Эйдриен прибыла в больницу на следующее утро почти на полчаса раньше назначенного времени. Она прекрасно выспалась и надеялась, что сумет повидаться с Макбрайдом до прихода Шоу. Однако сестра в приемной наотрез отказалась ее пропустить:
– В сектор «А-4» посетители не допускаются. Это относится ко всем без исключений.
Впрочем, посетительница оказалась очень настойчивой, и ей разрешили подождать.
В десять утра из лифта вышел доктор Шоу. От былого радушия психиатра не осталось и следа: он выглядел мрачно и решительно. Без долгих прелюдий Шоу оборвал на полуслове попытавшуюся возражать дежурную, и они вместе с Эйдриен проникли за тяжелые металлические двери сектора «А». На пункте охраны светились телевизионные экраны, показывая с десяток белых одноместных комнатушек, обитатели которых вели себя крайне пассивно.
– Вы знаете правила, доктор, – торопливо проговорила сестра.
– Вот именно. Я знаю правила и, уверяю вас, перевел бы пациента в другой сектор, будь у меня хоть немного времени. Дело не терпит отлагательств, простите, – ответил Шоу.
Эйдриен поразилась его словам: «Не терпит отлагательств?»
– Что ж, если вы нарушите протокол, – не сдавалась сестра, – я буду вынуждена…
– Почему бы вам просто не написать докладную? – посоветовал Шоу, удаляясь прочь. – Я в любом случае срочно выписываю этого пациента.
– То есть как это выписываете? Этот человек не в том состоянии, чтобы…
Впрочем, окончания фразы психиатр уже не услышал: он шел так быстро, что Эйдриен приходилось почти бежать за ним.
Они двигались по коридору вдоль больших окон с проволочной сеткой, за которыми лежали пациенты. Очень скоро Шоу и Эйдриен оказались у нужной палаты; врач открыл дверь и шагнул внутрь. Обстановка здесь была довольно скудная: в стену встроен небольшой шкаф с выдвижными ящиками, а у другой стены стояла железная кровать, напротив которой висел телевизор. На потолке крепилась видеокамера внутреннего слежения, а в углу приютился компактный санузел.
Пациент лежал, облокотившись на пару подушек, смотрел какую-то «мыльную оперу» и при виде посетителей не шелохнулся. Впрочем, скоро стало ясно, почему он и не мог этого сделать: его запястья пристегнули к кровати ремнями. Эйдриен стремительно повернулась к психиатру и строго потребовала:
– Освободите его сейчас же!
– Потерпите, скоро я сниму эти ремни, – заверил Шоу, мягко отстраняя спутницу. По-отечески положив ладонь на плечо пациента, он проговорил: – Льюис, я должен сказать вам кое-что очень важное. Пожалуйста, выслушайте.
Реакции не последовало, но психиатр не сдавался:
– Льюис, у нас совсем мало времени. Скажите, вы меня слышите или нет?
Тишина. Эйдриен поразилась, насколько постарел Льюис с тех пор, как она последний раз его видела. Лет на десять, не меньше. Лицо осунулось, скулы покрылись щетиной, а запавшие глаза избегали ее взгляда. Не в силах терпеть это дальше, девушка схватила пульт и выключила телевизор. На это Макбрайд отреагировал самым неожиданным образом: он повернулся к ней и поблагодарил:
– Спасибо, а то мне это кривлянье уже на нервы действует.
Эйдриен хихикнула, обрадовавшись, что добилась от него хоть какой-то реакции.
– Послушайте, Льюис, – властно обратился к пациенту Шоу.
Тот покачал головой и закрыл глаза.
– Доктор, оставьте меня. – Голос звучал глухо, точно сквозь каменную стену.
– Я вас выписываю, – объявил психиатр.
Слова не сразу проникли в капсулу отрешенности, которой окружил себя Макбрайд. Его глаза приоткрылись, и он искоса посмотрел на врача.
– Только сначала вам придется внимательно меня выслушать, – проговорил Шоу.
Пациент затаил дыхание. Его собеседник откашлялся, словно собираясь сообщить нечто важное, как вдруг в разговор вмешалась Эйдриен.
– Ты не виновен! – выпалила она, не в силах оттягивать важное объяснение. – Ты никого не убивал.
– Позвольте мне самому… – прервал ее Шоу.
Эйдриен коснулась ладонью щеки Макбрайда, повернула к себе его лицо и заглянула в глаза:
– Я проверила по архивам. Ни убийства, ни полицейского расследования – все это ложь.
Льюис покачал головой:
– Нет, я знаю, что случилось. Такого не придумаешь.
– Ты ошибаешься. У тебя даже жены не было, не говоря уж о ребенке. – Эйдриен замолчала и некоторое время колебалась: сказать ли, что его среди живых тоже формально нет? – Это так же, как у Никки – тебя каким-то образом заставили поверить в несуществующее.
