Я хотел бы упомянуть сегодня еще об одном комичном случае того времени. Я много лет не видел одного из товарищей моих детских игр и случайно встретился с ним, когда он ехал из города, с хлебного рынка: ему часто приходилось наведываться туда, так как к нему перешла отцовская мельница… Большинство из вас, впрочем, лично знакомы с ним — это толстый Василий Мучник с Глиняной Мельницы. Дело было внизу, близ Шведского леска. Мучник слез с повозки и медленно тащился вперед в полумраке, когда я вдруг подъехал к нему и сказал:
— Добрый вечер, Василий!
— Черт побери мякину и мучные мешки! — воскликнул он, вне себя от изумления. — Покойный барон Мюнхгаузен!
— Что за глупости! — сердито промолвил я. — Я такой же покойник, как ты сам себе отец!
— Конечно! Семнадцать лет назад я видел вас лежащим на смертном одре… и присутствовал на похоронах вашей милости. Мы, парни, получили каждый по куску вишневого пирога, густо посыпанного сахаром… Вы должны бы были давно уж быть в могиле, господин барон!
— Погоди же, Василий! Я тебе покажу, покойник я или еще живой!
И с этими словами я закатил ему такую здоровенную оплеуху, что только звон пошел. Он свалился на землю. «Дурная трава не заглохнет!» — подумал я и оставил его лежать.
Спустя несколько дней я проезжал мимо мельницы и увидел, что мой толстяк Мучник сидит довольный на лавке и напевает себе под нос песенку.
— Ну, Василий, — сказал я, — поверил ли ты, наконец, что я жив? Или мне придется слезть с седла и окончательно развеять твою сомнительность?
— Нет, спасибо! Спасибо! Я теперь во всем вам верю, господин барон! — ответил Мучник, не ожидая ничего доброго.
— Ну, это хорошо, и мне это приятно. Иначе у меня имеются к твоим услугам, да и для всех других недоверчивых людей, бесстыдно сомневающихся в правдивости моих рассказов, еще много таких же веских доказательств.
А теперь — спокойной ночи, господа, друзья и товарищи!.. Спокойной ночи!
Удивительный охотничий жилет. Посещение Этны и хороший прием у отца Вулкана и госпожи Венеры. Изгнание Мюнхгаузена и его прибытие на не открытый еще остров в Тихом океане.
— Любезные господа, друзья и товарищи! — начал барон, входя довольно поздно в круг собравшихся. — Извините за мое опоздание и за то, что я появился перед вами в охотничьем костюме, — и в том, и в другом виноват этот мой охотничий жилет. Как вы видите, он сшит из кожи, точнее из шкуры Пикаса, о котором я часто упоминал.
По неловкости одного горе-охотника бедное животное получило полный заряд дроби, вместо зайца, над которым Пикас делал стойку. Я увидел это несчастье на расстоянии около тридцати шагов, и, когда подбежал туда, жалобно смотревшие на меня глаза милого животного уже стали меркнуть. Однако Пикас все-таки приподнял переднюю левую лапу, словно желая со мной проститься, затем еще раз потянул в себя воздух, и его верная собачья душа перешла в лучшие охотничьи угодья.
Господа, друзья и товарищи! Вот это был пес! Да еще какой! Впрочем, многие из вас знали его лично… поэтому мне нечего больше распространяться на этот счет.
Правда, это была только собака, но для меня она значила нечто большее!.. Я никогда и сам не имел, и у других не видел подобного животного; из любви к нему я хотел сделать из него чучело… однако нет! Он должен быть ближе ко мне, и потому я велел сшить из его шкуры этот жилет, чтобы не одна только память о верном псе была со мной всегда во время охоты… Простите, на глаза мои наворачиваются слезы всякий раз, стоит мне только заговорить об этом!..
Когда я, в первый раз надев на себя этот жилет, пошел на охоту и вступил на довольно большое клеверное поле, на котором могли водиться куропатки, мне вдруг стало необъяснимо теснить сердце… Это странное сжатие увеличивалось с каждым моим шагом, так что я должен был остановиться и поглубже вздохнуть — это было в высшей степени угрожающее состояние… Медленно, с большим трудом продвигался я вперед… Наконец сердце у меня так сдавило, что я не мог сделать ни шагу дальше, и вдруг пуговица от жилета отлетела футов на пятнадцать в сторону, и — фр-р! — взлетел очень большой выводок куропаток. Я приложился, выстрелил, и тотчас же упало пять птиц. Я подобрал добычу, положил ее в ягдташ, зарядил ружье и пошел дальше.
Шагов через сорок сердце снова защемило, и опять отскочила пуговица, — и так повторяется каждый раз, когда я нахожусь неподалеку от дичи. Я чувствую странное теснение, которое сковывает мне дыхание и, как правило, стоит мне пуговицы, но эта потеря гарантирует мне верный выстрел… Вы видите, что на жилете пуговицы пришиты были в два ряда, по одиннадцати штук в каждом, а теперь из них остались только три. На будущей неделе мне придется в девятый раз поставить на него полный комплект новых пуговиц. Что вы скажете об этом доказательстве пережившей могилу верности и привязанности собак?
