Мария-Луиза вставила карточку в прорезь и набрала четырехзначный код:
— Тридцать один-ноль-семь. Мой день рождения. Тридцать первого июля.
Прямо от порога вниз шла довольно крутая бетонная лестница.
Мария-Луиза зажгла свет, повернулась и с улыбкой протянула руку Лео:
— Ну что, Лео? Пойдем к папе?
Лео не было во дворе, когда они играли в пятнашки. Лет пяти, в коротких синих штанишках со множеством кармашков. Худенький, тоненькие ножки. Он доверчиво взял Марию-Луизу за руку, и они начали спускаться по лестнице — осторожно, ступенька за ступенькой. Ян последовал за ними.
— Закрой за собой дверь, Ян.
Он прикрыл дверь, и словно выключили радио — детский писк и смех разом смолкли.
Лео держал за руку Марию-Луизу и молчал. Обстановка к болтовне не располагала.
Лестница была недлинной, ступенек двадцать, не больше, и заканчивалась в небольшом подвале, откуда начинался узкий подземный ход. Бетонный пол в туннеле выстлан синей дорожкой. Видимо, тот, кто проектировал этот туннель, понимал, что оптимизма он не внушает, поэтому постарался выкрасить стены в яркие краски и развесить картинки.
Цветная тушь, определил Ян. Сам бы он ни за что не смог нарисовать что-то подобное — рисунки были слишком уж радостны. Хохочущие крысы купаются в бассейне, слоны курят огромные трубки, моржи играют в теннис. Ян вдруг подумал, что всем этим веселым зверушкам не выбраться из туннеля. Даже если бы они очень этого захотели.
— Вот так. — Мария-Луиза остановилась. — Пришли, Лео.
Весь путь — не больше пятидесяти метров. Ян мысленно прикинул направление — скорее всего, они прошли под стеной и сейчас над ними здание больницы. Направо — белая дверь лифта с узким окном. Подземный ход тянется еще восемь-десять метров, а дальше под прямым углом сворачивает направо.
Мария-Луиза помогла Лео открыть дверь лифта. Ян сделал шаг вперед, но заведующая покачала головой.
— Дети могут ехать одни, если хотят, — сказала она.
Ян кивнул. Жаль. Ему, конечно, не по себе, но он хотел бы побывать в комнате свиданий, как они ее называют. Комната свиданий родителей с детьми.
— Если хотят?
— Ну да. Иногда мы провожаем их — опять же, если они хотят. Решает воспитатель, но вместе с ребенком.
Ян заглянул в лифт. Металлическая кабинка. Две кнопки: «Вверх» и «Вниз», сканер для магнитных карт и красная лампа тревоги. Камер наблюдения не видно — ни на стенах, ни на потолке.
Мария-Луиза зашла в кабинку, сунула в щель карточку, нажала на кнопку «Вверх» и вышла.
— До встречи, Лео! — крикнула она в задвигающуюся дверь. — Скоро увидимся…
Ее интонация показалась Яну чересчур бодрой, точно она хотела скрыть беспокойство.
Маленькая мордашка промелькнула в узком окне.
— Ну вот и все, — сказала Мария-Луиза серьезно. — Лео надо забрать через час… хочешь сделать это сам, Ян?
— С удовольствием.
— Вот и хорошо, — она снова заулыбалась, — я поставлю в кухне будильник… чтобы ты не проспал. Они отсылают детей точно по часам, так что очень важно, чтобы ты к этому времени уже был на месте.
Они вновь прошли по туннелю, поднялись по лестнице и очутились в раздевалке.
Мария-Луиза сложила руки рупором и крикнула:
— Время фруктов!
Совместное поедание фруктов входило в распорядок дня.
Кое-кто из детишек скорчил недовольную мину, но большинство бросились в столовую, отталкивая друг друга. Борьба… вечная борьба.
Всё, как и в любом детском саду.
Ян чуть не каждую минуту поглядывал на будильник. Он думал о маленьком Лео, оставшемся один на один со своим осужденным к принудительному лечению папой.
В «Полянке» не было камер наблюдения. Это хорошо. Но и телевизоров он тоже почему-то не видел.
— Телевидение? — серьезно переспросила Мария-Луиза. — Нет-нет, только радио. Если мы заведем телевизор, дети прилипнут к мультикам. Нет ничего хуже пассивности. Пассивные дети всегда несчастны.
В игровой шум и гам. Дети расстелили на полу толстые маты для прыжков и играют в кораблекрушение. Маты — это плоты, а за них цепляются спасшиеся моряки. Ян тут же включился в игру. После подземной экскурсии это было особенно приятно.
На стене висело объявление, написанное аккуратным почерком Марии-Луизы. Дети, конечно, не могли его прочитать, но объявление предназначалось для них.
