Как сказано, практика превращения человека в зомби была вывезена их Дагомеи. Там и по сей день процветает этот бизнес. Рассказывает американский врач-путешественник:
«Человек лежал на земле, не проявляя никаких признаков жизни. Я заметил, что одно ухо у него было наполовину отрублено, но это была старая рана; больше никаких следов насилия не было видно. Вокруг него стояла группа негров, одни были совершенно голыми, на других были надеты длинные неподпоясанные рубахи. Среди них было несколько жрецов, которых можно было отличить по пучку волос на бритой голове. Слышался равномерный шум голосов: шла подготовка к церемонии.
Всем распоряжался старик в старом, вылинявшем армейском френче, свисавшем до колен. Он покрикивал на остальных, размахивая руками. На его запястье был браслет из слоновой кости. Старик, очевидно, был главным жрецом, и ему предстояло изгонять злых духов.
– Я белый доктор, – сказал я. – Я хотел бы осмотреть человека и убедиться, что он действительно мертв.
Быстрым движением я поднял лежащему веки, чтобы проверить зрачковую реакцию. Реакции не было, не было и признаком биения сердца.
Через некоторое время «мертвый» неожиданно повел рукой по груди и попытался повернуться. Барабаны били сильнее. Лежащий повернулся, поджал под себя ноги и медленно встал на четвереньки. Его глаза, которые несколько минут назад не реагировали на свет, теперь были широко раскрыты и смотрели на нас»… Так-то.
Мышкин снисходительно усмехнулся.
– Подобных историй море. Жизни не хватит прочесть. Для меня сейчас главное, что и курареподобные препараты и тетродотоксин в военной и в бандитской практике в России чаще всего используются только для имитации смерти.
– Вы не упомянули еще одну важнейшую область применения зомби-препаратов – рабовладение в современной демократической России, в частности, на Северном Кавказе. Но и в так называемых других субъектах Российской федерации рабство тоже имеет место быть… – возразил Туманов. – Возьмем Северный Кавказ. Считается, и всегда считалось, что нормальный чеченец непременно должен иметь русского раба. А лучше десять и больше. И это вопрос не столько экономики, сколько престижа. Так бы выразиться, комильфо . Вот джентльменский набор для молодого чеченца, если он хочет, чтоб соплеменники его не презирали: оружие, рэкетирские или просто награбленные деньги и непременно русские рабы. Тут без зомбирования никак. Тысяча или полторы тысячи обычных русских рабов не создадут проблем для свободной республики Ичкерия. А вот полмиллиона людей, не потерявших разум и память, спрятать от внешнего мира невозможно.
– Полмиллиона русских рабов в Чечне? – воскликнул потрясенный Мышкин. – В двадцать первом веке?! Немыслимо! А права человека? ООН? Европарламент? «Международная амнистия»? «Мемориал»? Где Лукин, специальный чиновник по правам человека при президенте России? Да просто где министерство внутренних дел? Где ОМОН?
Туманов грустно вздохнул:
– Все эти ПАСЕ и ООН, дорогой Дмитрий Евграфович, рассчитаны только на тех, кто ненавидит Россию, как ненавидел раньше СССР. Что касается министров и президентов России, то не мне вам сообщать: нынешней власти на своих граждан сугубо наплевать. У нее совершенно другие задачи. Вернее, одна, зато большая: наглое, просто безумное воровство, помноженное на истребление собственного населения. За всю ее тысячелетнюю историю России такого гнусного правительства еще не было. Так что нам, можно смело сказать, повезло.
– Чем?
– На наших глазах такие события, такие катаклизмы… Помните у Тютчева? «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»
Мышкин протестующе поднял ладонь.
– Нет, – сказал он. – Я не могу этому радоваться. Мне не хватает хорошей, полезной для здоровья, порции цинизма. И я не в состоянии поверить… про рабов.
– Дело ваше, – пожал плечами Туманов. – Я вам рассказал только о том, что видел собственными глазами… Еще один вопрос: как вы определили, что в джипе были убийцы? По каким признакам? Это профессиональный интерес, – пояснил он.
– То, что они убийцы, я никак не определял. А почему решил, что от них надо подальше? – задумался Мышкин. – Было еще какое-то словечко… какая-то фраза. Вот, вспомнил: они сказали, что их за мной прислали «хорошие люди». Дело в том, что хорошие люди звонят заранее и спрашивают, могу ли я к ним приехать. Или они ко мне. По-другому не бывает. Следовательно, их прислали нехорошие люди.
Туманов кивнул.
– Похоже, вас голыми руками взять непросто. Это мне нравится. Значит, я не ошибся, обратившись к вам, Дмитрий Евграфович.
– Итак… – сказал Мышкин.
– Итак, предварительные выводы, – продолжил Туманов. – В городе вам лучше не показываться, по крайней мере, пока мы с вами что-нибудь придумаем.