– Кто заставил? – скептично проговорил Макбрайд, даже не рассчитывая на ответ, поставивший Эйдриен в тупик. Та промолчала, и он повторил: – Кто?
Не находя ответа, девушка посмотрела на Шоу. Тот тоже молчал. Тогда Эйдриен пожала плечами и призналась:
– Не знаю. Кто-то.
Макбрайд отвернулся и глухо проговорил:
– Не надо, впустую это. Я все прекрасно помню – мне до сих пор кажется, что у меня бита в руках.
– Лью, – начал Шоу, но тот перебил его и заговорил с Эйдриен:
– То есть ты хочешь сказать, что я просто экран для чьего-то проектора?
Собеседница подумала, пожала плечами и ответила:
– Ну, в некотором смысле да.
Льюис обратился к психиатру:
– Ладно, предположим, вы правы. Только я не вижу в этом смысла. С чего вдруг кому-то понадобилось, чтобы я считал себя убийцей? – Шоу молча нахмурился, и Макбрайд с отчаянием обратился к Эйдриен: – Какой смысл?
Вопрос повис в воздухе, и в пустой, стерильной комнате наступила сверхъестественная тишина. Трудный вопрос, на который так сразу и не ответишь. Эйдриен отчаянно пыталась найти объяснение тому, что случилось с Лью. И вдруг нашла. Оно оказалось таким простым. Она откашлялась и сказала:
– Чтобы ты покончил с собой. Как Никки.
Когда с Макбрайда сняли ремни, он смог прочесть вырезку из «Икземинера». Затем Шоу сказал ему:
– Лью, а теперь я хотел бы вас загипнотизировать.
– Нет уж, док, увольте: плавали – знаем. Если не возражаете…
– Я не смогу вас отпустить, – объяснил Шоу, – пока не удостоверюсь, что вы не находитесь под влиянием постгипнотического внушения. Откуда бы оно ни происходило.
Пациент задумался и обратил на доктора непокорный взгляд.
– Буду с вами откровенен, – продолжил психиатр. – После того, что вам довелось пережить, на скорую поправку рассчитывать не приходится. При любых обстоятельствах я бы порекомендовал консультации психиатра и гипнотерапию. Причем в больших дозах. – Он ненадолго замолчал и вздохнул: – К сожалению, пока мы такой роскоши позволить себе не можем. Эйдриен подтвердит, что меня уже навещали – кое-кто из правительственных органов. Эти люди намекнули, что в деле замешаны серьезные лица. Не знаю, насколько они говорили правду, но одно я осознал четко: ваши интересы в учет не ставятся. Более того, у меня сложилось недвусмысленное впечатление, что им вообще безразлична ваша судьба.
Макбрайд погрузился в задумчивость и через некоторое время проговорил:
– Насколько я понял, по-вашему, кто-то закодировал меня на особую программу?
– Совершенно верно! Вот почему так чертовски сложно было до вас достучаться. Как только мы приближались к настоящему прошлому, тут же всплывал этот страшный эпизод – беспощадная выдумка, синдром. Чувствуя его приближение, ваша психика начинала паниковать и защищаться. Гениально. Они искусственно создали настолько ядовитое воспоминание, что в вас намертво угнездилось твердое неприятие самого себя.
И хотя руки Льюиса уже не стягивали ремни, он по-прежнему находился в глубокой депрессии.
– Допустим, вы правы, – сказал Макбрайд не без доли скептицизма. – Тогда, может, оставить все как есть?
– Нет! – воскликнула Эйдриен дрожащим от злости голосом. – Нет! Кто-то грязно поиграл с твоим рассудком. А ты хочешь все так и оставить? Проснись! Ты не убивал Эдди, не взрывал дом и не переворачивал все вверх дном в моей квартире.
– Кто такой Эдди? – спросил Шоу хриплым от тревоги голосом.
– Поверьте, это очень неприятная история, – сказала Эйдриен, даже не взглянув на психиатра. Тут ей в голову пришла неожиданная мысль: – Обождите. А ведь мне всегда казалось, что гипноз безвреден и с его помощью невозможно закодировать пациента на разрушение. Я слышала, что нельзя под гипнозом заставить человека причинить боль другому. Не говоря уже о самоубийстве.
– Это сказки, – отмахнулся Шоу. – Пропаганда специалистов, работа с общественным мнением. Льюис вам об этом расскажет: это он на собственной шкуре испытал.
– Почему сказки? – спросила Эйдриен.
Шоу взглянул на часы и запустил пятерню в волосы.
– Все зависит от контекста, – объяснил он.
– Какого контекста? – не поняла собеседница.
– Ну, к примеру, если некто считает, что он на войне и борется за справедливость, то его вполне возможно заставить убить того, кого гипнотизер назовет врагом. Или если гипнотизер внушит клиенту, что его преследуют и он действует в пределах самообороны.
