— На службе разыскивал?
— Да.
— Он что-то просил передать?
— Силва говорит, что от Лоуренсу Гонсалвеша по-прежнему ни слуху ни духу. Кто это такой и что это значит?
— Не знаю. Но похоже, имя это меня начинает преследовать.
Пятница, 12 июня 199…
Пансион «Нуну», Руа-да-Глория.
Лиссабон.
До чего же докатились современные девушки! До чего докатилась эта девушка! И как только может происходить подобное, господи ты боже! Последние слова Мигел произнес вслух, но не настолько громко, чтобы тот, кто находился в соседней комнате и за кем он следил через двойное зеркало, мог его услышать и различить в его голосе похоть.
История этого порока была долгой и непростой. Но теперь с блядством покончено. И остается только удивляться, как быстро оно наскучило ему. Общение с проститутками — это как препарирование трупов. Это не для него.
Он устал от калейдоскопа имен, от всех этих Терез, Фатим, Марий. Он думал, что излечился, но потом понял, что тяга к чему-то неизведанному, недоступному все еще живет в нем.
Он сказал Жорже, чтобы тот не присылал ему больше девушек. Но у Жорже в запасе оказалось нечто особенное. Мигелу было интересно, но сделать это можно было, только придя к нему в пансион.
И он пришел в пансион в пятницу в обеденное время. Когда это было? Кажется, несколько лет назад… Жорже пригласил его в тот номер, рассказал о двойном зеркале и оставил одного. Горло сжала привычная спазма, и он ущипнул себя за шею.
Поднял зеркало — и вот оно, пожалуйста: известный лиссабонский архитектор, которого он знал, с девкой, совсем молоденькой. Архитектор прижимал ее к умывальнику.
Наблюдая, он вдруг испугался: почудилось, что смотрит на них не через зеркало, а в окно. Но тут же увидел, что накрашенные глаза девки устремлены не на него, а куда-то в пространство. Конечно. Все правильно. Можно представить, какой поднялся бы визг, если бы они увидели заглядывающую к ним лысую голову! Но они, как ни в чем не бывало, продолжали заниматься своим делом. А он, корчась на кровати, не отрывал от них взгляда, пока архитектор не кончил.
Он смотрел как зачарованный, пока они не упали на постель и архитектор не скинул с себя девушку. Он вздрогнул, лишь когда тот, подойдя к зеркалу, стал изучать в нем свое отражение, а потом принялся намыливать и тереть свой натруженный член. Он тер и тер его, усердно, сжав зубы и оскалившись. А Мигел оказался как бы участником действия. Он следил, как тот одевается, как одергивает на себе рубашку, торопясь принять свой обычный вид, как бросает деньги девушке, — много, слишком много денег он ей бросил, а та даже не шелохнулась. Архитектор вышел, закрыл за собой дверь. Он спускался, грохоча по деревянным ступеням лестницы, а сердце у Мигела все еще сильно билось. Он сжал руками затылок, потеребил шею, плечи.
Девушка все лежала неподвижно, уткнувшись лицом в подушки. Потом протянула назад руку. Мелькнуло трогательное детское колечко на среднем пальце. Девушка сунула руку в промежность и, словно занозу, вытащила оттуда презерватив.
С тихим стоном толстяк уперся головой в колени. Мигел увлекся. Он чувствовал, что именно здесь кроется источник наслаждения: ему понравилось подглядывать. Узнавать о людях то, что никому, кроме него, не известно.
А потом он увидел здесь эту девушку.
Жорже оказался прав. Она была не похожа на других. Она была «особенной». Она сидела голая и смотрела в зеркало. Ему нравилось ее лицо, нравилось, как она смотрит в зеркало; большие голубые глаза, взгляд, такой удивительно невинный и открытый, устремленный в пространство. Она словно что-то искала в том, что делала. Пробовала вновь и вновь.
И он решился. Он должен с ней заговорить. Он узнал, в какой школе она учится. Он выследил ее. Сегодня это произойдет.
Сидя на краешке кровати, он обеими руками потер себе живот. В прорезь рубашки, там, где расстегнулась пуговица, лезли черные волосы. Он распахнул рубашку, встал перед зеркалом. Втянул живот. Живот толще, чем зад откормленного поросенка. Он застегнул рубашку, поднял воротничок, завязал галстук — произведение подружки Софии. Накинул пиджак и из поросячьей задницы вновь превратился в солидного банкира.
Последний раз окинул взглядом комнату. Обвалившийся карниз, разводы на потолке, кривой пол, дыры в старом линолеуме прикрыты обтрепанными, вытертыми ковриками, шкаф с вечно раскрывающейся дверцей.
