Фредерик Ленуар - Пророчество Луны

— Несомненно. Но сегодня у меня гораздо более серьезная причина для встречи с вашим превосходительством. В Иерусалиме я познакомился с богатым и уважаемым банкиром-евреем. Этот весьма образованный человек вместе со своей дочерью и несколькими слугами на том же корабле, что и я, направлялся в берберские государства, где у него несколько банков. К несчастью, когда мы прибыли в Фамагусту, он сам, его дочь и управляющий с двумя слугами решили навестить знакомых в еврейском квартале. Как вы знаете, в ночь после убийства ребенка произошла резня. На следующий день мне рассказали об этих трагических событиях, в которых погибло несколько дюжин человек. Я поспрашивал в цитадели Фамагусты, куда отвели банкира, его дочь и служанку, и с облегчением узнал, что они живы и в безопасности. Однако меня очень тревожит то, что их не собираются отпускать на волю, а будут судить вместе с другими евреями за преступление, которое они не совершали.

Губернатор внимательно выслушал рассказ Джованни и, когда тот закончил, тихо произнес:

— Буду откровенным: меня сильно беспокоит это дело. Лично я считаю, что евреи непричастны к убийству ребенка. Но большая часть населения убеждена в обратном, и потому мне трудно наказать людей, повинных в истреблении евреев, или отпустить на свободу оставшихся в живых, ради их собственной безопасности. Я решил устроить суд, на котором у них будет возможность выступить в свою защиту. Не сомневаюсь, что исход дела будет благоприятным для ваших друзей.

— Уверен, вы приняли верное решение. Но я еще не сказал, что дочь этого человека, Елизара, беременна на восьмом месяце. Она ехала в Аль-Джезаир вместе с отцом, чтобы родить ребенка в собственном доме, где ее ждет муж. Боюсь, пребывание в тюрьме вкупе с судебным процессом может привести к тяжелым последствиям для ее здоровья. Не говоря уже о том, что ей придется рожать здесь, вдали от родных и близких…

— Мне ясно, почему вы так стремитесь освободить ее из-под стражи. Хотя я и не разделяю симпатии к евреям, понимаю вашу озабоченность.

В комнату вошел пожилой слуга и накрыл стол к чаю для губернатора и его гостя. Когда он наливал чашку Джованни, то испытующе посмотрел на него, а затем удалился.

— Чем больше я размышляю над этим делом, тем больше склоняюсь к мысли, что ваших друзей можно освободить до суда, — сообщил правитель. — Придется сделать это тайно, но, даже если какой-нибудь слух дойдет до населения, я всегда могу сказать, что они всего лишь путешественники, случайно попавшие на остров, и не имеют ничего общего с преступлением.

При этих словах у Джованни отлегло от сердца.

— Не знаю, как и благодарить, ваше превосходительство. Однако уверен, что Елизар, который сколотил немалое состояние, найдет способ выразить свою благодарность.

— Я поступаю так не из-за выгоды. Просто хочу помочь соотечественнику и, наверное, из жалости к женщине, которая вот-вот должна родить. Знаете, я сам — дедушка, и внучка имеет на меня больше влияния, чем все мои советники!

Паоло Контарини разразился смехом, советник последовал его примеру. Джованни, потрясенный услышанным, сумел лишь слабо улыбнуться. Кто осчастливил губернатора внучкой, Елена или ее сестра? Если это дочь Елены, возможно, бывшая возлюбленная тоже здесь. Молодому человеку отчаянно хотелось расспросить губернатора, но он решил не искушать судьбу. Правитель встал с кресла, чтобы попрощаться с посетителем, и сказал, что тот завтра же сможет отвезти в цитадель приказ об освобождении друзей.

Джованни искренне поблагодарил губернатора, откланялся и пошел к двери. Когда он уже выходил из комнаты, Паоло Контарини окликнул его:

— Синьор Бомпиани!

Джованни обернулся и увидел, что слуга, который разливал чай, стоит рядом с губернатором и шепчет ему на ухо. Паоло Контарини весьма удивился, помедлил несколько мгновений и, вновь обращаясь к Джованни, сказал:

— Извините, что я вас задерживаю, но Франческо, который долгое время служил моей жене и дочери, сообщил мне нечто неожиданное, и я хотел бы поговорить об этом с вами, если не возражаете.

Джованни постарался не выказать овладевший им панический страх. Молодой человек пристально вгляделся в слугу, пытаясь вспомнить, встречал ли он его в доме Елены. Но безрезультатно.

— У Франческо замечательная память на лица, и он утверждает, что вы очень похожи на одного человека.

— Не может быть! — ответил Джованни, притворившись удивленным. — На кого же?

— Юношу, которого он встречал несколько лет назад.

