Вопрос о том, кто будет новым владельцем курорта и, следовательно, всего острова, теперь должен был решить суд. Доминик Джованни был мертв, как и его единственный наследник Делорио. Однако у Делорио осталась жена. Паула скоро должна была стать очень состоятельной молодой женщиной. Состоятельной и умной, надеялся Маркус, и про себя пожелал ей удачи. Возможно, Паула унаследует и денежные капиталы Доминика. Маркус задался вопросом, оставит ли Паула курорт для себя и будет ли сама им управлять.
Еще он подумал, чем теперь будут заниматься Меркел и Линк. Наверное, снова станут телохранителями у какого-нибудь бандита, если больше ни на что не способны. Странно, но он желал им удачи, особенно Меркелу.
После того как священник завершил церемонию, Маркус поинтересовался у Оторвы, что она думает о Рафаэлле, и та, задумчиво глядя из-под малиновой пряди, проговорила рассудительно:
— Мы не знали, что вы на такое способны, босс. — Затем обернулась к новоиспеченной жене Маркуса и произнесла: — Знаешь, Рафаэлла, мне кажется, с твоими волосами можно что-нибудь сделать…
Росс Харли с забинтованной рукой тоже присутствовал на церемонии, но Маркусу так и не удалось договориться с ним. Харли только взглянул на него и проговорил:
— То, что ты спас мне жизнь, Маркус, ничего не меняет. Ублюдок мертв, но он не за решеткой, как мы договаривались. Попробуй еще раз, О'Салливэн.
Однако Джон Сэвэдж не терял надежды. Харли в конце концов уступит и сдастся, уверял он Маркуса. Кроме того, Харли недавно удалось выйти на женщину, которая сбила дядю Морти с пути истинного. Если они ее поймают, то грехи дяди Морти будут забыты. И Чарльз использовал все свои дипломатические способности, угощая Харли лучшим шампанским из своих погребов.
Маркус подумал о тех бесконечных хлопотах, которые предстояли им до отлета в Монреаль на медовый месяц. Рафаэлла сама выбрала это место, решительно отвергнув Карибское море, Англию и Францию, потому что не хотела уезжать далеко от матери. Ее ни на миг не покидало беспокойство о Маргарет Ратледж, лежавшей в больнице, дышавшей ровно и спокойно и никогда не открывавшей глаз.
Рафаэлле хотелось, чтобы гости поскорее разошлись. Вся прошлая неделя прошла как в бреду, не оставляя времени заняться собой, своими насущными делами. В самом начале Рафаэлла предложила Чарльзу, чтобы свадьба их была тихой и гостей было немного, поскольку мама в больнице, но Чарльз стал возражать.
— Нет, Рафаэлла, мы сделаем все, как надо. Я рассказываю твоей матери, как мы готовимся к свадьбе, о твоем будущем муже, о твоих друзьях и даже о разноцветных прядях в волосах Оторвы.
Все выглядело очень чинно, как выразилась бы тетя Джози. Рафаэлла обернулась и увидела, как Эл Холбин беседует с Молли, матерью Маркуса. Они неплохо смотрелись вместе. По мнению Рафаэллы, Эл за всю свою сознательную жизнь в первый раз не имел никаких шансов.
Рафаэлла увидела Джона Сэвэджа, преданного друга и брата, который отлично справлялся с ролью партнера Маркуса. Он делал это со всей серьезностью, хотя время от времени в глазах его загорался игривый огонек, который, казалось, не замечал Маркус. Этот молодой человек, так не похожий на Маркуса, очаровывал, даже не стараясь. Братья были так близки, что зачастую им даже не надо было обмениваться словами для того, чтобы понять мысли и чувства друг друга. «Хорошо, — подумала Рафаэлла, — что я так хорошо отношусь к Джону». Интуиция подсказывала ей, что он будет играть довольно значительную роль в ее будущей жизни. Рафаэлла снова перевела взгляд на своего обожаемого мужа и прислушалась к его разговору с Чарльзом. Мужчины обсуждали вопрос о том, какие преимущества имеет жизнь в Нью-Йорке перед жизнью в Бостоне и Чикаго.
Некоторое время Рафаэлла слушала их разговор, затем вежливо вмешалась:
— Видите ли, я решила, что хочу попробовать получить еще один «Пулитцер», и поскольку известно, что репортеру отдела расследований сложно работать в большой газете, то я думаю поработать от «Дейли ньюс» в Южной Дакоте. Что ты об этом думаешь, Маркус?
Чарльз еще продолжал смеяться, когда к нему подошел дворецкий и тихо шепнул что-то на ухо своему хозяину.