Он сунул руки в карманы, нащупал толстую пачку кредиток, вышел в полумрак плохо освещенной лестничной площадки, подошел к конторке Жорже. Того на месте не было. Он спустился по лестнице и вышел на улицу. Только тут он смог перевести дух. Это последний раз. Больше этого уж точно не будет.
Он сидел возле школы на Дуке-де-Авила в черном «мерседесе» жены. Двигатель он не выключал. Скоро она выйдет. Что-то острое в кармане царапало его. Он сунул руку в карман. Тюбик вазелина. Как он попал сюда? Ведь ничего такого он не хотел. И презервативы. Он вовсе не собирался запасаться ими. Он бросил все это в бардачок.
Вот и она. С кем это? С кем она говорит? Он идет за ней. И смотрит на нее. Он ее любовник. Это ясно. Сразу видно. Но сейчас она хочет уйти. Что-то не так. Как идет-то… Словно модель на подиуме, одну ногу ставит впереди другой. А тот не пускает. Вот схватил ее за руку, она вырвалась. Идет за ней. Не хочет она его! Господи, он ее ударил! Она смотрит на него таким взглядом… Что выражает этот взгляд?
Мигел проглотил комок в горле. Развязка наступила быстрее, чем он ожидал. Сколько народу на улице… Он трогается с места. Она уже идет по тротуару мягкой кошачьей походкой. Возле светофора он останавливается и опускает стекло со стороны пассажира.
— Простите, — кричит он.
Она поворачивается. Эти ее глаза теперь устремлены на него. Выговорит ли он нужные слова?
— Как мне проехать отсюда к парку Монсанту?
Она сходит с тротуара. Быстро оглядывает задние сиденья машины. Зачем? Что ей вдруг там понадобилось? Ее ногти обкусаны до мяса.
— Парк Монсанту… отсюда… это довольно сложно объяснить, — говорит она.
Он чувствует, что руки у него вспотели.
— Но я хотя бы в верном направлении еду?
— Более или менее… за парком Де-Пальява кружить придется.
— А вам не в ту сторону?
— Мне на поезд в Кашкайш.
— Я тоже в Кашкайш еду. Просто не хотелось ехать по магистрали в пятницу во вторую половину дня. Так что я поеду через Монсанту… а там уж выеду на магистраль. Могу подвезти вас…
Ее голубые глаза заглядывают в его глаза. Что видит она там? Безобидный немолодой толстяк. Бояться нечего.
— Ну, если вам нужно возвращаться в офис или еще по какому-нибудь делу, тогда уж…
Психологически верный ход.
Она садится в машину. Зеленый свет, он поспешно выжимает сцепление, и машина срывается с места. Мигел откидывается на спинку. Успокаивается. Вот они и вдвоем. Знакомство произошло. При ней сумочка. Она держит ее на коленях. Ремень она не надела. Он поднимает стекло, включает кондиционер.
— Езжайте все время прямо, — говорит она, чуть заметно покачиваясь в кресле.
Он переключает скорость, коснувшись ее загорелого бедра. Она не отодвигается. Его рука замирает на рычаге.
— Как вас зовут? — спрашивает он.
— Катарина, — отвечает она.
Он улыбается в усы. Его имя она не спросила. Детям это не свойственно.
Он начинает рассказывать ей о дочери, о Софии. На самом деле это дочь брата, но девушке он этого не говорит. Он старается заглушить внутренний голос, говорящий ему, что она догадывается о его намерениях. Он беседует с ней очень учтиво. Учтивость всегда была его коньком, и на девушку это действует. Она сбрасывает с ноги тяжелую тупоносую туфлю и, подняв ногу, упирает пятку в край кресла.
— Теперь направо и первый поворот налево, — говорит она.
— Вы любите музыку? — спрашивает он, мысленно прикидывая, не слишком ли глуп такой вопрос.
— Конечно, — говорит она, дернув узким плечиком.
— А какую музыку предпочитаете?
— Наверно, не такую, как вы.
— А вы попробуйте сказать. Я знаю все группы. Моя дочь заводит музыку с утра до вечера.
— Smashing Pumpkins.[36]
Он кивнул и втянул ее в своеобразную игру — подобрать португальский эквивалент этому названию. Это было непросто: в португальском существует множество слов, обозначающих разного вида тыквы, и они заспорили, какое из них самое подходящее. Тогда-то она и сказала ему, что является солисткой этой группы.
За разговором они пропустили поворот на Монсанту. Поехали на север и стали колесить по улочкам Сети-Риуш, потом направились к громаде акведука Агваш-Ливриш, вытянувшей свои опоры навстречу жаркому дню, и, свернув направо и проехав под железнодорожным мостом, очутились в парке.