Джованни бросил на губернатора вопросительный взгляд.

— Молодого калабрийского крестьянина, который пытался посягнуть на честь моей дочери.

— Невероятно! — рассмеялся Джованни. — Разве я похож на калабрийского крестьянина?

— Нет, — ответил губернатор, — но случилось так, что этот крестьянин каким-то чудом стал астрологом, прибыл в Венецию, чтобы отыскать мою дочь, соблазнил ее и убил своего соперника, сына моего лучшего друга. Его приговорили к пожизненной ссылке на галеры, но после морского сражения он исчез.

Губернатор замолчал, следя за реакцией Джованни, затем продолжил:

— Было бы поистине невероятно, если бы этот человек, привыкший менять обличья, превратился в издателя и книготорговца. Но, конечно, это всего лишь беспочвенные предположения. Мой слуга мог и ошибиться.

— Несомненно, ваше превосходительство. И если бы вы не проявили ранее величайшую мудрость, я был бы потрясен, услышав в свой адрес столь оскорбительные измышления, которые к тому же невозможно подтвердить.

При этих словах слуга снова зашептал что-то на ухо своему господину, и губернатор произнес:

— Напротив, есть очень простой способ убедиться в том, заблуждается слуга или нет. Того человека приговорили к порке. Франческо был тогда с моей дочерью и присутствовал при наказании. Если на вашей спине, синьор, нет следов от ударов бича, тогда я принесу вам извинения и даже выплачу компенсацию за ложное обвинение.

— Если я правильно понял, вы предлагаете мне раздеться прямо здесь, чтобы доказать свою благонадежность?

— Совершенно верно.

— Я весьма смущен, ваше превосходительство, так как судьба, по-видимому, настроена против меня. Дело в том, что несколько лет назад я попал в плен к берберским пиратам, и меня подвергли точно такому же наказанию, о котором вы говорили. А за попытку бежать меня приговорили к битью палками по пяткам; если хотите, я могу показать и шрамы на ступнях. Но может, ваш слуга сейчас вспомнит, что того юношу-калабрийца тоже наказали подобным образом?

— Синьор, пожалуйста, не обижайтесь. Будьте любезны, покажите свои шрамы.

Вначале Джованни снял башмаки и показал изуродованные ступни. Затем расстегнул рубаху и обнажил спину. Все присутствующие пристально изучили рубцы и стали шепотом совещаться.

Через некоторое время губернатор повернулся к Джованни.

— Вы правы насчет отметин на ступнях, которые, я уверен, получили за то, что пытались бежать из плена. Но, к сожалению, вынужден сообщить, что следы на вашей спине оставлены особой плетью, которая не используется ни берберскими пиратами, ни в Османской империи… а только в венецианской армии!

— И опять мне не повезло, — заметил Джованни с иронией. — Мучители не только подвергли меня бичеванию, но и нанесли удары плетью, украденной у венецианцев!

— Не думаю, что это в их правилах. Но вы правы, оснований для вашего ареста недостаточно.

Джованни почувствовал, как ослабевает петля вокруг его шеи, и облегченно вздохнул.

— И все же, — продолжил губернатор, — через несколько минут все прояснится. Есть одна женщина, которая может с уверенностью подтвердить, тот ли вы человек или нет. Я послал за ней, и она вот-вот появится.

Джованни словно обухом по голове ударили.

«Елена, — подумал он, — Елена здесь, и губернатор послал за ней».

— Что бы она ни сказала, вопрос можно считать решенным, — произнес Паоло Контарини. — Либо вы уедете вместе со своими друзьями, получив свободу и хорошее вознаграждение за то, что были несправедливо обвинены, либо попадете в тюрьму… прежде чем вас повесят или сожгут на костре.

В эту минуту маленькая дверь в дальнем конце комнаты, за креслом губернатора, отворилась, и вошел солдат, а следом — женщина. Джованни ошеломленно смотрел, как хрупкая фигурка движется по залу для аудиенций.

Он сразу же узнал ее, и его сердце застыло.

Обе руки молодого человека были связаны и прикованы к кольцу в стене каземата. Слабый луч света пробивался сквозь узкое отверстие. Все надежды и чаяния Джованни пошли прахом, когда служанка Елены, Джулиана, прекрасно помнившая его по Венеции, без тени сомнения признала в юноше бывшего возлюбленного хозяйки, Джованни Да Сколу, которого приговорили к ссылке на галеры. Губернатор незамедлительно распорядился заточить несчастного в башне дворца. Несколькими днями позже он предстал перед судьями, которые в соответствии с венецианским законом о рабах, сбежавших с галер, приговорили его к смерти. Джованни предоставили выбор — казнь через повешение или сожжение. Юноша выбрал костер.