комнаты и подолгу просиживал в кресле у окна, выходившего в зеленый внутренний дворик. При этом Давид продолжал с удовольствием курить свою трубку и никогда не отказывался от порции джина. Без тоника и льда. «В моем положении нет ничего более бессмысленного, чем забота о своем здоровье…» — говорил он.
И Давид, и Даша заметно сторонились меня, и я понимал, почему. Со мной все было ясно — могучий папа наконец-то отловил своего блудного сына и держит его в золотой клетке, пытаясь решить — что же делать с этаким сокровищем дальше? Их положение было гораздо менее понятным и приятным. Давид пребывал на грани между заложником и смертником, в зависимости от того, как договорятся ребята с Олимпа, а Даша… О ней я по-прежнему ничего не знал. У меня не было ни малейших сомнений в том, что эта девушка не имеет отношения к российским спецслужбам. Но при этом она крепко держалась в самом центре этого «гордиева узла» и отчего-то была очень нужна моему отцу… Рихо упорно отказывался говорить на эту тему, Филипп сразу заявил, что подобные проблемы лежат вне его компетенции, а больше и спрашивать-то было не у кого. Кроме самой девушки. Я так и поступил: отловив ее в комнате Давида, прямо и недвусмысленно поинтересовался — что все это значит? А в ответ — тишина… Даша молчала, как крымская партизанка на допросе. Кончилось все тем, что, заплакав, она убежала в свою комнату и с тех пор всячески меня избегала. Хотя… У меня осталось стойкое впечатление, что против меня лично Даша абсолютно ничего не имеет. Просто именно мне она не могла ничего сказать. В общем — тайна, покрытая мраком. Причем на самом деле все эти секреты наверняка уже не стоили выеденного яйца. Сплошная инерция мышления.
Против обыкновения, сегодня Давид сидел в своей комнате один. Увидав меня, он приветливо улыбнулся и показал рукой на кресло:
— Добрый день, Андре. Как дела, что у вас нового?
— Ничего, мистер Липке, — честно признался я. — Абсолютно ничего нового.
— Странно… — протянул он. — По моим расчетам… Все уже должно определиться.
— Что именно? — поинтересовался я.
Давид покачал головой.
— Андре, Андре… Неужели вы сами не пытались размышлять на эту тему?
— Чего стоят мои рассуждения… — Я скептически улыбнулся. — Предположим, я знаю, что сейчас происходит передел собственности. Мой отец и какая-то высокопоставленная сволочь из ЦРУ пытаются решить, кто из них будет главным в этом муравейнике. Так?
— Не совсем, — снова улыбнулся Давид. — Главным в этом, как вы изволили выразиться, муравейнике, будет месье Дюпре. Это уже понятно. Вопрос в том, какой ценой ему достанется эта роль. Что попросят американцы?
— Я сдаюсь, Давид. Вы самый умный в этом городе, и я вас внимательно слушаю.
— Американцы отдадут ему Кольбиани, а синьорина Бономи станет единственным и главным партнером месье Дюпре в Италии. Взамен… Мое молчание будет той ценой, которую заплатит ваш отец. Уверяю вас, он это сделает.
— Вас это радует?
— Нет, Андре. По ряду причин меня это просто не волнует. Кстати — еще есть господин Стрекалов, вы не забыли?
Я уходил от Давида со странным ощущением. Фактически, он сейчас рассказал мне, как именно ему предстоит умереть. Но у меня осталось твердая уверенность в том, что на самом деле Давид думает совсем иначе, чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает. Как и все остальные. Какой-то заговор молчания, честное слово. А может быть — он по-прежнему играет со мной в шахматы?
* * *
Но в том, что касалось судьбы Кольбиани, Давид оказался прав на все сто пятьдесят процентов. В этом я убедился утром следующего дня. В доме существовала защищенная от прослушивания внутренняя телефонная линия, и звонок Рихо застал меня в ванной. Выругавшись и бросив на мраморную плиту зубную щетку, я наспех прополоскал рот и ринулся к телефону.
— Андре?
Он что, рассчитывал поговорить с Санта Клаусом? У меня с утра было плохое настроение, и я с удовольствием рявкнул в ответ:
— Нет, мистер Эвер, это приемная апостола Павла. К какому часу вы будете?
