и не ей было судить, как он добивается своих целей. Не ей, но ребра сжали со всех сторон сердце, и каждый удар с трудом пробивался сквозь костяную клетку.
Сержант виновато замолчал, и от того было еще тошнее. Тошнее от того, что он понимал, как тяжело ей думать об этом, и одной лишь мысли о том, что кто-то может просмотреть ее чувства, будто на рентгене, было достаточно для того, чтобы бессильная злость переполняла голову.
– Капитан, я…
– Это не мое дело. У каждого из нас свои способы.
Она даже не имела права ревновать.
Вселенная словно решила для разнообразия избавить ее от хлопот – один из полицейских вышел из кабинета, чтобы сообщить, что Жаклин готова к допросу. Кристиан положила плед на стол и выпрямилась; Фледель бросил на нее последний взгляд, прежде чем сказать:
– Прошу, выясните как можно больше, капитан.
– Вышла все-таки на меня, тварь.
Эти слова встретили Кристиан в комнате допросов. Жаклин развалилась на железном стуле, словно в кресле наркобарона; одна ее рука была прикована к столу, а другая держала сигарету – наверняка дал кто-то из полицейских, надеясь настроить ее на дружелюбную беседу.
Но дружелюбной беседы не будет. Женщины смотрели друг на друга, чувствуя повисшее в воздухе напряжение – хоть ножом режь. Их разбитые рты и рассеченные брови пульсировали в унисон; боль словно умножалась на два, растекаясь в атмосфере комнаты.
Кристиан молча села напротив и тоже закурила. Спешить некуда. Пострадавшие легкие жгло от никотина.
– Знаешь, Жаклин… – начала она наконец. – У нас на тебя данных столько, что от тюрьмы тебя уже ничто не спасет. И я даже не буду говорить тебе, будто сотрудничая с полицией, ты можешь уменьшить свой срок. Я имею дело с вашей группировкой достаточно времени, чтобы понять, что никто не решится пойти против вашего лидера. Страх – вот что держит вас всех, и вас не пугает даже тюрьма.
– Меня никогда не пугала тюрьма, – Жаклин пожала плечами. – Я знала, что рано или поздно окажусь там.
– Вот как?
Лифшиц была абсолютно спокойна; ее рука поигрывала сигаретой, будто бокалом дорогого вина, и дым описывал причудливые фигуры, прежде чем раствориться в воздухе.
– Да. Я всегда знала, на что иду. Я единственная, кто не боится его.
– Что ж, тогда надеюсь, ты ответишь на мои вопросы.
– Может быть. Знаешь, я лишь недавно поняла, что он не властен надо мной. Что я могу предать его. Сдать. Столько времени крутил мной, а сейчас, на пороге тюрьмы – прямо как свобода. Все равно уже все потеряно.
Кристиан насторожили эти слова, но она как ни в чем ни бывало включила диктофон, зачитала права и сосредоточила взгляд на золотистых глазах напротив.
– Ты и Бритни Джилсон – одно и то же лицо?
– Понятия не имею, о чем ты, – вновь пожимает плечами, смотря куда-то в левый угол. – Довольно идиотское имя, не находишь?
– Не мне судить. По нашим данным, это ты подбросила Фледелю Крайше…
Кристиан продолжала задавать вопросы, на которые знала ответы, тщательно отслеживая все невербальные сигналы. Только убедившись в том, что она может отличить ложь от правды, капитан начала спрашивать о действительно важных вещах.
– Значит, ты занималась наркоторговлей. Развозила наркотики по стране. Ты работала внутри группировки или закупала товар для дальнейшей продажи?
– Я думала, тебя интересуют только убийства.
– А что, если я скажу тебе, что в деле о наркоторговле, по которому ты скоро отправишься в тюрьму, фигурируют и убийства? Четыре тела, заброшенный завод. Ни о чем тебе не говорит?
– А, так вот ты о чем. А я думала, что полиция сунула хвост промеж ног и сделала вид, что этого не было. Крыса получила то, что заслуживала. А остальным нужно было включить мозги и догадаться, куда не стоит соваться втроем.
Значит, Лифшиц действительно была связана с теми наркоторговцами и работала в банде. Нужно было доказать ее причастность к убийствам девушек.
– Мы знаем, что это ты уводила женщин в подворотни, где они после умирали, – капитан давила фактами, словно они были непреложной истиной, отрезая Жаклин пути к отступлению. – Это ты была убийцей, или кто-то еще работал с тобой?
– Я только приводила их. Ненавижу делать грязную работу.
Безразличный голос, и при этом – чистая правда. Кристиан даже не знала, что поражало ее больше – полное отсутствие страха, морали или то, что из всех свидетелей и подозреваемых именно Жаклин заговорила первой.
– И кем был этот убийца?
– О, хотела бы я посмотреть на твою мордашку, когда ты узнаешь.
Неприятное предчувствие колыхнуло разум, но Кристиан продолжила допрос.
– Как вы выбирали жертв?
– Понятия не имею.
– Что?
Удивительнее всего было то, что Жаклин не врала. Похоже, она действительно не знала.
– Я просто делала то, что говорили. И тот, кто стрелял в них, тоже делал лишь то, что говорили. Я не знаю, как они были выбраны или что натворили.
– Значит, вам обоим дали этот приказ сверху? Это не было вашей затеей?
– Слушай, я вообще с трупами возиться не люблю. Наркоторговля, воровство – ладно, но я не лезу в убийства. Я надеялась, что это поскорее закончится, и все вернется…
Она замолчала вдруг, уставившись вдаль. Глубоко затянувшись, она выдохнула дым и начала изучать его взглядом.
– Он сказал, что все изменится после этого. Но ты сорвала наш план там, в опере, и теперь этот кошмар не заканчивается.
Вот как. Значит, не одна она живет в нескончаемом кошмаре.
– Я передумала. Ты не узнаешь от меня ничего нужного тебе. Я просто буду верить, что начатое совершится, и мир снова станет на круги своя. Что все будет как раньше.
Невыносимая тоска скользила в звуках ее голоса; и тоска эта звенела во всем теле также хором, как и их общие раны.
– Мне только и остается, что верить. Так что допрос окончен. Мне нечего тебе сказать. Разве что…
Жаклин посмотрела на дверь, словно глядя на кого-то сквозь металл, и растянула разбитые губы в улыбке.
– Ты никогда не была его достойна.
Знаешь, Клео, прошло уже так много времени с тех пор, как я попал сюда. По крайней мере, мне так кажется – я совсем разучился отличать ночь ото дня.
Видишь решетки на окнах? Сквозь них я однажды увидел, как идёт снег. Знаешь, Клео, я подумал о том, как холодно сейчас в том подвале. Заметил бы я, если бы остался там, в очередной раз затягивая жгут на руке? Может быть, я давно уже
