112
Первой подошла к Каманину Анастасия Владимировна. Было заметно, как сильно она взволнована, ее глаза сверкали от слез. Она поцеловала его в губы.
— Дорогой и мой милый, Феликс. Поздравляю тебя с юбилеем. Не хочу вспоминать о плохом, я сегодня думаю только о том хорошем, что было у нас. Плакать хочется от того, что наша молодость безвозвратна ушла и не вернется. Но кое-что я приберегла из тех времен. Возьми, пожалуйста. — Анастасия Владимировна протянула Каманину небольшой пакетик. — Достань, — попросила она.
Он извлек из пакета курительную трубку.
— Что это, Настя?
— Это твоя трубка. Помнишь, едва мы поженились, ты стал курить трубку. Ты сам мне говорил, что с нею выглядишь старше и солидней. Ты курил буквально месяц или чуть больше, потом бросил. Но я спрятала эту трубку, как сувенир, и сохранила ее до этого дня. Это мой подарок, как память о прожитых совместно годах и нашей с тобой молодости.
— Спасибо, Настя. Вот не думал, что эта трубка может сохраниться. Если быть честным, я о ней совершенно забыл. Я очень тронут, что ты ее сберегла.
Анастасия Владимировна вдруг заплакала. Ни на кого уже не смотря, она отошла от юбиляра.
К Каманину приблизилась Эмма Витольдовна.
— Феликс, я очень счастлива тем, что в моей жизни случился ты. Я понимаю, что таких людей земля рождает редко. Я дарю тебе твой портрет, возможно, он не является шедевром, но я вложила в него всю свою любовь к тебе. Это подарок от меня и Ростислава.
Она посмотрела на сына, Ростислав подошел к отцу и вручил ему портрет.
— Папа, я тебя не просто люблю, я по-настоящему горд, что у меня такой отец, — произнес Ростислав. — И мне страшно представить, что им мог быть другой человек.
Сын и отец обнялись.
Эмму Витольдовну и Ростислава сменила Мазуревичуте.
— Я не буду ничего особенно тебе говорить, Феликс, по одной простой причине — ты сам все знаешь, что я могу тебе сказать. Просто прими мои поздравления, они идут от чистого сердца. И мой подарок. — Мазуревичуте достала из пакета книгу. Она прочитала: «Žmogus prieš laisvę. Laisvė už žmogaus». Так звучит название твоей замечательной книги «Человек против свободы. Свобода за человека» по-литовски. Она вышла из издательства буквально неделю назад. Я стала инициатором ее перевода на мой родной язык и издания твоего труда у нас. Не стану скрывать, это было сделать нелегко, далеко не все хотели ее у нас издавать, сопротивление было достаточно сильным. Но я справилась с этой задачей, потому что считала это сделать своим долгом для себя.
— Спасибо, Рута, — поблагодарил Каманин. — Для меня это неожиданная и большая радость — выход моей книги на твоей Родине.
К Каманину подошел Антон.
— Поздравляю, отец с юбилеем, — произнес он. На его лице не было даже и тени улыбки. — Вот мой подарок тебе. — Он протянул ему конверт.
— Что в нем? — спросил Каманин.
— Это пропуск. Он позволяет в течение года бесплатно посещать лучшие музеи Москвы. Я знаю, ты не очень часто в них ходишь, но теперь можешь это делать, ничего не платя.
— Спасибо, Антон, это очень хороший подарок. Признаюсь, мое упущение, что я редко хожу в музеи. А там невероятно много всего интересного. Теперь буду ходить.
Антон хотел было уже вернуться на прежне место, как его остановил Каманин.
— Антон, сегодня нам нужно поговорить на важную тему. Думаю, наш разговор тебя обрадует.
Антон удивленно взглянул на отца и отошел от него. Его место заняли Николай и Майя.
— Папа, — проговорил Николай — нас должно было бы стоять тут трое, мы с сестрой знаем, как любила и восхищалась тобой наша мама. Поэтому мы решили, как смогли восполнить ее отсутствие. Майя, давай.
Майя задернула на всех окнах каминного зала шторы. Затем повесила на стене экран. Николай подошел к компьютеру, включил его. На белом полотнище возникло изображение Оксаны Дмитриевны. Она сидела на скамейке и смотрела на присутствующих в зале. К ней подошел Каманин и сел рядом. Они о чем-то заговорили, звук был плохой, и разобрать слова было невозможно.
