Медвежьи шкуры я отослал русской императрице — на шубы для ее величества и для всего двора. Императрица выразила свою признательность в собственноручном письме, доставленном мне чрезвычайным послом. В этом письме она предлагала мне разделить с ней ложе и корону. Принимая, однако, во внимание, что меня никогда не прельщало царское достоинство, я в самых изысканных выражениях отклонил милость ее величества АшЬаззайеиг'у, доставившему мне письмо императрицы, было приказано дождаться и лично вручить ее величеству ответ. Второе письмо, вскоре полученное мною, убедило меня в силе, овладевшей ею страсти, и в благородстве ее духа. Причина последней ее болезни, как она — нежная душа! — соблаговолила пояснить в беседе с князем Долгоруким, крылась исключительно в моей жестокости. Не пойму, что такое находят во мне дамы! Но императрица — не единственная представительница своего пола, которая предлагала мне свою руку с высоты престола.
Нашлись люди, распускавшие клеветнические слухи, будто капитан Фиппс во время нашего путешествия проник не так далеко, как мог бы это сделать. Но здесь я обязан вступиться за него. Наш корабль шел правильным курсом, пока я не перегрузил его таким неимоверным количеством медвежьих шкур и окороков, что было бы просто безумием пытаться плыть дальше. Ведь мы едва были в состоянии противостоять сколько-нибудь значительному ветру, не говоря уже о ледяных горах, плавающих в северных широтах.
Капитан впоследствии не раз выражал свое недовольство тем, что он не разделяет со мной славу этого дня, кото рый он напыщенно называет «днем медвежьих шкур». При этом он весьма завидует славе, которую доставила мне эта победа, и всеми силами пытается умалить ее. Мы не раз уже ссорились по этому поводу, да и теперь еще отношения у нас остаются несколько натянутыми. Между прочим, он утверждает, будто я не имею основания ставить себе эту историю в заслугу, что медведей я обманул, прикрывшись медвежьей шкурой. Он, по его словам, решился бы направиться к ним без маскировки, и они все равно приняли бы его за медведя.
Тут, правда, я коснулся столь щекотливого и острого пункта, что человек, умеющий ценить светскую любезность, не может спорить по такому поводу с кем бы то ни было, и уж во всяком случае не с высокородной особой.
Девятое морское приключение
В другой раз я выехал из Англии с капитаном Гамильтоном. Мы направлялись в Ост-Индию. Со мной была легавая собака, какую не купить даже на вес золота. Она никогда не вводила меня в заблуждение. Однажды, когда мы согласно самым точным наблюдениям находились еще по меньшей мере в трехстах милях от берега, мой пес вдруг сделал стойку. Чуть ли не целый час я с удивлением наблюдал за ним. Я сообщил об этом странном обстоятельстве капитану и всем офицерам на корабле, утверждая, что мы, безусловно, находимся недалеко от земли, так как собака чует дичь. Мои слова вызвали общий смех, который все же не заставил меня изменить доброе мнение о моей собаке.
После долгих споров за и против я в конце концов объявил капитану, что больше доверяю носу моего Трая, чем глазам всех моряков на борту, и смело заявил ему, что бьюсь об заклад на сто гиней (сумма, которую я ассигновал на это путешествие), что мы в ближайшие полчаса наткнемся на дичь.
Капитан — добрейший человек — снова расхохотался и попросил нашего корабельного врача, господина Крау— форда, пощупать мой пульс. Врач исполнил эту просьбу и объявил, что я совершенно здоров. Вслед за этим оба стали о чем-то шептаться, причем я разобрал большую часть их разговора.
— Он не совсем в своем уме, — говорил капитан. — Я не могу по чести принять такое пари.
— Я придерживаюсь совершенно противоположного мнения, — возразил врач. — Он вполне здоров. Просто он больше доверяет нюху своей собаки, чем здравому смыслу всех офицеров на борту. Он, разумеется, проиграет. Ну, и поделом ему!
— И все-таки, — стоял на своем капитан, — держать такое пари будет с моей стороны не вполне честно. Впрочем, тем похвальнее будет, если я потом верну ему деньги.
Пока шли все эти переговоры, Трай, не меняя позы, продолжал делать стойку и тем самым еще больше укрепил меня в моем мнении. Я вторично предложил пари, и на этот раз мое предложение было принято.
Цдва мы успели ударить по рукам, как несколько матросов, которые, сидя в шлюпке, привязанной к корме корабля, занимались рыбной ловлей, убили необыкновенно крупную акулу. Они тут же втащили ее на борт и принялись ее потрошить. И — подумайте только! — в ее желудке мы нашли не более и не менее как шесть пар серых куропаток.
