– Ах, при входе в метро! – обрадовался капитан и вскинул очки на носу. – Это не ты ли спрашивал насчёт ветпункта? Ну вот, я же говорил, что мы где-то виделись, а ты не признаёшься! – И захохотал, нестерпимо сияя своими хищно-любопытными глазами добродушного старого филина. И хохотал он как-то не по-людски, а ухал, как филин. Ухнет, отдохнёт немного и снова ухнет. – У меня, знаешь ли, удивительно цепкая зрительная память. Стоит мне хотя бы однажды увидеть человека, я запоминаю его потом на всю жизнь. Вот какая история со мной приключилась однажды. Не возражаешь, если я расскажу тебе? Прихожу я на заседание Географического общества. Прихожу надо сказать, с опозданием. Протискиваюсь на своё обычное место в тринадцатом ряду…
– Тринадцатом? – переспросил Данька.
– Ну да, тринадцатом… Так вот… о чём это я?Да, оглядываюсь по сторонам – заседание уже в полном разгаре, – и что же я вижу? Передо мной сидит мой школьный товарищ Витька Маслов, с которым я не виделся ровно тридцать девять лет…
– Тридцать девять? – удивился Данька, произведя мгновенно операцию с делением на три и получив опять таинственное «тринадцать».
– Тридцать девять, именно тридцать девять – и ни одним годом меньше. И представь себе – сразу же узнал его. По ушам. Прошло тридцать девять лет, а уши – невероятно, но факт! – а уши те же. В общем, смотрю – сидит Витька Маслов, Маслюк, как мы его называли, седой, конечно, постарел, а так, представь, не очень изменился: уши всё те же, та же родинка на шее, как сейчас помню, и эта ещё привычка плечом щёку потирать, словно она у него чешется, на голове бархатная шапочка – профессор, судя по всему, а из-под шапочки седые кудерьки. А была ведь когда-то чёрная грива! А заседание идёт, как я тебе уже сказал. Ну, однако, я терпел-терпел и не вытерпел – двинул я его слегка в плечо. Он, естественно, оглянулся. Я подмигиваю: «Маслюк? Неужто не узнаёшь? Ай-яй-яй!» Не узнал, но это и понятно – тридцать девять лет…
– Тридцать девять? – уточнил Данька.
– Тридцать девять. – Капитан подозрительно уставился на Даньку. – Может быть, не веришь?
– Нет, почему же…
– Так отчего же ты меня сбиваешь?
– Извините.
– Так на чём же это я остановился?
– А на том, как вы его двинули…
– Ага, двинул, значит, и шепчу: «Маслюк? Неужто не узнаёшь? Ай-яй-яй! Не узнал, но это и понятно – трид…» – Капитан исподлобья глянул на Даньку, ожидая, что тот опять перебьёт, но Данька сдержался, и моряк продолжал: – Все стали оборачиваться – что ещё за Маслюк объявился? Уж не зовут ли его в президиум? Витька слегка покраснел, пожал плечами и отвернулся. Тут выступает очередной оратор, а я ничего уже не слышу, не понимаю, о чём идёт речь, – так взволновала меня встреча со школьным товарищем. Еле дождался перерыва. Все ринулись в буфет, и я, понимаешь, в толчее не сразу нашёл его. А уж потом, когда пары кружились по фойе, вижу – уши знакомые, идёт Маслюк с какой-то дамой. Я это незаметно подкрадываюсь, размахиваюсь и двигаю изо всех сил в плечо: «Прячешься от меня, Маслюк?» Ну, признаться, маленько не рассчитал, с головы его слетела шапочка, он бросился поднимать её, а я заграбастал его в объятия и кричу на весь зал: «Друзей не признаёшь? Зазнался? Я ж тебя, чёртову перечницу, и через тысячу лет узнаю, никуда ты от меня не спрячешься, факт!» А он высвободился, отряхнул свою шапочку, натянул на седые кудерьки и сконфуженно так улыбается: «Простите, говорит, вы, очевидно, меня с кем-то путаете. Простите!» – и взял свою даму под руку и увёл её вниз. И, представляешь, больше я его не видел! Сбежал, не досидев до конца!
Капитан прижал трость к груди и громко расхохотался. Смеялся он до слёз, весь так и вздрагивал, ухал и гудел, как старенький паровик, и, глядя на него, смеялся и Данька. И даже редкие пассажиры, ждавшие поезда, тоже улыбались.
Самое удивительное – пока он рассказывал, остановился и уехал поезд, подобрав пассажиров, а Данька даже и не заметил этого. Не говоря о том, что так и не вспомнил про Мурзая.
– Вот какая у меня память! – вытирая слёзы платочком, сказал капитан. – А ты говоришь, что я плохо помню!
Капитан успокоился, заглянул Даньке в глаза и смущённо спросил:
– Тебе не скучно со мной? А то ведь я старый болтун…
– Да нет, очень даже интересно.
– Интересно-то, может, интересно, но, верно, ни одному слову не веришь?
– Нет, почему же…
– Ну, спасибо на добром слове. Будем знакомы: Юрий Александрович.