Я старый человек, и воспоминание о моем верном, превосходном Пикасе всегда нагоняет на меня грусть!.. А теперь я готов позабавить вас рассказом о другом приключении. Как раз по дороге сюда оно всплыло в моей памяти особенно ярко.
Много лет назад, когда я был на острове Сицилии, вулкан Этна принялся извергать пламя и камни. Я присоединился в Катании к обществу англичан, мужчин и дам, и доехал верхом вместе с ними до Casa Inglese — Английского Дома, где мы переночевали. Утром погонщики ослов и проводники вернулись назад, потому что извержение камней и огня усилилось. И вот, пока все общество — мужчины, дамы, проводники и четвероногие ослы — спускалось с горы, я спокойно начал карабкаться наверх и после трехчасовых усилий добрался до вершины… Я трижды обошел вокруг кратера, который вы можете себе представить в виде громадной воронки. Вид на сушу и море оттуда восхитителен, но меня тогда больше интересовало, каково-то теперь было внутри горы, и наконец я решился прыгнуть в бездну!..
Едва я попал в кратер, как уже искренне пожалел о своем любопытстве, потому что оказался словно в чертовски жаркой паровой бане, да и раскаленные угли, беспрестанно летавшие вокруг меня, также не могли доставить мне особенного удовольствия, тем более что время от времени они, попадая в меня, причиняли весьма чувствительные ожоги… Но остановить свой полет было уже невозможно!
Огненные камни со свистом взлетали вверх, а я все падал им навстречу с возрастающей скоростью. Не знаю, что со мной случилось: привык ли я к адской жаре и уснул или потерял сознание… Как бы то ни было, я наконец долетел до дна и очнулся от страшного удара…
Но что за грохот, шум и гам вокруг меня!.. Я открыл глаза — и очутился в обществе Вулкана и его циклопов!..
Итак, совершенно верно, что внутри Этны находится кузница языческого бога Вулкана, в которого давно уже не верит ни один человек! Да! Нужно только поехать в путешествие, чтобы пережить много нового… При этом мне вспоминается, что под впечатлением тех событий я начал стихотворение:
Стоит только в путь дальний поехать,
Чтобы было, о чем рассказать…
Дальше, впрочем, мое стихотворение не подвинулось. Но недавно я прочел эту песенку в здешнем «Вестнике»… Однако об Этне там не говорится ни слова… Ну да ладно, пусть господин автор выдает ее за свое собственное сочинение!..
Вы можете представить себе, господа, удивление старика Вулкана и его закопченных подмастерьев при моем внезапном появлении!
Когда я представился, как полагается, Вулкан тотчас же заковылял к шкафу, принес пластырь и разные мази, приложил их мне собственными руками, — и это был, наверно, волшебный бальзам, потому что, несмотря на мои жестокие ссадины, ушибы и ожоги, все раны моментально затянулись.
Один молодой циклоп принес мне кувшин теплой морской воды для умывания, после чего вежливый хозяин повел меня к своей законной половине — госпоже Венере, которой совсем нельзя было дать ее почтенного возраста в несколько тысяч лет.
О двух вещах я крайне сожалею: во-первых, почему я не спросил, от какой фирмы можно выписать чудесный бальзам, или если его приготовляет сам Вулкан, то по какому рецепту он делается; и во-вторых, зря я не поинтересовался, благодаря какой косметике так хорошо сохранилась госпожа Венера. У меня есть несколько теток, которые были бы мне очень благодарны за сообщение, хотя они далеко не так стары! Имея такие чудодейственные средства, можно было бы устроить колоссальное дело!..
Супружеская чета обращалась со мной вполне дружелюбно, хотя у госпожи Венеры не сходила с лица несколько насмешливая улыбка и отчасти сострадательное выражение в ее прекрасных чертах, словно она думала: «В сущности, ты мне жалок, бедный земной червь!» — и меня часто злила эта гордая снисходительность языческой богини!..
А ее муж, Вулкан, называемый также Гефестом, оказался добрым и честным парнем. Он провел меня по всем уголкам своего подземного царства и показал мне все мастерские, где циклопы ковали всевозможные поделки для повседневного употребления: плуги и другую сельскохозяйственную утварь, инструменты для столяров, напильники и пилы, мечи, панцири. При этом мне бросалось в глаза, что направо и налево отходит множество коридоров, запертых тяжелыми железными дверями, на которых стояли надписи светящимися буквами: «К Везувию», или «К Гекле», или какое-нибудь иное название еще действующего либо уже потухшего вулкана. На одной из этих дверей стояло: «Стромболи», а под ним на сорока восьми различных языках: «Вход воспрещается!».
