— Могу я тоже задать вопрос? — сказал он после паузы.
— Конечно.
— Ты действительно так боишься грозы?
Мирандолина отвернулась, чтобы он не видел ее смущенной улыбки.
— Если честно, то не больше, чем злых колдуний.
— Так я и думал.
— Ты ведь не сердишься на меня?
— Может быть, чуть-чуть.
— Пожалуйста, не надо! Это была единственная возможность подобраться к тебе. Ты разочарован?
— Разочарован? — Бродка склонился над ней. — Ни в коем случае. Я счастлив. — Это прозвучало не очень убедительно.
Мирандолина молчала, погрузившись в раздумья.
— Возможно, я могла бы тебе помочь… — сказала она наконец.
— Это чересчур рискованно, — ответил Бродка.
— Нет, пока мы здесь в безопасности.
— Мне нужно подумать над этим, — пробормотал Бродка. — Мне нужно о многом подумать.
Ровно в 9 часов 35 минут «боинг» «Алиталия» из Рима приземлился в аэропорту «Марко Поло». Аэропорт Венеции, расположенный у самого моря, был, к счастью, в это время не настолько заполнен людьми, как в обеденное время, когда прибывают первые чартерные рейсы.
Бродка и Зюдов решили доехать до Пьяццале Рома на автобусе, ибо на нем можно было добраться быстрее, чем на более романтичном, но медленном мотоскафо,[33] ходившем только раз в час. На Пьяццале Рома они сели в вапоретто,[34] который отвез их прямо на Риальто.
На красоты города, живописные палаццо с арочными окнами, за которыми скрывались тысячи тайн, черные гондолы на Большом канале, красочный овощной рынок прямо рядом с мостом, рыбный рынок, откуда доносился всепроникающий аромат моллюсков, скатов, морских кубышек и каракатиц, — на все это они не смотрели. Бродку и Зюдова интересовала только Руга дегли Орефици, улица золотых дел мастеров, ведущая от Понте ди Риальто прямо на северо-восток, мимо Сан-Джакомо с его самыми неточными церковными часами в городе, поскольку с 1410 года у них была только одна-единственная стрелка.
На улице золотых дел мастеров, вдоль которой выстроились лотки с фруктами и кожаными изделиями, некогда находилось ателье фотографа Гамбера. На таинственном фото Бродки не был указан номер дома. Поэтому они проталкивались (сейчас, когда приближалось время обеда, у лотков царило немалое оживление) сначала по правой стороне улицы до Руга Веччия Сан-Джованни, где она заканчивалась, и оттуда — по противоположной стороне к исходному пункту. Ни ателье, ни вывески фотографа они не нашли.
По дороге им встретилась одетая в черное старушка, которая с переполненной сумкой в руках поднималась по ступенькам лестницы, ведущей к одному из домов. Зюдов вежливо поинтересовался, не может ли она сказать что-нибудь по поводу фотографа Гамбера. Женщина поставила сумки с покупками на землю и задумалась, приложив ладонь ко лбу. Гамбер… Гамбер?.. Это имя показалось ей знакомым. Из окошка дома, у которого они стояли, высунулся любопытный старичок. Пожилая синьора крикнула ему, не помнит ли он фотографа по имени Гамбер. У него на этой улице когда-то было ателье.
Старик махнул рукой, указав на ветхий дом на противоположной стороне. Вон там, хриплым голосом ответил он, и был магазинчик Гамбера. Фотограф щелкал на Риальто туристов, иногда снимал свадьбы, но пару лет назад, может, пять или шесть, умерла его жена, а вскоре и он сам. Но возможно, в доме напротив о нем знают больше.
В здании находился магазинчик сувениров. Перед витриной, где были выставлены пластиковые гондолы и яркие побрякушки из разноцветного стекла, на табурете в ожидании посетителей сидела молодая женщина.
Не помнит ли она фотографа Гамбера, спросил Зюдов и добавил, что их интересует фотография, которую он сделал много лет назад. Синьора недоверчиво взглянула на них.
— Вы из полиции? — прямо спросила она.
Зюдов протянул ей свое удостоверение.
— Мы из газеты, — сказал он. — Из «Мессаггеро» в Риме.
И вдруг женщина разговорилась. Она сказала, что в Венеции читают «Газзеттино» и «Ла Нуова Венеция» — незначительные газеты. Но если репортеры «Мессаггеро» проводят в Венеции расследование, значит, раскрыт какой-то большой скандал, и это пахнет немалым гонораром, если, конечно, она сумеет им помочь.
Речь идет не о скандале, ответил Зюдов, им просто нужны сведения о фотографе Гамбере. Но что касается гонорара, то это можно обсудить, если синьора действительно поможет им.