Представиться Данька не успел, потому что в это время как раз подошёл второй поезд, и на этот раз он заметил его и сразу вспомнил про Мурзая. Капитан и Данька вскочили в вагон, и капитан, положив рядом с собой портфель и опираясь руками в набалдашник, как ни в чём не бывало начал новую историю о том, как однажды руку его зажало пневматическими дверями вагона, а он не мог и не хотел выдернуть её, потому что держал авоську с хрупким стеклом. Так они врозь и проехали целую остановку: он – в вагоне, а хрупкое стекло – за дверью вагона. Обо всём этом и ещё о другом капитан рассказывал не умолкая. Но на этот раз Данька уже не забывал про Мурзая и, чуть прикрыв глаза, видел мчащийся фургон и даже слышал, как eмy казалось, жалобный вой собак. Поезд подходил уже к центру, где надо было делать пересадку. Данька нервничал и вглядывался в окно, чтобы узнать, какую станцию они проезжают. И тут он услышал прямо над ухом вкрадчивый голос:
– Если не секрет, конечно, зачем тебе ветпункт так поздно? Насколько я понимаю, ты там никогда не бывал, если не знаешь, как туда добираться. А ведь сейчас время позднее – доберёшься ли? Какие там у тебя, собственно, Даня, дела?
Дела? Почему он спрашивает о делах? С чего это вдруг ему понадобилось узнать, куда и зачем он едет? И потом, откуда он знает его имя? Разве Данька успел назваться ему? Данька оторопело посмотрел на капитана и понял вдруг, что никакой он не капитан дальнего плавания и даже просто не капитан, а похититель детей. Есть такие – заговорят зубы, уведут с собой и запрут в кладовке, а потом с родителей денежки затребуют: так, мол, и так, несите тыщу рублей, а то не видать вам вашего ребёнка как своих ушей.
Как дважды два-четыре, Даньке было теперь ясно, что эта палка-набалдашник с наклейками, и эта фуражка с «крабом», и эти огромные роговые очки и крокодиловый портфель – всё это было маской, личиной детского похитителя, не разоблачённого потому, что он так ловко маскировался под капитана дальнего плавания. И самым достоверным доказательством его притворства были странности поведения. Например, его жалобы на плохую память (излюбленный приём для отвода глаз!), очень тонко подстроенная ловкость, с которой он свёл с Данькой знакомство, и какой-то в высшей степени подозрительный рассказ о Викторе Маслове. И откуда же капитан узнал Данькино имя? Вот что больше всего озадачило Даньку.
Все эти промелькнувшие подозрения, естественно, взволновали и страшно возмутили Даньку. Воровать детей ещё можно где-нибудь в Америке, но у нас – нелепость, которая, что называется, ни в какие ворота не лезет. Но нельзя было подавать вида, что он, Данька, о чём-то догадывается. Он взял себя в руки и скомандовал машинисту поезда: «Немедленно, остановите!» И поезд – в этом не было ничего странного – остановился. – Твоя остановка следующая, – сказал капитан и внезапно встал. – А мне сходить сейчас. Очень приятно было познакомиться. Сорокоустинский, дом тринадцать, квартира… Квартиру назвать он не успел и выскочил из вагона. И так вот исчез. Как и не было его. Будто приснился. Или будто сам Данька выдумал его. Вот ведь какие истории случаются поздней ночью, когда все уже спят, а ты едешь бог знает куда…
Сидя в автобусе, который шёл к ветпункту, Данька сперва думал про капитана. Однако подозрения на его счёт вскоре стали рассеиваться, уступая место новым тревогам. Он думал о ветпункте, где усыпляют бездомных собак, а это значит, что и Мурзая могут усыпить.
Даньке стало тоскливо как никогда. Он вдруг почувствовал, что как бы сам становится Мурза-ем, и даже представил, как его швыряют в камеру, впускают туда газ, и собаки расползаются по углам и засыпают. Данька тоже засыпал, но ещё видел в глазок, как за дверью суетился кожаный человек, подгоняя к камере новую партию собак…
Глава 10. ИСХОД ИЗ НЕВОЛИ
Не станем утомлять читателя рассказом о том, как Данька добрался до ветпункта. Он долго плутал среди бараков и кирпичных строений и в конце концов так устал, что, привалясь к забору, заул, а когда проснулся, солнце уже стояло высоко над горизонтом. Данька протиснулся в заборную щель и оказался на огромном пустыре, заваленном трубами, железобетонными плитами и тачками с застывшим цементом. В конце пустыря виднелся барак. И оттуда слышался лай…
Может быть, оттого, что Данька мало и тревожно спал, он вёл себя как лунатик. А лунатики, как известно, действуют не по своей воле, а под влиянием таинственных сил. И Данька действовал, словно подчинялся чьим-то тайным командам. Он обогнул барак, подтянулся к окошку и опрокинулся в темноту. Он брякнулся на спину, но не почувствовал боли, вскочил на ноги, прижался к стене и окинул взглядом тёмный барак. На полу, вдоль стен и по углам лежали собаки, на которых появление Даньки не произвело впечатления. Иные спали, сбившись, как овцы, иные поднимали морды и зевали, самые же любопытные, встряхиваясь, стали тянуться к нему.