— Понятно, — ответила трубка голосом Рихо Арвовича. — Бросай валять дурака, одевайся и приходи ко мне в кабинет. Ты мечтал прогуляться? Я тебя приглашаю. Сегодня по плану — охота на жирного итальянского барсука. Ты участвуешь? Или я тебя вычеркиваю?
— Бегу, — коротко ответил я и бросил трубку на кровать. Рихо показали цель. Это стоило видеть.
Синьора Эвера я застал в его кабинете, который располагался на «минус втором» этаже. То есть — метрах в пятнадцати ниже уровня моря. Или суши, черт его разберет. В общем, под землей. Рядом находилось просторное помещение, более походившее на офис биржевой фирмы — много столов, компьютеры, постоянные телефонные звонки. Человек пять «мальчиков» умело и деловито распоряжались всем этим подмигивающим и позванивающим хозяйством. Сам шеф сидел в соседней комнате, отделенной от «операционного зала» прозрачной перегородкой, закинув ноги на низкий компьютерный столик и время от времени одним глазом поглядывая на экран стоявшего перед ним монитора.
— Что-то ты долго идешь, — с укоризной сказал он, когда я вошел. — Я тебя пригласил разделить мою радость, а ты еле ноги передвигаешь… Бери кресло, садись.
Плюхнувшись в кресло, я с удивлением уставился на новый элемент интерьера, которого раньше здесь не было. На противоположной от Рихо стене сейчас висел большой деревянный щит, отдаленно напоминавший доску объявлений. Во всяком случае, на нем тоже присутствовало множество фотографий, пришпиленных цветными кнопками. В несколько фотографий были воткнуты узкие и длинные ножи, идеально подходящие для метания. А еще с десяток таких «булавок», упакованных в перевязь, лежали на коленях у хозяина кабинета.
— Праздник у меня сегодня, — объяснил он в ответ на мой удивленный взгляд. — Хочешь выпить? Ну — нет, так нет…
— А ножи? — осторожно спросил я.
— Руку разрабатываю, — сказал Рихо, не отрывая взгляда от монитора. Внезапно его лицо озарила довольная улыбка.
— Отлично! — Короткий взгляд на часы. — Восемь двадцать две. Успеваем. Счастливого пути, синьор Луккези…
С этими словами он ловко перехватил правой рукой стальной клинок и, коротко размахнувшись, метнул его в доску. Острие пробило лоб изображенного на фотографии толстяка. Я постепенно начинал понимать.
— А кто остальные? — тихо поинтересовался я.
— Барсуки, — ответил Рихо, внимательно наблюдая за экраном. — Ты уверен, что не хочешь выпить? Ага! Есть!
И еще один нож с глухим стуком вонзился в щит, пришпилив фотографию моложавого мужчины в элегантном сером костюме. Я быстро пересчитал оставшиеся. Девять штук. Плюс семь уже «оприходованных» — итого шестнадцать.
— Варфоломеевская ночь? — спросил я у Рихо. Он кивнул.
— Ага. Избиение младенцев. Вон тот, последний — Лучиано Феррони, глава семьи Феррони. Редкая сволочь и большой друг синьора Кольбиани. Рядом — Грациано Скьянти. То же самое. Короче, старые добрые друзья. Я решил, что вместе им в аду будет намного веселее.
— Понятно. И долго ты это планировал?
— Неделю. То есть следили мы за всеми этими синьорами почти месяц, но окончательно операция была разработана на днях. Нравится?
— Впечатляет, — вздохнул я. — У тебя талант большого стратега.
— Ха! Я, по-твоему, Высшее Командное училище зря закончил? Между прочим, с отличием. Другого выхода не было. Ага! Восемь тридцать четыре. Удачи, синьор Поликано!
Очередной нож улетел в цель.
— А какой во всем этом смысл? — спросил я, наблюдая за ним.
— Исключительно практический. На десять утра назначено бракосочетание синьорины Радиче и синьора Кольбиани-младшего. Со стороны жениха, помимо отца, соберется весь цвет и бомонд. Друзья и коллеги, так сказать.
С этими словами Рихо с силой метнул клинок в большую фотографию дона Кольбиани, расположенную на почетном центральном месте.
— Приглашаю. — Он резко обернулся ко мне. — Поехали, такого ты еще не видел. Мои ребята уже на местах. Ну?
Ознакомительная версия.
