Никакие уговоры не помогли — Том наотрез отказался идти дальше.
— Довольно я страху натерпелся, — сказал он. — Тебе-то хорошо, ты вернёшься в замок к господину. А вдруг у меня какой поросёнок потерялся? Мать голову снимет. Только пойдём к свиньям вместе, — добавил он, опасливо оглянувшись. — Я больше в это место ни один, ни с тобой пойду, дай только бог сегодня отсюда ноги унести.
Мальчики побежали назад, торопясь и оглядываясь. Волки в этих лесах действительно водились во множестве, поэтому пастухами и свинопасами обычно были взрослые мужчины, вооружённые тяжёлыми дубинами, и сторожить им помогали громадные собаки, в которых было много волчьей крови. Но маленькое стадо, которое сторожил Том, принадлежало его отцу-трактирщику в старой харчевне «Белая Лошадь» на одном из перевозов через реку Дув. Для шести свиней нанимать взрослого пастуха не стоило. Том не ночевал с ними в поле, как это обычно делалось, а гнал их домой, когда начинало смеркаться.
Чёрный лохматый пёс радостно бросился навстречу мальчикам. Он честно выполнил свои обязанности — не давал свиньям разбредаться, обегая вокруг и чутко прислушиваясь: куда же девался его маленький хозяин?
— Помоги мне подогнать их поближе к дому, Джерри, — говорил Том, беря в руки дубинку. — Бегать не придётся, Бид соберёт их всех, но мне неохота одному выбираться из этого проклятого места.
Торопясь и оглядываясь, мальчики с помощью Бида вывели свиней из густого дубового леса и погнали их по дороге к дому. Ближе к перевозу лес сменился засеянными полями, и у Бида было вдоволь хлопот — не пускать свиней с дороги. Но мальчики вздохнули свободнее, когда мрачная тень деревьев осталась позади. Языки их снова развязались.
— Счастливый ты, Джерри, — со вздохом сказал Том, — свиней тебе гонять не нужно, одет как господин (мальчик с грустью посмотрел на свои обтрёпанные снизу штаны и грубую рубашку) и живёшь в замке.
— Дурак ты, Том, — в тон ему ответил Джерри, и весёлое лицо его затуманилось. — Тётка Марта хоть и больно дерётся, но она и накормит, а когда и приласкает. А ты знаешь, каково живётся на кухне у господина? Да ещё у Гью Гисбурна. — Мальчик понизил голос и оглянулся, произнося имя, пользовавшееся в округе громкой, но недоброй славой. — Коли у нас в замке кто порядочный найдётся, — продолжал он, — то ему не сносить головы: сам господин пристукнет или прикончат слуги. Страшные дела творятся у нас, нельзя только говорить. — И Джерри ещё раз оглянулся, прибавил ходу.
— Расскажи, Джерри, расскажи, — просил Том, хватая его за руку и заранее замирая от ужаса.
Но Джерри упрямо тряхнул головой:
— Не проси, — сказал он. — Господин узнает. Он всё знает. А уж тогда… Ох, господи, да не мучай ты меня, Том, разговорами, смотри, свиньи в чей-то овёс забрались!
И правда, Бид тщетно с громким лаем хватал непослушных свиней за ноги. Вся шестёрка с хрюканьем рассыпалась по деревенскому овсу. Запыхавшиеся мальчики едва смогли навести порядок и собрали наконец не менее запыхавшихся свиней на узкой дороге.
— Ну, прощай, Том, — сказал Джерри, — мне пора в замок. Ох, что же это?
За поворотом, скрытым группой деревьев, вдруг послышался бешеный топот и высокий серый конь галопом вынесся на дорогу.
— Гони свиней в сторону, Джерри! Гони в сторону! — отчаянно закричал Том, но было поздно. Раздался резкий визг и маленький чёрный поросёнок, поднятый ударом тяжёлого копыта, взлетел, перевернулся в воздухе и, ударившись о землю, остался лежать неподвижно. Мальчики бросились к нему. Когда же, убедившись, что всякая помощь бесполезна, они встали и оглянулись, всадник уже скрылся в лесу.
— И не дышит! — проговорил Том, разражаясь отчаянными слезами. — Господи, и затрещит же сегодня моя бедная шкура. Джерри, Джерри, а тебе и горюшка мало!
Джерри и правда не откликнулся ни словом. Рассеянно поддерживая ещё тёплого поросёнка, он не отрываясь смотрел на дорогу вслед промелькнувшему всаднику.
— Том, — наконец медленно выговорил он. — А ведь это был тот самый серый рыцарь на том сером коне, что стоит у вас в конюшне.
Серый конь, взбешённый ударами плети, летел, храпя и брызгая пеной, перепрыгивая через лежавшие на дороге поваленные недавней бурей деревья, скользя и зарываясь копытами в землю на поворотах. Дорога ему была хорошо знакома. Раз в неделю в его закрытую, стоявшую отдельно от других конюшню входил всадник, и он, радуясь свободе, просил поводья и вставал на дыбы, пока умелая рука не приводила его к повиновению. Но таких жестоких побоев, как сегодня, ему ещё не приходилось испытывать, и он храпел и нёсся, а белая пена клубами падала с удил на дорогу.
