сливу и ягодку дягиля. Маменька закрыла коробку, отнесла в свою комнату и поставила на верхнюю полку этажерки. Соня проводила ее до дверей.
Вернувшись, госпожа де Реан объявила Соне и Полю, что она не может взять их с собой сегодня гулять, ей нужно съездить по соседству в гости.
— Играйте, дети, до моего возвращения, ступайте гулять или оставайтесь дома, как хотите.
И, поцеловав их, она села в карету с мужем и матерью Поля.
Дети остались одни и долго играли перед домом. Соня часто заговаривала про лакомства.
— Какая досада, что я не попробовала ни дягиля, ни слив. Должно быть, вкусно!
— Да, очень вкусно, — подтвердил Поль, — завтра можешь попробовать, а теперь не думай о них, станем играть.
Они принялись за игру, придуманную Полем: вырыли небольшой водоем и наполнили его, но вода не держалась — дети не успевали подливать воду, как земля ее всасывала. Кончилось тем, что Поль поскользнулся на мокрой земле и вылил себе на ноги целую лейку воды.
— Ай-яй-яй! Как холодно! — воскликнул он. — Промок насквозь, надо переменить и башмаки, и чулки, и панталоны. Подожди, я ворочусь через четверть часа.
Соня осталась у ямки и пошлепывала лопаточкой по воде, а сама думала о варенных в сахаре плодах, о дягиле, о сливах. Она грустила, что даже не отведала их. «Завтра, — думала она, — маменька даст, но времени не будет выбрать. Если их наперед разглядеть хорошенько, заметить, какие взять завтра… А отчего бы их не разглядеть? Стоит открыть ящик…»
И Соня побежала в маменькину комнату. Но как достать коробочку? Девочка прыгала, протягивала руки, но фрукты лежали слишком высоко. Вдруг она ударила себя по лбу и сказала:
— Как я глупа! Стоит подвинуть кресло и влезть на него.
Соня насилу дотащила тяжелое кресло до этажерки, влезла на него. Вот она, коробочка, у нее в руках! Соня открыла ее, глянула на фрукты, глазки у нее разбежались. «Что ж я завтра возьму? О, решиться так трудно: эту или лучше эту? А время не терпит, Поль скоро вернется. Что он скажет, увидев меня здесь? Он решит, что я воровка, а я пришла только посмотреть… А, придумала: я откушу от всякой штучки по маленькому кусочку, узнаю, какой вкус у каждой. Никто не заметит, я чуть-чуть откушу, только приложусь зубами».
И Соня куснула дягилевой ягоды, потом абрикоса, потом сливы, грецкого ореха, груши, лимонной корки, но решить, что вкуснее, не могла. «Надо приложиться еще», — решила она.
И она прикладывалась до тех пор, пока не заметила, что коробочка почти опустела.
«Боже мой, Боже мой, что я наделала? — ужаснулась девочка. — Я хотела только отведать и почти все съела! Маменька, как откроет коробку, тотчас догадается, что это моих рук дело. Что делать?.. Конечно, можно сказать, что это не я, но маменька не поверит… Разве сказать, что это мышка? Я видела, как сегодня по коридору пробежала мышка. Я так и скажу маменьке. Нет, лучше сказать на крысу, крыса больше мышки и ест больше, а я почти все съела, лучше сказать на крысу, чем на мышку».
Соня в восторге от того, что так умно придумала, закрыла коробочку, поставила ее на место и соскочила с кресла. Она поскорей побежала в сад и только успела взять лопаточку в руки, как воротился Поль.
— Я долго ходил, правда? Никак не мог найти башмаков, их взяли чистить, а я, вместо того чтобы спросить у Батиста, сам стал их всюду искать. Что ты делала без меня?
— Ничего, ждала тебя, играла с водой.
— Водоем-то пустой, вся вода ушла. Дай мне лопаточку, я уколочу немного дно, чтобы крепче было, а ты покуда принеси ведерко воды.
Пока Поль занялся водоемом, Соня пошла за водой. Когда она воротилась, Поль, отдавая ей лопаточку, сказал:
— Твоя лопаточка вся перепачкана, липнет к рукам Отчего бы это? Чем ты ее выпачкала?
— Ничем, право, ничем. Не знаю, отчего она липнет.
И Соня поскорей окунула руки в лейку с водой, чтобы не было заметно, что они выпачканы в сахаре.
— Что ты делаешь? — с недоумением спросил Поль.
— Я хотела узнать, холодна ли вода, — смутилась девочка.
— Какая ты смешная стала, пока меня не было! — засмеялся Поль. — Ты точно что-то напроказила!
Соня совсем стушевалась и покраснела:
— Что я делала? Да ничего особенного. Не знаю, с чего тебе в голову пришло, что я напроказила, ты всегда что-нибудь такое выдумаешь.
— Чего ты сердишься? — удивился Поль. — Я просто пошутил. Уверяю тебя, я вовсе не думая сказал, и сердиться тебе не из-за чего.
Соня пожала плечами, взяла лейку и вылила воду в ямку, песок опять втянул воду. Так они играли до восьми часов, пока за ними не пришла няня — время было спать.
Соне спалось неспокойно. А наутро, войдя к матери, она заметила, что лицо у той сердитое.
Соня вертелась на кресле, краснела, поглядывала на маменьку. Госпожа де Реан, видя ее волнение, сказала:
— Ты хочешь в чем-то сознаться, Соня, только не смеешь: сознаваться придется в дурном. Не бойся, Соня, сознаешься — и на сердце у тебя станет легче.
Соня пуще покраснела, закрыла лицо руками и прерывающимся голосом призналась маменьке, как она вчера съела почти всю коробочку фруктов.
— Как же ты думала скрыть это? — спросила госпожа де Реан.
— Я хотела сказать, что крысы поели, — со вздохом ответила Соня.
— Глупенькая! Как же ты не подумала, что крысы не сумеют открыть коробочку? Крысы сначала прогрызли бы ее. А потом, зачем крысе приставлять кресло, чтобы влезть на этажерку?
— Как! — изумилась Соня. — Разве вы видели, как я подвигала кресло?
— Ты позабыла поставить его на место, это мне бросилось в глаза, как только я вошла в комнату. Я догадалась, что это ты, особенно, когда увидела, что коробочка почти пуста. Видишь, как ты хорошо сделала, что созналась: ложью ты только увеличила бы вину, и пришлось бы наказать построже. Но поскольку ты сама решилась сознаться, ты всего лишь не будешь есть фруктов в сахаре, пока эти не выйдут.
Соня поцеловала маменьке руку и тотчас пошла к себе в комнату, где Поль ждал ее к завтраку.
— Что с тобой, Соня? У тебя красные глаза.
— Я плакала.
— Отчего? От маменьки досталось? — с сочувствием спросил он.
— Нет, мне было стыдно сознаться в том, что я наделала вчера.
— Что же ты наделала? Я ничего не видел.
— Я скрывала это от тебя.
И она рассказала, как съела почти
