— Ну, по крайней мере, я не чернокожий! — съязвил он. Наверное, я это заслужил.
Я ткнул его пальцем в грудь:
— Я верю тебе, Карлуш Пинту, и это последнее, почему можно считать, что тебе повезло.
Он заморгал, отодвигаясь от меня на стуле. Гнев его сразу прошел. Он кивнул мне. Я кивнул ему в ответ. Минут пять я, морщась, прихлебывал кофе.
— Ну а теперь что? — спросил Карлуш, все еще обеспокоенно.
— Да зуб болит под новым мостом, когда пьешь горячее.
Я позвонил моему зубному врачу, и она пообещала днем выкроить для меня время.
— Что же будем делать с этим Шетой? — спросил Карлуш.
— Нарсизу прекрасно понимает, что это глухарь.
— В заключении медэкспертизы говорится, что в заднем проходе у него найдены следы семенной жидкости трех видов, в желудке — еще двух видов и что он был ВИЧ-инфицирован.
Я поднял руки.
— Не люблю бросать дела, но надо уметь вовремя сказать себе «стоп», когда ясно, что ничего не высидишь. Нарсизу это знает. И послал нас проветриться.
— Значит… — сказал он, взвешивая мои слова, — обедать будем в Алькантаре?
— Ты учишься, — сказал я. — И схватываешь быстро.
Мы сидели за столиком в ресторане «Мореплаватель», через два здания от ночного клуба на задах верфи № 1. Перед нами было большое блюдо сардин с вареной картошкой, жаренными на гриле перцами и салатом. Взяли мы и графин белого вина. Сардины были отменные — не слишком крупные, только что выловленные. Мы молча расправились с ними, умяв все блюдо. Подошедший официант убрал тарелки. Мы заказали кофе.
— Давай прикинем, что мы имеем, — сказал я.
Карлуш вытащил блокнот и, пролистав странички, начал подводить итоги:
— Имеем девушку не самого примерного поведения, Катарину Оливейру, которую в последний раз видели садящейся в черный «мерседес» серии С 200, с дизельным двигателем, с тонированными стеклами и регистрационным номером с буквами «NT». Было это примерно за час до того, как ее убили метрах в ста от ее школы на Дуке-де-Авила. Мы можем предполагать, что девушка любила отца, но презирала мать до такой степени, что вместе с отцом унижала и третировала ее. Возможно, пытаясь таким образом заслужить его одобрение. Но мы сомневаемся, — заключил он, — что адвокат является ее родным отцом.
— Ты проверил журнал родильного дома? — спросил я.
— Да, дона Оливейра — родная мать девушки. Это несомненно.
— Я под впечатлением от проделанной тобой работы.
— Вам вовсе нет необходимости диктовать мне каждый шаг, — сказал он. — Я справился даже в Национальной библиотеке, проверяя алиби.
— Продолжай.
— Жертва общалась с Валентином Алмейдой, гитаристом вокально-инструментального ансамбля, которого мы подозреваем в изготовлении порнофильмов и который имел на нее достаточное влияние, чтобы уговорить на нетрадиционный половой акт, имевший место в пансионе «Нуну» в день ее убийства.
Карлуш все листал свой блокнот.
— Доказательств, что убийца преследовал ее от пансиона до школы… вернее, до кафе, что рядом со школой, у нас пока не имеется.
— Теперь вернись к записям бесед с людьми на автобусных остановках. Четверо видели ее садящейся в машину. Откуда следовала машина, они не сказали?
— Этого вопроса мы им не задавали. Нас интересовало лишь описание машины, в которую она села.
— У тебя сохранились номера телефонов тех людей на автобусных остановках. Позвони им и задай этот вопрос, — сказал я. — Если это была просто проходившая мимо машина — это одно, но если человек за рулем поджидал ее возле школы, значит, он до этого уже следил за ней.
— Бармен в «Белла Италия» утверждал, что свою bica она пила в одиночестве.
— Третьего дня я хотел поговорить с ним, но его не оказалось на месте, — сказал я. — После зубного врача попытаюсь еще раз.
— А еще у нас есть этот Валентин, — сказал Карлуш. — Он что-то скрывает. Не знаю что, но скрывает.
— Было бы неплохо установить связь между ним и доктором Оливейрой.
— В какой-то степени она уже установлена. Через телефон. Ведь его номер дал нам адвокат.
— Я имею в виду их финансовые отношения.
— Возможно, аппаратура для видео.
— Не исключено. Мысль интересная. Он нам, конечно, ничего не расскажет, но можно попытаться взять его на пушку. Он все еще в камере?
— Я проверю.