– У меня отпуск за свой счет. Десять дней.
– Они нам с вами очень нужны.
– Запрусь на даче.
– Только не на своей! – предостерег Туманов. – И к вашему другу художнику тоже не ходите.
– И про него знаете? – удивился Мышкин.
– И про него немножко, – кивнул Туманов. – Вас будут искать по известным адресам. То, что вы сейчас здесь, не знает пока никто из посторонних. Да вот беда: мне надо ненадолго отлучиться из России, поэтому прошу дождаться моего приезда здесь, на этой даче. Я с Марией Александровной уже переговорил.
– И каждый день ездить на работу? Утомительно все-таки… Даже если машиной…
– Вас будет везде сопровождать наш сотрудник – до моего приезда. И прошу не пользоваться своей трубкой. Сергей вам даст другую. У него их много. И все защищены.
– Что ж… – решительно перевел дух Мышкин. – Так и быть. Послушайте, Туманов, можно я уже сегодня у вас переночую? Никаких сил возвращаться.
– Милости прошу. Только обяжете меня.
Когда въехали в город, Мышкин сказал:
– Мне нужно в клинику.
– Надолго?
– Часа на два. Не возражаете?
Сергей подумал.
– Лично мне возразить нечем. На два часа, на три. Проблема в том, что я не должен оставлять вас одного.
– И в туалете? – криво усмехнулся Мышкин.
– И туалете, – невозмутимо подтвердил Сергей.
– Тогда пойдемте вместе. Вы можете подождать в моем кабинете. Может, мне и не два часа понадобится, а меньше.
Они въехали на Тучков мост, забитый автомобилями. БМВ пополз со скоростью черепахи – его обгоняли пешеходы.
– Думаю, что мне не следует светиться рядом с вами. Пока никто не знает, что вы не один, а со мной, преимущество на нашей стороне. Сделаем так: вы выйдете метров за тридцать от больницы, я сделаю круг по острову и припаркуюсь у приемного покоя. Будто жду на выписке кого-то. Только одна просьба: если вдруг что-то вокруг покажется вам необычным или тревожным, немедленно дайте мне знать.
– Как?
– Вот вам мобильник. Нажать на цифру семь, и я приму сигнал.
Ему повезло: Ольга в приемной была одна. Мышкин приложил палец к губам и вопросительно кивнул на дверь Демидова.
– Нет, – сказала она. – С утра.
– Ты однажды меня уже спасла, – тихо сказал Мышкин. – Выяснилось, что это была только часть спасения. Тридцать процентов.
– Нужны еще семьдесят? – чуть порозовела девушка.
– Еще семьдесят.
– Это опасно? – улыбнулась она.
– Как сказать. Думаю, тебе особенно не стоит бо…
– Я не про себя спрашиваю, – перебила Ольга. – Про себя мне и так известно: вы не станете заталкивать меня в мышеловку.
– Почему ты так решила? – удивился Мышкин.
– И решать нечего. Так знаю. А вот для вас? Опасно?
– На этом этапе еще не очень. То, что я прошу, вообще говоря, мелочь. Но от нее многое зависит. В том числе, человеческая жизнь. И не одна. Сотни, даже тысячи.
– И ваша?
– И моя тоже.
– Что я должна сделать?
Она внимательно выслушала и задала только один вопрос:
– Когда?
Он глянул на часы.
– Минут через десять.
Дверь в аптеку была из броневой стали, с сейфовыми замками. На косяке – глазок видеокамеры, рядом с ним табличка «А.Н. Шеншина, заведующая», под ней записка маркером: «Любая выдача – только с санкции главврача».
Мышкин ни разу не был в аптеке. Он нажал на белую выпуклую кнопку звонка. Дверь немедленно распахнулась, будто Шеншина только и ждала его.
– Прошу, Дмитрий Евграфович! – громко сказал динамик приветливым женским голосом. – Я вас вижу на мониторе. Не стесняйтесь.
Тяжелая дверь мягко закрылась за ним, он оказался в тамбуре. Отворилась вторая – тоже сейфовая с тонну весом и, пропустив его, снова закрылась.
– Здравствуйте, Александра Николаевна.
– Рада вас видеть, – сказала Шеншина. – Хоть и не могу догадаться, зачем вам понадобилась.
Шеншиной на вид было лет пятьдесят. Еще три года назад у нее были роскошные, червонного золота волосы, которые она заплетала в косу и, по давней моде советских женщин, укладывала на голове золотой короной. Болтали, будто к ней из Киева специально приезжала Юлия Тимошенко узнать, как это делается: вороватая богачка, чтоб не сесть за решетку, рвалась сначала в премьер-министры, потом в президенты Малороссии. Корона – знак коллективному бессознательному, кому должна принадлежать власть. «Вранье, конечно, – считал Мышкин. – Другое дело, любая женщина с такой короной выглядит королевой».