— Это единственное изображение мамы, которое мы сумели отыскать, — пояснила Майя. — Почему-то она не любила сниматься, даже фото ее не так много. И мы — твои дети дарим эту запись тебе, дорогой наш папа.
— Спасибо, родные мои, вы даже не представляете, как я растроган, какой это для меня прекрасный подарок, — поблагодарил Каманин. — Я хочу вас обнять.
Несколько мгновений все трое стояли обнявшись. Затем Николай и Майя вернулись на свои места.
Решительным шагом к Каманину направился Нежельский. Он пожал юбиляру руку, мрачно посмотрел на него.
— Я сделаю то, что обещал, — сказал Нежельский.
— Подумай, может быть, все же не надо, — попытался остановить его Каманин. Но Нежельский не обратил внимания на его слова.
— Дамы и господа, — громко произнес он, — я желаю сделать важное признание. Этот постыдный секрет я хранил ни одно десятилетие — и вот настала минута его обнародовать. Не уверен, что это можно считать подарком к юбилею, но я хочу совершить поступок, который хотя бы частично очистит наши с Феликсом отношения. Долгие годы я был агентом КГБ, меня завербовали, воспользовавшись моими материальными трудностями, которые я испытывал на тот момент, как и моей трусостью перед властью. Но это нисколько не оправдывает меня. У меня было единственное задание — следить за Феликсом и сообщать о всех его действиях, передвижениях, мыслях. Я написал множество доносов, не могу сказать, сколько, но их было много. И получил за них неплохие деньги. Помнишь, я купил машину, а ты удивлялся, откуда доцент, кем я тогда был, раздобыл столько средств. Они поступили из этой организации. То, что тебя долго не пускали за границу, это все моя вина.
— Достаточно, Ваня, все уже все поняли, — проговорил Каманин.
— Нет, Феликс, я скажу все, что наметил до конца.
— И то, что тебе не дали кафедрой заведовать, — это тоже постарался я. Ты тогда вел очень вольные по тем временам разговоры, я их записывал и сообщал своим кураторам. Они даже намеревались арестовать тебя, но это единственная моя заслуга — мне удалось их отговорить. Я ударял на то, что это вызовет негативный резонанс за границей; в тот момент несколько твоих статей уже были опубликованы в иностранных журналах. Были еще дела поменьше, которым тебе не разрешали заниматься. И все это из-за моих доносов. Я знаю, что не достоин прощения, но если можешь, прости.
Нежельский упал перед Каманиным на колени. Все молчали, наблюдая за этой мизансценой.
— Встань, Ваня, прошу тебя, встань. — Каманин попытался поднять Нежельского, но тот упрямо не желал подниматься.
— Ты должен совершить надо мной суд: либо наказание, либо прощение.
— Я тебя прощаю, — произнес Каманин.
Нежельский медленно и тяжело встал. Не смотря ни на кого, он вышел из каминного зала.
Все продолжали пребывать в молчании. К Каманину подошел Лагунов.
— Феликс Александрович, позвольте поздравить вас с юбилеем. У меня нет подарка, чтобы подарить прямо сейчас. Но им станет ваше интервью, которая будет главным материалом номера.
— Спасибо. — Они обменялись рукопожатием.
Лагунова сменил Варшевицкий.
— Поверь, мои поздравления идут от чистого сердца, Феликс.
— Я верю, Кшиштоф.
— У меня есть подарок, но я хочу подарить его позже. Ты поймешь, почему.
— Хорошо. В любом случае спасибо, — поблагодарил Каманин.
Последним подошел Андрей. Почему-то он смотрел преимущественно на мать, а не на юбиляра. Мария, ободряюще, кивнула ему головой, только после этого молодой человек перевел взгляда на Каманина.
— Поздравляю вас с юбилеем, — как-то невнятно поздравил Андрей. И поспешно вернулся на свое место.
— На этот торжественная часть закончена, — объявил Каманин.
113
Официанты разносили еду и напитки. Все почему-то так проголодались, что буквально сметали с подносов все, что на них находилось. Самую большую активность, само собой разумеется, проявлял Антон, но и другие не так уж сильно отставали от него.