Я оставил Карлуша обзванивать свидетелей, попросив также заняться заодно и делом Шеты из Алькантары, а сам отправился к зубному врачу. Автобус полз так медленно, что казалось, поездке не будет конца.
В приемной доктора я листал журнал «Караш», разглядывая фотографии сомнительных знаменитостей, вспоминая Луизу и то, как смутила ее идея оживить клубничкой серьезный журнал для бизнесменов. Я бросил «Караш» и VIP. Листая журнал с конца, я наткнулся на фотографии, сделанные на различных благотворительных акциях. На одной из них, состоявшейся в отеле «Ритц», наряду с другими известными лицами, был Мигел Родригеш с супругой. Сеньор Родригеш был в галстуке, сделанном Оливией, том самом, в котором он красовался в Пасу-де-Аркуше в пятницу вечером. Жена его была в костюме, над которым, как я знал, Оливия корпела целый месяц. Я вырвал фотографию и, сложив, сунул в карман, чтобы позже показать Оливии.
Зубной врач поставила временную пломбу между зубом и коронкой. Процедура заняла полминуты, после чего мне было велено прийти еще раз, чтобы поставить постоянную. Временная обошлась мне в восемь тысяч эскудо, постоянная грозила вылиться еще в двенадцать. Для того, кто не брезгует с утра до вечера смотреть гнилые зубы, — легкие деньги.
Выйдя от врача, я проверил свою залатанную челюсть, выпив кофе и неожиданно понял, что вижу перед собой здание Национальной библиотеки. Войдя и побродив между стеллажами, я добрался до отдела психологии. Валентина я увидел сначала со спины — в глаза бросилась кудрявая шевелюра. Значит, из камеры он вышел. Недолго же он там пробыл, подумал я. Я сел рядом с ним. Он бросил на меня рассеянный взгляд, но тут же подобрался насторожившись.
— Книжками интересуетесь, инспектор?
— Мне нравится Жозе Сарамагу.
— Серьезно? Вы не перестаете меня удивлять!
Он криво усмехнулся. Я кивком указал ему на дверь, и мы вышли из библиотеки. Сели на пластиковые стулья возле кафе. Он заказал bica. Я ограничился на этот раз стаканом воды. Он попросил у меня сигарету. Я угостил его.
— Ну, как подвигается расследование, инспектор?
— Меня сняли с этого дела.
— Так вам просто поболтать со мной захотелось?
— Эти несколько дней дались мне нелегко.
— Но вы-то не в клетке находились!
— Я не хочу сказать, что для вас это было сплошным удовольствием.
— Да уж.
— В моем доме учинили разгром.
— Не я же это сделал!
— Нет, служба по борьбе с наркотиками.
— Акулы жрут даже своих собратьев.
— Кто, по твоему мнению, тут подсуетился?
— Откуда мне знать? Сыщик-то вы.
— А как вышло, что последние три-четыре ночи ты провел в клетке?
— Вы меня туда сунули.
— Ну а кто дал мне твой телефон?
Он отпрянул, стукнувшись затылком о спинку пластикового стула:
— Вы умнее, чем кажетесь, инспектор.
— Я и бороду носил, чтобы не выглядеть слишком уж умным.
— Ну, теперь ясно.
— Не догадываешься, какое до тебя дело этому доктору Оливейре?
— Странно, если это так.
— До пожара в твоей студии я потрудился заглянуть в твои банковские счета, — соврал я.
— Любознательный вы, инспектор.
— Среди них я не обнаружил ни ссуды, ни выплат по кредиту.
— Ну и что вы этим хотите сказать? Что оборудование купил мне доктор Оливейра? Если вы так подумали, то вы сумасшедший.
— В самом деле? — только и сказал я, после чего ушел, оставив ему деньги за bica и бутылку воды.
Я позвонил Карлушу, занимавшемуся опросами людей на автобусной остановке.
— Две женщины видели эту машину возле школы. Она стояла с работающим двигателем минут пять-десять.
— Дожидалась выхода учеников из школы?
— Похоже на то.
— А теперь я собираюсь побеседовать с барменом «Белла Италия». Что нового насчет Шеты?
— Глухо, — сказал Карлуш. — С сержантом я больше насчет Валентина беседовал.
— Я только что виделся с ним.
— Ясно. Сержант, кстати, сказал, что вас разыскивал некий Жоан Жозе Силва.
— На службе разыскивал?
— Да.
— Он что-то просил передать?
— Силва говорит, что от Лоуренсу Гонсалвеша по-прежнему ни слуху ни духу. Кто это такой и что это значит?
— Не знаю. Но похоже, имя это меня начинает преследовать.
Пятница, 12 июня 199…
Пансион «Нуну», Руа-да-Глория.
Лиссабон.