Несчастные птицы так долго находились в заключении, что одна из самок уже сидела на пяти яйцах, из которых одно вскрылось как раз в ту самую минуту, когда акуле взрезали брюхо.
Птенцов мы вырастили вместе с котятами, появившимися на свет несколькими минутами раньше. Старая кошка так любила этих птенцов, словно это были ее четвероногие детеныши, и невероятно волновалась, если наседка улетела слишком далеко и долго не возвращалась. В числе куропаток были четыре самки, из которых постоянно то одна, то другая высиживала птенцов, так что в течение всего пути стол капитана в избытке был обеспечен свежей дичью. Бедняге Траю, в награду за сто гиней, выигранных мною, отдавали по моему приказу все косточки, а иногда ему доставалась и целая птица.
Десятое морское приключение (Второе путешествие на Луну)
Я когда-то уже рассказывал вам, господа, о небольшом путешествии на Луну, предпринятом мною с целью достать оттуда мой серебряный топорик. Мне пришлось вторично, и гораздо более приятным способом, попасть туда, и я пробыл там достаточно долго, чтобы познакомиться с рядом вещей, о которых расскажу вам настолько подробно, насколько позволит мне память.
Один мой дальний родственник вбил себе в голову, что где-то должны существовать люди такого роста, как жители королевства Бробдингнег, якобы открытого Гулливером. Мой родственник предпринял путешествие с целью разыскать это королевство и попросил меня сопутствовать ему. Я всегда считал эти рассказы просто выдумкой и так же мало верил в существование какого-то Бробдингнега, как и в существование Эльдорадо. Но родственник мой назначил меня своим наследником, а это обязывало меня к предупредительности. Мы благополучно добрались до Южного моря, не испытав и не увидев ничего достойного упоминания, если не считать летающих мужчин и женщин, танцевавших в воздухе менуэт или совершавших диковинные прыжки, и тому подобных пустяков.
На восемнадцатый день, когда мы миновали остров Отахеити, налетевший ураган поднял наш корабль по меньшей мере на тысячу миль над поверхностью воды и довольно долго продержал его на этой высоте. Наконец свежий ветер надул наши паруса, и мы с невероятной скоростью понеслись вперед. Шесть недель мы носились над облаками, когда вдруг увидели большой круглый и сверкающий остров. Мы вошли в удобную гавань, спустились на берег и увидели, что страна эта населена. Внизу под нами виднелась другая Земля с городами, деревьями, горами, реками, озерами и так далее. Это был, как мы предположили, мир, покинутый нами. На Луне — ибо сверкающий остров, к которому мы пристали, был Луной — мы увидели какие-то существа, летающие на трехглавых коршунах. Чтобы дать вам представление о величине этих птиц, достаточно будет сказать, что расстояние от кончика одного крыла до другого в шесть раз превышало длину самого длинного корабельного каната на нашем судне. Так же как мы в нашем мире ездим верхом на лошадях, жители Луны летают на таких птицах.
Тамошний король как раз вел войну с Солнцем. Он предложил мне должность офицера. Но я отказался от чести, предложенной мне его величеством.
Все в этом лунном мире отличается необыкновенной величиной. Простая муха, например, немногим меньше нашей овцы. Излюбленное оружие, которым пользуются жители Луны на войне, — это редьки, заменяющие им копья. Раненный таким копьем, мгновенно умирает. Щитами им служат грибы, а когда кончается сезон редьки, вместо нее пользуются спаржей.
Пришлось мне увидеть здесь и уроженцев Собачьей звезды, которых бурная жажда деятельности склоняет к таким путешествиям. Лица у них напоминают бульдожьи морды. Глаза помещаются по бокам кончика или, вернее, нижней части их носа. У них отсутствуют веки, и, укладываясь спать, они прикрывают глаза языком. Обычный рост их двадцать футов. Что же касается жителей Луны, то все они не ниже тридцати шести футов. Название у жителей Луны очень странное: они зовутся не людьми, а «варящими существами», потому что они, как и мы, готовят себе пищу на огне. Еда, впрочем, отнимает у них очень мало времени: они просто раскрывают левый бок, и засовывают всю порцию разом в желудок. Затем они запирают бок, пока по прошествии месяца не наступает соответствующий день. Обедают они, таким образом, не более двенадцати раз в году. Такой обычай должен быть по душе любому (за исключением разве обжор или пьянчуг), и каждый, безусловно, предпочтет его тому порядку, который принят у нас.