В «ПОЛЯНКЕ»
мы всегда говорим взрослым, куда идем;
когда мы разговариваем или играем, принимать участие могут все;
мы никогда и ни о ком не говорим плохо;
мы не ссоримся и не деремся;
мы никогда не играем с оружием.
Лилиан тоже с детьми, они перепрыгивают с мата на мат — спасаются от акул. Она, как и Ян, получает удовольствие, но время от времени он замечает грусть в ее взгляде.
Хотел было спросить ее, в чем дело, что ей не по душе, но она его опередила:
— Тебе здесь нравится, Ян?
Вопрос задан так, что ей, похоже, и вправду есть до него дело. Вполне искренно.
— Ты имеешь в виду — в Валле? Я же только что переехал… Но вроде бы все ничего. Красиво…
— А что ты делаешь по вечерам?
— Ничего особенного… Так… музыку слушаю иногда.
— А друзей у тебя здесь нет?
— Нет… пока нет.
— Приходи в бар «У Билла» вечером… Это в гавани. У них неплохая группа.
— Бар «У Билла»?
— Я там почти каждый вечер. Работники из Святой Патриции тоже туда ходят. Там кого угодно можно встретить.
Может, и правда начать ходить в кабак… как это называется? Социализация? Он никогда не ходил в кабаки… а почему бы и нет?
— Ну что ж… хорошая идея, — сказал он вслух.
И они продолжили акцию по спасению потерпевших кораблекрушение.
Наконец в кухне заверещал будильник. Хорошо, он этого ждал. Ян взял карточку, открыл дверь и пошел в туннель.
Никого. Все те же картины на стенах.
Без пяти двенадцать. Окошко лифта темное — Лео еще там.
Он замер.
Поезжай наверх. Поезжай и посмотри, что там делается, в Санкта-Психо.
Нет. Не надо рисковать.
Ян стоит с карточкой в руке и смотрит туда, где туннель резко сворачивает направо. И что же там, за углом? Еще один ход в клинику?
Лифт с Лео еще не пришел. Ян медленно, все время оглядываясь, доходит до поворота. Через несколько метров коридор упирается в массивную стальную дверь с большой железной ручкой. Надпись: «УБЕЖИЩЕ». И чуть пониже и помельче: «Дверь всегда должна быть заперта».
Убежище… Ян знает, что это такое. Подземный бункер. Он вспоминает маленького Вильяма, усилием воли отгоняет воспоминание и нажимает на ручку — та, как ни странно, подается. Дверь можно открыть.
Но как раз в эту секунду он слышит звук тронувшегося лифта, быстро отпускает ручку и возвращается.
Лео отправили вниз. Шлюз, вспомнил он слова Хёгсмеда. Мальчик пытается сам открыть дверь, но сил не хватает, и Ян ему помогает:
— Все хорошо, Лео?
Лео молча кивает. Ян берет его за руку, и они начинают обратный путь. В «Полянку».
— Сейчас будет пение… тебе нравится петь, Лео?
— М-м-м…
Лео как будто немного подавлен. Но выглядит так же, как и до свидания с отцом. А что ты хотел увидеть, Ян? Порванную одежду? Расцарапанное до крови лицо? С какой стати?
Они подошли к лестнице. Ян достал карточку, покосился на Лео и все же рискнул спросить:
— Хорошо было встретиться с папой?
— М-м-м…
— Что же вы делали?
— Разговаривали… папа очень много говорит, — неожиданно сообщил мальчик. — Все время.
— Вот как?
Лео кивнул и пошел по лестнице:
— Он говорит, все его ненавидят.
Первую неделю Ян работает с восьми до пяти. Каждый день. И каждый вечер возвращается в темную квартиру. Ему не привыкать — всю свою жизнь он возвращался в пустую тихую квартиру. Но на этот раз квартира даже не его. Ни разу не возникло чувство, что он пришел домой.
Иногда он садится к столу, и тогда продолжается вечная борьба Затаившегося с Бандой четырех. Но чаще всего устает настолько, что плюхается в кресло перед телевизором.
Ян уже знает имена всех детей — Лео, Матильда, Мира, Фанни, Катинка… и так далее. Он уже знает, кто разговорчив, кто молчалив, кто начинает злиться, когда падает, а кто плакать, кто предпочитает говорить, а кто — слушать.
У детишек столько энергии! Если их не заставить сидеть смирно, они всегда в движении, всегда куда-то торопятся. Ползают, бегают, прыгают, копаются в песочнице, лазают по шведской стенке или качаются на качелях, желательно все сразу.
— И я хочу! Еще давай!
Конечно, дети сражаются за внимание взрослых. Но Ян ни разу не замечал, чтобы кого-то не приняли в игру, оттолкнули, чтобы кто-то ушел в себя, как он когда-то.
