Дорога шла вверх по парку; она пролегала между соснами и разветвлялась на отдельные асфальтовые дорожки. Одни вели к крепости Монсанту, другие либо к шоссе, либо дальше, в глубину парка.
— Который час? — спросила она, наклоняясь к нему, чтобы взглянуть на приборную доску.
— Около пяти.
Она откинулась в кресле, надела туфлю и вытянула ноги.
— Там подальше есть место с потрясающим видом на Лиссабон. Может, взглянем? — сказал он, намереваясь просто размять ноги.
— Ладно. — Она пожала плечами.
В Алту-да-Серафина он подъехал к пустой парковке ресторана и встал возле низкого парапета. Они вышли и взобрались на парапет. Весь город раскинулся перед ними. Вдали вырисовывались, загораживая горизонт, темные громады небоскребов Аморейраша.
— Эти башни… — проговорила она.
— Раньше весь этот район был засажен тутовыми деревьями для лиссабонских шелковых фабрик, — объяснил он, как объяснил бы своей дочери, то есть дочери брата.
— Эти башни здесь так не к месту… Они как будто высасывают из города жизненные соки.
Замечание удивило его, и он промолчал.
— Мы, кажется, знакомы? — неуверенно спросила она, неслышными шагами удаляясь от него по парапету.
Потея, он напряженно следил за ее движениями.
— Не думаю.
— А мне все кажется, я вас где-то видела.
— Давайте вернемся в машину, — сказал он. — Я боюсь опоздать.
Она спрыгнула с парапета, на секунду открылись ее кружевные панталоны.
Он выехал с парковки и повел машину между нескончаемыми рядами пышных, как зонтики, сосен. Потом свернул в тень. Она ничего не заметила. Он остановил машину.
— Повернул неверно, — сказал он, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле.
Дав задний ход, он въехал в заросли.
— Что вы делаете? — спросила она.
— Разворачиваюсь, только и всего.
Деревья стали гуще, за ними полянка. С дороги ее не видно. Мотор замолк. В машину заглянуло солнце, но его отражали затемненные стекла. Она взглянула на его руку на рычаге.
— В чем дело?
— Не знаю.
— Я вас видела раньше, — сказала она. — Я вспомнила. Вы зашли в кафе возле школы. И сидели за моей спиной.
— Какое кафе? Какая школа?
— Кафе «Белла Италия» рядом со школой.
— Это был не я. Я не знал, что вы школьница.
— Нет, это точно были вы. Тот же галстук. В зеркале.
— В зеркале? — переспросил он, и по жилам его пробежал разряд тока.
Он видел все ясно и четко, видел каждый малюсенький светлый волосок на ее ноге. Она забилась в угол кресла, съежилась там, подняв к коленям ноги, уже обутые.
— Я видел тебя раньше, — сказал он, и она, сжав кулаки, притиснула их к подбородку. — В пансионе «Нуну», в обеденное время с двумя парнями. Они что, тоже из твоей группы?
Она словно застыла.
Как могло это случиться? Он же этого не хотел! Он боролся со спазмом в горле, глядя на ее отражение в стекле.
— Что вам надо? — спросила она дрожащим голосом.
Еще было время остановиться. Он еще мог прекратить все это, продолжить разговор, вернуться к разговору о тыквах. И ничего бы не было.
Он протянул к ней руку — волосатую, поросшую шерстью чуть ли не до кончиков пальцев. Руки как лапы зверя. Он схватил ее за щиколотку.
Она дернула ногой, но он не отпускал. Она схватила его за галстук. Он с силой сжал ее, она взвизгнула и выпустила галстук. Он вывернул ей руку. Отбиваясь свободной ногой, она ударила его в грудь. Он сильнее вывернул ей руку, заставив перевернуться на живот, и всей тяжестью навалился на нее. Ее лицо оказалось вдавленным в угол между креслом и дверцей машины.
— Не мучайте меня, — сказала она. — Пожалуйста, не мучайте.
Он сопел и рычал. Ее крики долетали до него приглушенными. Он задрал ей юбку и спустил трусы ниже колен, потом содрал их прямо через ее дурацкие туфли. Она слышала, как хрустит ее спина под его тяжестью. Слышала, как он роется в бардачке возле ее головы. Выпростав придавленную руку, она попыталась ударить его, но он опять вжал ее голову в угол.
— Нет, — сказала она, — не надо, пожалуйста. Не мучайте меня. Что угодно, только не мучайте.
15.30, среда, 17 июня 199…
«Велла Италия», Авенида-Дуке-де-Авила, Лиссабон.
«Белла Италия» в этот час пустовала, если не считать старушки за ее обычным столиком с видом на улицу и молодого бармена, подавшего Катарине ее последний кофе.