Больница «Сосновая гора»
Лонг-Айленд, Нью-Йорк
Апрель, 1990 год
Я увидела, как Чарльз вошел в мою комнату. Он выглядел неуверенно, но, казалось, надежда не покидала его, и он был полон жизни и энергии. И любви ко мне. На самом деле я не заслужила этого, но он ни за что не согласился бы со мной, а спорить мне не хотелось.
С ним пришла Рафаэлла в очень красивом — я не видела его раньше — бледно-розовом вязаном платье. Обычно она не носила столь изысканные дизайнерские вещи. Она была на каблуках и с очень красивой прической — ее длинные волосы были завиты в крупные локоны и распущены по плечам, а не убраны назад и заколоты двумя заколками, как обычно. Рядом с ней стоял мужчина, симпатичный молодой человек с подвижным веселым лицом. Можно точно сказать, что он — хороший человек. И приятный внешне. Это был ее муж, Маркус. Всю прошлую неделю Чарльз рассказывал мне о нем.
Внезапно они все заговорили со мной, смеялись и перебивали друг друга. Чарльз целовал меня, Рафаэлла обнимала, а ее муж стоял позади: он молчал, но выглядел очень довольным.
Именно в эту минуту я поняла, что это именно то, что должна давать жизнь, — простая откровенная реальность, и это было чудесно. Рядом с ними мое место. Мне был дан еще один шанс. И Доминик Джованни ушел навсегда. Я уже знала это, когда мой сон закончился. Его больше нет, это Коко довела дело до конца и убила его. Мы разговаривали с Коко, и она рассказала мне, как обнаружила, что Доминик попросил врача перевязать ей трубы после аборта. Я видела, как ей больно, и знала, что ее страдания не намного меньше, чем мои. Мы все обсудили и решили доверять друг другу. У меня были деньги, у нее — связи. Я знала, что у нее все получится. У Коко всегда получалось то, что она планировала.
Я подумала о «Вирсавии» и о моей почти абсурдной проницательности. Я так любила эту картину, не было дня, чтобы я не смотрела на нее с тех пор, как Чарльз подарил мне ее одиннадцать лет назад — это был его свадебный подарок. И когда мы с Коко решили, что хотим организовать покушение на Доминика, я захотела использовать «Вирсавию» в качестве нашего пароля, чтобы никогда не забывать, почему я так желала смерти Доминика. Вирсавия — несчастная женщина, которую возжелал царь, и отправил ее мужа на верную гибель. Только царь не предал Вирсавию, нет, она была рядом с ним, пока он не умер. Мне нравилась ирония этой истории. Ее простота.
Возможно, Доминик, превратился в призрак, в привидение, но его больше нет на земле и нет в моей жизни. Мое будущее принадлежит мне одной, оно свободно и не запятнано горечью прошлого.
Мне пришли на ум слова из песни. Что-то вроде «Когда любишь другого человека — как будто видишь лицо Бога». В этом есть какая-то доля истины. Даже эта несчастная авария больше не имеет для меня значения. Я проезжала мимо дома Сильвии. Мне казалось, что я никак не могу расстаться с ней — ведь она все еще была частью его жизни, хотя их связывала только ненависть, ненависть и брачные узы. И в тот вечер ее молодой любовник, его звали Томми, принял большую дозу кокаина, перед тем как сесть за руль и выехать из дома. Он хохотал, улюлюкал на луну и вел машину на бешеной скорости. А потом врезался в меня, и я четко видела его лицо, когда он налетел на меня. В то мгновение я никак не могла поверить в иронию происшедшего.
Теперь все это не важно. Я улыбнулась мужу. Такой красивый мужчина, и принадлежит лишь мне одной. Он верный, надежный и никогда меня не предаст.
И я тоже никогда не сделаю ему больно, больше — никогда. Я знала — он догадывался, что у меня есть другой мужчина, и чувствовал свою беспомощность, потому что понимал, что образ этого мужчины слишком глубоко засел у меня в мозгу.
Но его там больше нет, и Чарльз скоро узнает об этом. Я расскажу ему. Он доказал мне, что я единственная женщина, которая у него есть, которая ему нужна. Чарльз порвал со своей любовницей, Клаудией, много месяцев назад.
И Маргарет прошептала:
— Здравствуй, Чарльз. Я люблю тебя.
Мужчина с… о, я даже не знаю, с чем (фр.)
Месье? Желаете чего-либо еще? (фр.)
Нет, мадемуазель, нет, благодарю (фр.)
Дорогая, одно пиво, пожалуйста (фр.)
Благодарю, моя дорогая (фр.)
Никаких женщин (фр.)
Месье, я могу помочь вам! Как насчет хорошенькой девушки? Очень молоденькой, а? (фр.)
Нет! (фр.)
Месье, нет! Это же я, Бланшет! (фр.)
Что вы здесь делаете? Вы вошли, как воровка! (фр.)