Зюдов и Бродка выяснили, что дочь Гамбера Мария унаследовала ветхий дом вместе с фотоателье, но, в отличие от отца, не хотела фотографировать туристов. Она сдала дом в аренду, вышла замуж за химика из Местре и переехала в Рим. Сама она работает свободным фотографом на многие газеты и раз в год приезжает в Венецию, чтобы проверить, как обстоят дела с ее домом.
— А как ее зовут, синьора? — спросил Зюдов.
— Мария Бонетти.
— Бонетти? Такая маленькая, с волнистыми темными волосами?
— Да, синьор.
— Что такое? — Бродка удивленно поглядел на Зюдова. — Вы знаете эту женщину?
— Она иногда фотографирует для «Мессаггеро». Разумеется, это всего лишь поверхностное знакомство — так, пару раз встречались.
Он вынул из кармана две купюры и протянул их владелице сувенирного магазинчика.
— Спасибо, вы нам очень помогли.
До Кампо дела Печериа было всего несколько минут ходьбы, и Зюдов, хорошо знавший Венецию, предложил попробовать равиоли и тальерини[35] в старейшем ресторане города, «Антика Тратториа Посте Веччие».
За пастой и вином «Соаве» в тихом уголке ресторана Бродка и Зюдов обсудили план дальнейших действий. Ни Бродка, ни Зюдов в данный момент не надеялись на то, что Мария Бонетти сможет рассказать что-то важное в связи с историей Бродки.
К своему огромному смущению, Бродка увидел в аэропорту встречающую его графиню, поэтому он попрощался с Зюдовым, даже не представив ему свою новую пассию. Зюдов пообещал договориться на следующий день о встрече с Марией Бонетти, дочерью фотографа.
— Откуда ты знала, что я прилечу из Венеции этим рейсом? — спросил Бродка, когда Мирандолина выводила свою «ланчу» на кольцо автобана.
— Я не знала, — ответила графиня, — но когда кого-то любишь, то такие вещи чувствуются. У тебя разве не так?
— Честно говоря, нет. По крайней мере, в таких делах я никогда еще не полагался на свои чувства.
— Нет, серьезно, — сказала Мирандолина, — возможностей было не так уж много. Я позвонила в справочное и узнала, что сегодня из Венеции приходят только два рейса. Если бы ты приехал более поздним рейсом, мне просто пришлось бы подождать дольше.
— Ты бы сделала это? — Бродка взял ее за руку, лежавшую на коробке передач, и поцеловал ее.
— Осторожно! — радостно воскликнула Мирандолина. — Отвлекать водителя запрещено. Надеюсь, поездка в Венецию прошла успешно?
— Пока неясно, — ответил Бродка, но прозвучало это с откровенной грустью. — Человек, которого мы искали, умер. А его дочь работает фоторепортером в Риме. Зюдов, которого ты только что видела, знаком с ней. Он просто не знал, что она — дочь человека, которого мы разыскиваем.
— Быть такого не может!
Бродка пожал плечами.
— Жизнь полна странных историй. А вот сможет ли нам помочь Мария Бонетти, так ее зовут, это еще бабушка надвое сказала. Возможно, завтра мы узнаем больше.
В десятом часу, когда уже стемнело, Бродка и Мирандолина наконец вернулись домой, где их приветливо встретил Лоенгрин, овчарка. Теплый вечер так и манил провести его на террасе в винограднике. В неверном свете свечи, из-за которого лица Мирандолины и Александра выглядели иначе, чем они запомнились после их непродолжительного знакомства, оба стали рассказывать о своей жизни.
Спустя час Мирандолина вдруг замолчала.
— Что случилось? — спросил Бродка.
— Там, в кустах винограда… — с тревогой в голосе произнесла Мирандолина. — Мне показалось, что там что-то шевелится.
Бродка бесшумно поднялся и уставился в темноту, а Мирандолина тем временем погасила свечу. Внезапно Бродка тоже заметил, что листья на виноградном кусте подрагивают.
— Лоенгрин? — неуверенно позвала Мирандолина. Сначала стояла глубокая тишина. Затем с противоположной стороны показалась собака и угрожающе зарычала. В том месте, куда они неотрывно смотрели, затрещали ветки, а потом в кустах появилась темная фигура. Человек, прятавшийся в винограднике, запутался в проволоке, упал на землю, снова поднялся и поспешно скрылся.
Лоенгрин кинулся вдогонку. С громким лаем он понесся в ту сторону, куда направился незнакомец, совершенно невидимый с террасы.
Вскоре после этого они услышали, как внизу на дороге завелся мотор, заскрипели шины.
Мирандолина бросилась на грудь Бродке.
— Вот теперь я действительно боюсь, — сказала она, намекая на вчерашний вечер.