Две мили проскакал он, не останавливаясь, и мрачный, закутанный в серый плащ всадник сдержал его бег, только когда за последним поворотом показались высокие стены города Стаффорда.
В то время даже улицы Лондона ещё не знали мостовых. Улицы были узкие, второй этаж домов выступал над первым, заслоняя свет, так что дорожная грязь просыхала только в жаркие летние дни. Все отбросы выкидывались прямо на землю, зазевавшемуся пешеходу запросто могли вылить на голову ушат помоев из любого окна, поэтому прохожие предпочитали держаться середины улицы. Хотя там их ждала новая опасность: благородные молодые люди развлекались бешеной скачкой. Ком грязи, отброшенный копытом прямо в лицо встречного, чаще всего вызывал весёлый смех и оскорбительные шутки. Если же при этом кто-то был сбит или затоптан конём, всадники не считали нужным останавливаться: знатные люди не месили грязи пешком, прочие же не заслуживали внимания.
Так что серый всадник сдержал коня перед въездом в город отнюдь не из опасения причинить кому-либо вред — здесь, среди жалких лачуг предместья, ему предстояло остановиться. Перед ним был большой дом угрюмого и неприветливого вида, сложенный из грубого серого камня, с красной островерхой черепичной крышей, которая от старости поросла уже зелёным мохом. Узкие высокие окна дома были закрыты тяжёлыми ставнями, скреплёнными толстыми железными полосами, железом окованная дверь способна была выдержать настоящую осаду.
Круто осадив у двери измученного коня, всадник легко соскочил с него и, держа поводья в левой руке, правой взялся за ручку тяжёлого дверного молотка. После первого же удара за дверью лязгнула задвижка и на высоте человеческого лица в ней открылась маленькая форточка с толстой железной решёткой — хозяин дома был человек осторожный.
— Долго ещё будешь устраивать свои проклятые фокусы? — сердито вскричал рыцарь. Он, по-видимому, не отличался ни большим терпением, ни кротким нравом.
— Сейчас, сейчас, благородный сэр, — суетливо забормотал за дверью льстивый голос. — Счастливого дня, храбрый рыцарь, благодарю тебя за то, что ты удостоил мой дом своим…
Витиеватую фразу заглушил визг поспешно открывающихся засовов, и дверь распахнулась. Хозяином дома был коротенький, невероятно толстый человек, с оплывающей свечой в одной руке и тяжёлой связкой ключей — в другой. Коричневые чулки и короткие штаны обтягивали его кривые ноги, а короткая, коричневая же куртка чуть не лопалась на жирном животе. Два могучих подбородка свисали на грудь, совершенно закрывая шею толстяка, красный колпак был надет на сторону и из-под него выбивались клочья седых волос.
Высоко подняв руку со свечой и низко кланяясь, хозяин возобновил было пожелания всяческого благополучия, но рыцарь бесцеремонно оттолкнул его и быстро прошёл вперёд по узкому и тёмному коридору: дорога была ему, видимо, хорошо знакома.
От грубого толчка толстяк не удержался на ногах и стукнулся спиной о стену, отчего колпак съехал ему на самые глаза. Переложив ключи в руку со свечой, он поправил колпак, потёр ушибленную спину и оглянулся на громко хлопнувшую дверь.
— Ну что же? Толчок от благородного рыцаря — почёт и честь жалкому трактирщику, — насмешливо проговорил он. — Я сведу счёты… с твоим кошельком, милостивый господин. — Он старательно заложил все дверные засовы, звонко щёлкнул ключом висячего замка и, торопясь и отдуваясь, зашагал, переваливаясь на жирных коротких ногах, за своим богатым гостем.
Комната, в которой располагались посетители, была велика, но низка, потолок казался ещё ниже от перекрещенных толстых дубовых балок. Окна, несмотря на тяжёлые наружные ставни, были изнутри защищены мощными железными решётками. Против двери, в которую вошёл трактирщик, находилась другая — в кухню, она непрерывно открывалась, и мальчик в красном колпаке вбегал в комнату, держа в руках то кружки с пенящимся пивом и вином, то блюдо с каким-либо кушаньем.
За одним большим столом, развалившись на широких скамейках со спинками, сидели люди в богатой и разнообразной одежде и, действуя руками и кинжалами, уничтожали колбасы, жареных гусей и окорока, лежавшие на огромных оловянных блюдах. Между блюдами стояли кружки с вином, опустошавшиеся и вновь наполнявшиеся с поразительной быстротой. Такие же кружки стояли на других столах возле других посетителей, но еды там не было: бокалы с маленькими кубиками — игральными костями — переходили на них из рук в руки. Кости, подброшенные ловкой рукой, со стуком падали на стол, и радостные возгласы смешивались с грубыми проклятиями, когда кучка золота передвигалась по столу от неудачника к счастливцу.