— Вы меня помните? — спросил я старушку. На ней было розовое шелковое платье, замечательное как своей элегантностью, так и ветхостью.
— Вы инспектор, — сказала она, глядя на меня исподлобья.
— Вы можете припомнить машину, черный «мерседес», стоявший возле школьного здания примерно в то же время, когда та девушка получила пощечину на улице перед кафе?
— Похожий на прежние такси, только без зеленой крыши.
— Да, — сказал я. — Мне нравились прежние такси с зеленой крышей.
— Они были одной из примечательностей Лиссабона, — сказала она. — А эти бежевые… Все кажется, что по ошибке села в чью-то машину. Что поделаешь — мы же теперь Европа! Когда в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году мы вступили в Евросоюз, мой муж сказал, что к двухтысячному году мы разучимся говорить по-португальски.
— Но пока что изменились лишь такси.
— И еще «Макдоналдсы» появились. Мои внуки теперь не желают есть тресковый паштет.
— «Макдоналдсы» пришли к нам из Америки.
— Один черт, — сказала она. — Мы едим то, что они, а они пожирают нас!
Подойдя к стойке, я попросил воды — кофеина во мне и без того было уже предостаточно: все вокруг виделось каким-то чересчур ярким и четким.
— Помните меня? — спросил я бармена. — А ту девушку, о которой я спрашивал, помните?
Он кивнул.
— В прошлый раз вы сказали, что она была здесь одна.
— Я и сейчас это повторю.
— А вслед за ней никто не зашел?
— Нет.
— И кафе было пусто?
— Не считая вот ее, — сказал бармен и указал на старушку. — Она тогда уже уходила.
— Как ее зовут?
— Дона Жасинта, — ответила старушка; видно, слух еще не изменил ей.
— Она слуховой аппарат включила, — шепнул бармен.
— Да, включила, — подхватила старушка. — А та девушка пришла сюда одна, и никто за ней сюда не входил, в последнюю пятницу то есть.
— На что вы намекаете, дона Жасинта?
— Я говорю про последнюю пятницу. А за неделю до этого все было иначе. Я сидела здесь, а в углу сидела та парочка, которая вечно ссорится из-за своей собаки. А вы, Марку, — вы были вот тут, верно?
— Да, верно, — сказал бармен с выражением легкой скуки на лице.
— Девушка вошла, а за нею вошел мужчина. Перед тем как войти, он несколько секунд помедлил, стоя на тротуаре.
— Правильно, дона Жасинта, — сказал Марку с неожиданным воодушевлением. — Он еще сел за столик как раз за ее спиной и все глядел на ее ноги. Так что видите, инспектор, не я один обратил на нее внимание.
— Ну и как он себя вел в кафе?
— Заказал кофе, чуть ли не перегнувшись через ее плечо. Думаю, они смотрели друг на друга в зеркало.
— Большой такой толстый мужчина, — сказала дона Жасинта. — Лысый, с усами и в дорогом костюме.
— И еще галстук, — добавил Марку. — Галстук у него…
— Что же было особенного в его галстуке?
— Он был куплен в той же лавке, что и ваш, — сказала дона Жасинта.
— Мой галстук сделала для меня моя дочь, — сказал я.
— Значит, она сделала галстук и для него тоже.
Я медленно опустился на стул.
— Воду-то выпейте, — сказал Марку, протягивая мне стакан.
— Вы тоже обратили внимание на галстук? — спросил я.
— Обратил.
Я раскрыл бумажник и вынул вырванный из журнала VIP снимок. Разгладив его на стойке, я постучал по лицу Мигела да Кошта Родригеша.
— Черт! — воскликнул Марку. — Это он. Покажите-ка снимок доне Жасинте. Это он.
Дона Жасинта надела очки, взяла у меня снимок, кивнула.
— Да, он. И галстук тот же самый, — сказала она.
Сложив снимок, я сунул его обратно в бумажник.
— Никому не рассказывайте этого. Никому ни единого слова.
В бар вошел мужчина в темных очках. Завидев нашу троицу, он попятился к двери и ретировался.
Я бегом помчался на Салданью. Уже через несколько секунд я взмок от пота. Остановив такси, я велел водителю ехать на Руа-де-Глория, и тот бросил на меня понимающий взгляд. Я обливался потом и, дыша в затылок водителю, нетерпеливо ерзал в кресле. Объезжая пробки, водитель срезал путь, проехав мимо больницы Мигела Бомбарда и Санта-Мария.
Я взбежал по лестнице и очутился возле конторки портье пансиона «Нуну». Жорже на месте не было. Я стучал и молотил кулаком по конторке. Звонил в звонок. Наконец сверху послышалось шлепанье Жорже. Спускался он медленно, держась за перила.
